На главную страницу

МИХАИЛ ДОНСКОЙ

1913-1996

Может быть, самый яркий представитель “ленинградской” школы поэтического перевода, за исключением Сергея Петрова, бывшего в северной столице скорее “гостем”. Донскому принадлежат переводы поэтических комедий французского драматурга XVII века Жана-Франсуа Реньяра, перевод эпической поэмы аргентинского классика X. Эрнандеса “Мартин Фьерро”; главная работа последних десятилетий жизни переводчика – старинная, XIV века, испанская поэма Хуана Руиса “Книга Благой Любви”, вышла в 1991 году в ленинградском отделении издательства “Наука” (“Литературные памятники”, малая серия). Ранее отдельным изданием выходили избранные переводы Донского из испанских поэтов (“Бычья шкура”, 1978). Донской знаменит прежде всего как виртуоз формы, лучшим доказательством его мастерства служит помещенная ниже поэма Виктора Гюго “Охота бургграфа” – образец популярной с давних времен формы “эхо” – строка рифмуется с собственным окончанием, к которому почти ничего не добавлено, между тем текст сюжетно связан и чрезвычайно эффектен для декламации. Донской “исчез” из живого литературного процесса лишь в 1990 году, когда умерла его жена – известная ленинградская испанистка Инна Чежегова.


ВИКТОР ГЮГО

(1802–1885)

ОХОТА БУРГГРАФА

...А старый фавн меж тем
смеялся в диком гроте.
                     Жан Реньор де Сегре

Старый бургграф с сенешалем у гроба
            Оба.
"Готфрид святой, ты для нас господин
            Один.

В наших лесах уже нету былого
            Лова;
Если охотничьих дашь нам побед, –
            Обет

Ныне даю почитать твои мощи.
            Мощи
Дай своему, о лежащий в гробу,
            Рабу!

Рог подарю тебе кости слоновой.
            Новый
Склеп возведу с драгоценной плитой
            Литой.

Будет у гроба всегда для поминок
            Инок;
Сам средь монашьих паду власяниц
            Я ниц!"

В склепе сыром выступает из мрака
            Рака.
Знает бургграф, что избавит обет
            От бед.

Солнце на небе высоко пылает.
            Лает
Свора борзых: их не кормят псари
            С зари.

"Паж, пусть печется получше о конях
            Конюх.
Всыпать в кошель не забыл ты монет?" –
            "О нет!"

"Полно вам, бросьте вы карты и кости,
            Гости!
Выберет каждый немедля пусть лук
            У слуг.

Вас в своем замке задумал собрать я,
            Братья,
Чтоб вам охотничье сердце рожок
            Ожег!"

Чаши и кубки выносят на блюде
            Люди.
Вот поварята и повар седой
            С едой.

Графу ременный стянул наколенник
            Ленник;
Паж поправляет алмазный аграф,
            А граф

В рог затрубил, созывая отважных:
            Важных
Графов имперских и бедных дворян.
            Он рьян!

С башни графиня рукой белоснежной
            Нежной
Машет лукаво. Вокруг госпожи –
            Пажи.

Мост на цепях опустили драбанты.
            Банты
Ветер срывает с беретов и грив,
            Игрив.

Мчитесь, спасаясь от рыцарской длани,
            Лани!
Бойтесь, косули, тугой тетивы
            И вы!

Скачут охотники. Вдруг – к их смятенью –
            Тенью
Стройный олень промелькнул, где кусты
            Густы.

"Гончих спустите по красному зверю!
            Верю –
Псы нам покажут свою быстроту!
            Ату!

Ловчие, вы удивитесь награде!
            Ради
Дичи такой ничего, сенешаль,
            Не жаль!

Нимфа, владычица мира лесного,
            Снова
Мы в твоем царстве. Не будь к нам строга, –
            Рога

Зверя своим волхвованием тайным
            Дай нам!
Дай, мать охотников, дай, сестра фей,
            Трофей!"

Вихрем несется скакун андалузский.
            Узкий
Бархатный душит бургграфа камзол.
            Он зол.

Графские псы самому королю бы
            Любы,
Дать может волку-грабителю бой
            Любой.

Мощны их лапы, свирепы их морды.
            Орды
Мчат, чтоб, оскаливши бешено пасть,
            Напасть.

Рощи, прощайте! Прощайте, лужайки!
            Шайке
Яростной нужно оленя сгубить,
            Убить.

Мчится олень, свою резвость удвоя.
            Воя,
Псы настигают... Отстали на пядь
            Опять.

Граф разъярен. Он скакать велит слугам
            Лугом,
Сам же он лесом несется, гоня
            Коня.

Мнут на лугах скакуны Калатравы
            Травы.
Топчет охота, гремя и пыля,
            Поля.

Тяжко храпят от безумной погони
            Кони.
Вот покатился с конем паладин
            Один.

Лес! Беглецу путь открой ты к спасенью!
            Сенью
Свежих ветвей, где царит соловей,
            Овей!

Гончих собак поредела густая
            Стая:
Сбились иные, почуяв лису
            В лесу.

Рыщут они средь кустов и бурьяна
            Рьяно.
Скоро они след, оставленный тут,
            Найдут.

Зверь убегает от стаи рычащей
            Чащей.
Рвут ему сучья бока и живот.
            И вот –

Озеро видит в лесу он дремучем.
            Мучим
Жаждою, жадно пьет воду олень.
            О, лень!

Здесь ты царила: склонялись, ленивы,
            Ивы,
Речка прозрачная, как из стекла,
            Текла...

Лай, улюлюканье, криков и смеха
            Эхо,
Где лишь услышать могли шелест вы
            Листвы.

Лес оглашен звуком рога знакомым.
            Комом
Сжался олень: его ужас прожег.
            Прыжок, –

Ив расступились зеленые своды.
            В воды
Прянул олень. Водоем здесь глубок.
            Клубок

Псов, потерявших от ярости разум,
            Разом
В воду за ним... Это смерти порог.
            О, рог!

Эхо разносит звук рога победный.
            Бедный
Зверь, это гибели грозный пророк!
            О, рог!

Видишь ли ты, что тебя окружили,
            Или
Ищешь еще ты к спасенью дорог?
            О, рог!

Руки тверды у стрелка и жестоко
            Око.
Целит в тебя он, стянув лук тугой
            Дугой.

К берегу зверь подплывает усталый.
            Алой
Кровью окрашен, травы стал покров
            Багров.

К стонам их жертвы охотников глухо
            Ухо.
Что же, толпа палачей, обнажи
            Ножи!

Кто же вонзит ему в сердце кинжала
            Жало?
Первым по праву, бургграф-государь,
            Ударь!

Вам будет знатный, с бургграфом кто дружен,
            Ужин.
Ждет уже в замке, сеньор и вассал,
            Вас зал.

Будут о подвигах петь менестрели.
            Трели
Флейт и гобоев там будут греметь
            И медь.

Но торжествует убийца твой рано:
            Рана
И у него – его честь сражена.
            Жена,

С мужем скучая суровым и старым,
            Даром
Время не тратит. Смеются над ним
            Одним

Двое: графиня и юноша вместе.
            Мести
Радуйся, бедный олень: у врага –
            Рога!

ФРАНСИСКО ДЕ КЕВЕДО

(1580–1645)

ПРОТИВ БЕЗУДЕРЖНОЙ ПОЭТИЧЕСКОЙ ЛЕСТИ

Чтоб воспеть улыбку милой,
Жемчуг песнопевцу нужен:
Как же он прославит зубки,
Не упомянув жемчужин?
А вот зубы коренные,
Не в пример передним, нищи,
Хоть на них лежит забота
Пережевыванья пищи.
В мадригалах и сонетах
Непременнейшие гости
Перламутровые ушки,
Носики слоновой кости.
Чем же провинились локти,
Что о них молчат поэты?
Челюсти, виски и скулы
Тоже вовсе не воспеты.
В виршах множество сравнений
Для слезинок вы найдете,
Но не сыщете полслова
О слюне и о мокроте.
Если дева плачет – бисер
И роса идут тут в дело;
Ну, а что мне надо вспомнить,
Если милая вспотела?
Кудри – золото; но если,
Веря стихотворной справке,
Локон я подам меняле,
Выгонят меня из лавки.
Были женщины из мяса
И костей; теперь поэты
Видят розы в них и маки,
Лилии и первоцветы.
Эх, зеленщики-поэты!
Женщинам вы не польстили,
Прелести их воспевая
В этом травянистом стиле.
Нет, с кораллом целоваться
Было б делом невеселым,
Так же, как лобзать гвоздики
Сладостно лишь разве пчелам.
Очи зарятся на деньги,
А уста подарков просят,
И, однако, виршеплеты
Без конца их превозносят.
А ведь есть тихони-бедра,
Есть бессребреницы-ляжки,
Коим не присущи зависть
И спесивые замашки.
Вот кому за бескорыстье
Посвящать должны поэты
Оды, стансы, и канцоны,
И романсы, и сонеты.
А рубинам ненасытным
И сапфирам завидущим
Лишь презренье вместо гимнов
Пусть достанется в грядущем.
Алчные уста, о коих
Приторный несете вздор вы,
Называть бы надлежало
Устьями бездонной прорвы.
Глазки, в коих блещет жадность, –
Это язва моровая,
Зубки, рвущие добычу, –
Хищная воронья стая
Разорительны прически,
Так что волосы – Бог с ними –
Даже черные как сажа
Могут зваться золотыми.
Знай, слагая гимны зубкам,
Не вкусишь ты жизни мирной:
Тощей стервой поперхнешься
Или будешь съеден жирной.

МИГЕЛЬ ДЕ УНАМУНО

(1864-1936)

* * *

Саламанка, Саламанка,
Вертоград, чье изобилье
Для младых умов приманка,
Воплощенный дух Кастильи!
На прибрежье каменистом
Тормеса, во храме знанья,
Шепчешь на ухо стилистам
Ты свои воспоминанья.
Ты – горнило закаленных
В педантичности прелестной
Образцов непревзойденных
Изощренности словесной.
Древо от корней латыни,
Горделивая Кастилья,
Что ж тебя склоняет ныне
Рок – по падежам насилья?

ТОМАС ДЕ ИРИАРТЕ

(1750-1791)

КЛИНОК И ВЕРТЕЛ

В бессчетных битвах подвизалась шпага, –
В ней были твердость, гибкость и отвага,
Сродни ей были слава и победа, –
Клинок первейший из клинков Толедо.
Они свершали подвигов немало,
Своим владельцам часто жизнь спасала;
Ее с торгов нередко продавали,
И наконец клинок толедской стали

(Могла ли быть судьба его плачевней?)
Себе нашел пристанище в харчевне
И, брошенный в чулан без примененья,
Заржавел. Раз хозяин заведенья
Железину нашел в углу чулана,
И мысль явилась в голову болвана:
Отличный выйдет вертел! Кроме шуток,
Нанизывать удобно кур и уток.

В те дни, когда сей случай был в харчевне,
Пожаловал в столицу из деревни
Молодчик, – ни способностей, ни знаний,
Однако всё ж сумел пролезть в дворяне.
А дворянину без меча – ни шагу.
Вот в мастерской он выбирает шпагу,
Но видно, что не смыслит ни бельмеса,
Лишь озабочен формою эфеса.

И оружейник, не моргнувши глазом,
Явиться просит завтра за заказом.
Берет пройдоха вертел из кладовки,
Часок отбивки, точки и шлифовки –
И продает, не совестясь нимало,
Ту дрянь за меч Томаса де Айала.
Да, не в пример невежде из трактира,
Был оружейник редкостный проныра.

Случается и в книгах иногда нам
С невежеством встречаться и с обманом,
Неверные читая переводы.
Есть у вранья две разные методы:
Кто славной книге перевод дал бледный –
Тот сделал вертелом клинок победный;
Кто вздор чужой льет бойко на бумагу –
Тот хочет вертел нам продать за шпагу.

ГРЕГОРИО ДЕ МАТОС ГЕРРА

(1633-1696)

ПРОЩАНИЕ С ГОРОДОМ БАИЯ ПО СЛУЧАЮ ОТПЛЫТИЯ В АНГОЛУ

Прощай, Баия, Бог с тобою!
Скажи еще спасибо мне, –
Тебя препоручаю Богу,
А мог послать бы к сатане.

Мы призываем Божью милость
На тех, кто во грехах погряз;
Боюсь, Господне милосердье
Не вызволит на этот раз.

Прощайте, жители Баии!
Не говорю "народ честно", –
Ведь столь бесчестного отребья
Еще не видел мир земной.

Кто честен, тот повсюду честен,
При свете честен и во тьме,
Но у плутов закоренелых
Всегда лишь плутни на уме.

Баия, мерзким городишкой
Я поделом тебя зову,
Одним ты можешь похвалиться:
Что первый ты по плутовству.

Тут можно воровать открыто,
Пока имперский наш орел
Когтить мошенника не начал,
Свой зрак на вора не навел.

Всех покупая, продавая,
Ты в грязь не ударяй лицом –
И выйдешь в главные пройдохи,
Великим станешь подлецом.

Про совесть позабудь: бесстыдство
Приравнивают здесь к уму.
Бери всё в долг, платить не надо.
Жениться хочешь? Ни к чему.

Бедны все честные девицы,
От них – скорее наутек:
Ведь добродетель невесома,
Весом – набитый кошелек.

Везде хвали красу любимой
И древность своего герба:
Для ловли женщин нет приемов
Верней, чем лесть и похвальба.

Потешника и балагура
Стяжав сомнительную честь,
Ходи на званые обеды,
Где можно даром пить и есть.

А коль столкнешься там с красоткой,
Не жалующей прихлебал,
Будь начеку – для этой дамы
Цветистых не жалей похвал.

Коль дружбу заведешь с богатым,
Будь вместе с ним всегда, везде, –
Не забывай, есть прилипалы
На суше так же, как в воде.

Но с этой важною персоной
Держась на дружеской ноге,
Запомни – ты ему не ровня,
А ровня ты его слуге.

Превозноси его заслуги,
И ум его, и знатный род, –
Уважь! Тебя ведь не убудет,
А он кем жил, тем и помрет.

К знакомым езди в их поместья
И говори, что, мол, спешишь:
Удерживать, быть может, станут,
И ты с недельку погостишь.

Страна богатая, грешно ли
Пограбить жителей ее?
И португальским проходимцам
Здесь развеселое житье.

А если сам разбогатеешь,
То нажитого не спусти:
Тут щедрого не уважают,
Зато прижимистый в чести.

В Бразилии нигде не встретим
Мы знати голубых кровей,
А впрочем, рассуждая здраво,
Откуда бы и взяться ей?

Кто почитается вельможей?
Разбогатевший скопидом.
Он копит деньги и не знает,
Что с ними станется потом.

Потом деньжонки растранжирят,
Скупца умело обобрав,
Плутяги, из которых каждый,
Коль верить им, – не принц, так граф.

Допустим, что разбогател ты
И выбрать порешил жену, –
Бери любую: ведь папаши
Клюют на толстую мошну.

Но только для чего жениться?
Коль втридорога тут зятья,
То будь для всех возможным зятем –
Весьма доходная статья.

Прощай, Баия! В целом свете
Скверней не видел я дыры,
Не нынче-завтра ты, конечно,
Провалишься в тартарары.

С лица земли, как я надеюсь,
Баия будет сметена...
Иль (даже боязно подумать!)
Всем городам одна цена?
4], Thu, 07 Oct 2004 23:59:10 GMT -->