На главную страницу

МИХАИЛ ГУТНЕР

1912-1942, Молотов (ныне Пермь)

Прославила имя Гутнера составленная им “Антология новейшей английской поэзии”, вышедшая в 1937 году, – быть может, отчасти использовал Гутнер подготовительную работу Д. Святополк-Мирского, к этому времени репрессированного, имя которого как соавтора по составлению в эти годы на книге просто не могло быть проставлено (хотя Михаил Зенкевич утверждал, что Гутнер просто подписал работу Мирского, но едва ли Зенкевич был до такой степени информирован). Перед Великой Отечественной Гутнер преподавал английскую литературу в Ленинграде, попал в эвакуацию, где умер. Лишь немногие его переводы из Киплинга порой переиздавались.


РЕДЬЯРД КИПЛИНГ

(1865-1936)

МАНДАЛЕЙ

На Восток лениво смотрит обветшалый, старый храм, –
Знаю, девушка-бирманка обо мне скучает там.
Ветер в кронах кличет тихо, колокольный звон смелей:
К нам вернись, солдат британский, возвращайся в Мандалей!
        Возвращайся в Мандалей,
        Где стоянка кораблей,
        Слышишь, плещут их колеса из Рангуна в Мандалей!
        Рыб летучих веселей,
        На дороге в Мандалей,
        Где заря приходит в бухту, точно гром из-за морей.

В желтой юбке, в синей шляпке – не забыл ее наряд,
Как царица их, носила имя Супи-Яу-Лат.
В вечер тот она курила, от сигары шел дымок,
Целовала жарко пальцы скверных идоловых ног.
        Этот идол, вод беда,
        Ихний главный бог Будда,
        Но о нем, меня завидев, позабыла навсегда
        На дороге в Мандалей…

Полз туман над полем риса, солнце медленно брело,
Банджо взяв, она играла, напевала “Кулло-Ло!”
На закате, прижимаясь горячо к щеке щекой,
Шла со мной смотреть на хати, тик грузивших день-деньской.
        На слонов, что день-деньской
        Носят доску за доской
        Слово молвить было страшно, так недвижен был покой
        На дороге в Мандалей…

Все давным-давно минуло, и прошло немало дней,
А из Лондона не ходят омнибусы в Мандалей;
И теперь я понимаю, что солдаты говорят:
“Кто услышал зов Востока, тянет всех туда назад”.
        Тянет всех туда назад,
        В пряный, пьяный аромат,
        В край, где солнце, и заливы, и колокола гремят,
        На дороге в Мандалей…

Мне противно рвать подошвы и каменья мостовых,
И от мороси английской ломота в костях моих.
Сколько хочешь здесь служанок, но по мне они не в счет;
О любви они болтают, ну и глупый же народ!
        Руки-крюки, в краске рот,
        Ну и глупый же народ.
        Нет, меня в стране зеленой девушка, тоскуя, ждет.
        На дороге в Мандалей…

За Суэцом, на Востоке, где мы все во всем равны,
Где и заповедей нету, и на людях нет вины,
Звоном кличут колокольни: о, скорее быть бы там,
Где стоит на самом взморье обветшалый старый храм.
        На дороге в Мандалей,
        Где стоянка кораблей,
        Положив больных под тенты, мы летели в Мандалей,
        Рыб летучих веселей!
        О дорога в Мандалей,
        Где заря приходит в бухту, точно гром из-за морей.

ЕДИНСТВЕННЫЙ СЫН

На засов тугой закрыла дверь, в очаг подбросила дров,
Потому что увидела блеск когтей и услышала хнычущий зов.

Распелся в хижине огонь и озарил потолок,
И увидел сон Единственный Сын, едва на полу прилег.

Последний пепел упал с головни, и почти потух очаг,
И проснулся опять Единственный Сын и тихо крикнул во мрак:

"Неужели я женщиной был рожден и знал материнскую грудь?
Мне снился ворох мохнатых шкур, на которых я мог отдохнуть.

Неужели я женщиной был рожден и ел из отцовской руки?
Мне снилось, что защищали меня сверкающие клыки.

Неужели я – Единственный Сын и один играл у огня?
Мне снились товарищи мои, что больно кусали меня.

Неужели я ел ячменный хлеб и водой запивал наяву?
Мне снился козленок, ночью глухой зарезанный в хлеву.

Мне снились полночные небеса, и в Джунглях полночный крик,
И тени, скользящие прочь от меня, и красный их язык.

Целый час еще, целый час еще до восхода круглой луны,
Но я вижу как днем, как светлым днем, потолок и бревна стены.

Далеко, далеко Водопады шумят – там оленей ночной водопой,
Но я слышу блеянье оленят, за самкой бегущих тропой.

Далеко, далеко Водопады шумят – там зеленой пшеницы поля,
Но я слышу: рассветный ветер идет, колосья в полях шевеля.

Открой же дверь, я ждать не могу, мне сегодня не спится тут,
Узнаю: сородичи ли мои или волки за дверью ждут?"

Сняла засов, открыла дверь – вокруг рассветная мгла,
И волчица к Сыну вышла из мглы и у ног покорно легла.

ГИЛБЕРТ КИТ ЧЕСТЕРТОН

(1874-1936)

КРИВАЯ АНГЛИЙСКАЯ ДОРОГА

Когда к Северну римлянин пройти еще не мог,
Дорогу пьяный смастерил кривее всех дорог.
Дорогу, что везде идет по графствам вкривь и вкось,
И сквайр весь день за ним бежал, и все село неслось.
Веселую дорогу ту, что полюбилась нам,
В ту ночь, как через Бичи Хед тащились в Бирмингам.

Не сделал, сквайру не в пример, мне Бонапарт вреда,
И воевать с французом я не хотел тогда.
Но услыхав плохую весть, на их штыки попер:
Дорогу выпрямить хотят, кривую с давних пор.
Где с кружкою пивной в руках я был шагать готов
В ту ночь, как в Глэстонбери шли вдоль Гудвинских Песков.

Грехи отпущены ему. Не потому ль бегут
Цветы за ним? Колючий куст сильней на солнце тут.
Он шел, не зная, что к чему, шатался, пьяный в дым,
Но роза дикая цвела в канаве той над ним.
Господь, помилуй и спаси; вслепую каждый брел
В ту ночь, как в Бэннокберн мы шли через Брайтонский мол.

Друзья, не будем по ночам безумствовать опять,
Игру, что смолоду влекла, не будем продолжать.
Порой вечерней без вина пройдем последний путь,
Чтоб трезвым глазом на кабак, что держит смерть, взглянуть.
Немало добрых новостей услышит этот край
Пред тем, как через Кенсал Грин пойдем тихонько в рай.
4], Thu, 07 Oct 2004 23:59:10 GMT -->