На главную страницу

ЛЕОН ТООМ

1921, Московская обл. – 1969. Москва

“Кажется, сама судьба уготовила ему роль переводчика эстонской поэзии”, – писал Борис Слуцкий в предисловии к посмертному “Избранному" Леона Тоома (Таллин, 1976), куда вошло более 200 страниц его переводов из эстонской поэзии и страниц 60 его оригинальных произведений. В самом деле, Тоом был по крови эстонцем и знал эстонский, даже, как бережно отмечали составители немногих справок о нем в советское время, “военную службу проходил в Эстонии” (1945-1946). Заочно окончил Литинститут, позже много – чересчур много – переводил эстонские стихи и эстонскую прозу, иной раз по зову сердца, иной раз по соображениям экономическим, а иногда и потому, что не мог отказать эстонским друзьям. Он самостоятельно выучил французский и польский, в его записных книжках встречаются попытки переводить с оригинала игровые стихи Кристиана Моргенштерна. Разобравшись в опубликованной части наследия Тоома и отчасти в архивах, составитель этой антологии пришел к неожиданному выводу: с почти родного эстонского Тоом перевел много, но это не лучшие его переводы, – сравните с его же франкоязычными бельгийцами и поляками. Тоом погиб в результате несчастного случая.


ЮХАН ЛИЙВ

(1864-1913)

В ИВАНОВУ НОЧЬ

Какая ночь! Не ночь – мечта!
Не шелохнется ни листа...
Сверкай же серебром, роса,
а вы, девичьи голоса,
звените без умолку!

(Десять лет спустя)

Кой бес на луг меня понес?
Промокнешь по росе, как пес!
Да комары чертовски злят,
да девки голосят не в лад...
Охота ж выть без толку!

АУГУСТ САНГ

(1914-1969)

НОЧНОЕ

Я закричал от ужаса во сне,
и нечисть нехотя в углы полезла...
Кошмар. Бессонница. Толчок извне.
Я сознаю, что спорить бесполезно,

и выхожу. Иду. Бегу бегом,
далеким призываемый призывом.
Ни зги в предместьях. Дождь. Но путь знаком –
он оборвется над морским обрывом.

Гремит волна. Стучит сухой тростник.
Маяк, упрямец, на ветру кренится.
А волны – вдребезги: для всех для них
у ног моих – последняя граница.

Луна сквозь драный полог тучевой
лучом пробилась – черным, словно горе...
Жизнь! Дикий идол! Ты любима мной!
И дождь! И ночь! И ураган! И море!

ЖОРЖ БУЙОН

(1915–2001)

СПРЯЖЕНИЕ
Выучить к завтрашнему дню наизусть

Мой друг, голубка моя,
Жена, я люблю тебя,
Мы любим друг друга.

Источник жизни моей,
О мать, я люблю тебя,
Мы любим друг друга.

Я люблю тебя, радость моя,
Ты любишь меня, мой сын,
Мы любим друг друга.

Я люблю тебя с детских лет,
Ты любишь меня, мой брат,
Мы любим друг друга.

Свобода, ты любишь меня,
Я светлый твой облик люблю,
Мы любим друг друга.

Давайте же будем вслух
Хором спрягать глагол,
Глагол Купидона,

Чтобы настало скорей,
Скорей
Царство любви:

Я люблю тебя,
Ты любишь меня,
Мы любим друг друга.

КАМИЛЬ БИВЕ

(1917–1981)

К СЧАСТЛИВЫМ ОСТРОВАМ

К Счастливым Островам со мной поедешь ты,
К заждавшейся чете оленей прирученных.
Там не иссяк родник любви и доброты,
Там молодость жива для самых удрученных.

Там снова расцветут увядшие цветы,
И я пойду их рвать... под утро... в рощах сонных...
И птицы запоют с уходом темноты
О красоте детей, в темницах заточенных.

Ты дашь мне меч, и я на змея нападу,
И от него спасу прекрасного инфанта,
И сказочный дворец в сто башен возведу,
И позову туда певца и музыканта.

Скорей, моя любовь, скорей, моя краса!
Скорее поплывем – надуты паруса!

ЛИЛИАН ВУТЕРС

(1930–2016)

ИЗБИЕНИЕ МЛАДЕНЦЕВ

Я замер, как мертвец, когда мне ангел рек:
"Восстань!" Когда в испуге
Взяла младенцев мать и кинулась в побег...
А Иродовы слуги

Уже вели убийц, – всё ближе их отряд,
Всё громче хохот пьяных.
И не уйти от них. И письмена горят
На небесах багряных.

Мне ангел рек: "Восстань!", когда затих на миг
Стук сапогов и звонко
Прорезал тишину невыносимый крик
Казнимого ребенка.

И плач, надрывный плач за ним донесся вслед.
То взяли у Рахили
Ее детей, едва явившихся на свет,
И, как траву, скосили.

Из перечня живых изъяли их навек,
Не помогли им боги.
Из их безглавых тел стекает кровь на снег.
Они – лишь прах убогий,

Лишь пепел, лишь зола – приют для муравьев...
А в Иерусалиме
Царь скажет: "Люди те не из моих краев.
Не мне рыдать над ними!"

Я замер, как мертвец, обманывая страх,
Про всё забыть готовясь.
Не видел ничего, но слышал, как впотьмах
Собакой выла совесть.

О Господи, зачем, покуда спали мы,
Невинно гибли дети?
Зачем Ты не простер над нами вечной тьмы
И снова солнце светит?

Не лил я горьких слез: мои глаза в тот час
Сахары суше были.
О, встаньте, мертвецы! Отмстите! Ведь у вас
Есть камни на могиле.

Всё ангела с тех пор хочу я подстеречь,
И шумам ночи внемлю,
И жду, что он во тьме положит рядом меч,
Огнем палящий землю.

ТАДЕУШ РУЖЕВИЧ

(1921–2014)

СВИДЕТЕЛЬ

Я здесь ты знаешь
но лучше ко мне
не заходи без стука

не то увидишь как я
сижу и молчу
над белой бумагой

Разве могу я
писать о любви
всё еще слыша крики
поруганных и убитых
и разве могу я
писать о смерти
завороженный глазенками
детишек

Лучше ко мне
не входи без стука

чтоб не смутить безъязыкого
растерянного свидетеля
любви
побеждающей смерть

ВЕЧНО СПЕША

Он сидел и читал
был воскресный полдень
в безвестном местечке
Центральной Европы

на том полушарии
было темно
и два человека ждали
вынесения приговора

а здесь в час дня
было совсем светло
где-то вдали прогудел паровоз
и тут он почувствовал
надо решаться
надо на что-то решаться
пора
он прождал уже двадцать лет
и знал что пора выбирать
сейчас или никогда
и попытаться подняться

и еще попытался припомнить
зачем это надо
но чем сильнее старался
тем больше терял надежду

другие люди быстро двигались мимо
рождались и умирали вечно спеша

ПОПЫТКА

Поэзия иногда
напоминает
ручонку младенца
она хотела бы все схватить

По вселенной
слепо шарит ручонка
судорожно сжимаясь

Тянется к яблоку
хочет схватить
его безупречные формы
но слабая
разжимает пальцы
и выпускает яблоко
большое тяжелое