ДОЧЬ АЙЛЫ

Дочь Айлы, видишь: на краю
          Небес, окутанных в туман,
Схватились в яростном бою
          Рыбачий бот и океан?
Кидает пеною прибой,
          Бьет буря и ревет кругом…
Зачем неравный этот бой?
          Дочь Айлы, лодка ищет дом.

Дочь Айлы, посмотри: вдали,
          Где над волнами тяжело,
Чернея, космы туч легли,
          Белеет чайкино крыло.
Зачем, когда бушует вал
          В зловещем мраке грозовом,
Несется птица к гребням скал?
          Дочь Айлы, там у чайки дом!

Как шквал, враждебна ты ко мне
          И холодна, как та скала,
Где чайка, наконец, во сне
          Смежит усталые крыла.
Но, будь еще ты холодней,
          Дочь Айлы, помни об одном:
В могиле иль в любви твоей,
          Отыщен Аллэн Ваурис дом.

ПЕЧАЛЬНАЯ ПЕРЕМЕНА

Садится солнце за холмом,
          Весь Эттрик в струйках золотых;
Дремотно озеро кругом,
          И ветер западный затих.
Но словно уж не так богат
          В глазах моих простор родной,
Хотя по-прежнему закат
          Пылает ярко над волной.

Привычен взору милый вид:
          Гряды холмов, луга долин,
И золотисто-яркий Твид,
          И Мельроз – властелин руин.
Иль стали сумрачней пылать
          Их вышки в заревом огне,
Темней леса, речная гладь?
          Иль перемена здесь, во мне?

Увы, коль сломана доска,
          Ей не сдержать палитры хмель!
В струне надорванной – тоска,
          Ее отбросит менестрель!
Глаз тусклых не смягчить ничем,
          Больному май – что хлад зимы,
Ему Аравия, Эдем
          Как те – под вереском – холмы.

ГИМН НОЧИ

Услышал я полет твой плавный, Ночь,
       Под куполом небес!
Тьме света твоего не превозмочь
       Во мгле густых завес.

И тишина, твоя родная дочь,
       Затеплилась звездой.
Люблю тебя, серебряная Ночь,
       Заворожен тобой!

Проснется грусть - и быстро мчится прочь,
       Как звук далеких струн, -
Дрожит их стон в твоих чертогах, Ночь,
       Созвучьем древних рун.

Живит меня студеною струей
       Воздушный водоем,
Он для меня и вечность и покой
       В мерцанье голубом.

Святая Ночь! Учитель тихий мой,
       Целитель горьких мук!
Едва чела коснешься ты рукой -
       Смолкает жалоб звук.

Покоя жду! Зову тебя, покой!
       Слети и мир упрочь!
Молю тебя трикратною мольбой,
       Сияющая Ночь!

ВАЛЬТЕР ФОН ДЕР ФОГЕЛЬВЕЙДЕ

Фогельвейде, миннезингер,
Пожелал в свой смертный час
В Вюрцбурге, у стен собора,
В землю лечь под старый вяз.

Завещал он все монахам
И просил лишь об одном:
Каждый полдень на могиле
Певчих птиц кормить зерном.

"У крылатых менестрелей
Перенял я песнь свою -
И теперь за их науку
Долг им давний отдаю".

И певца любви не стало…
Но, храня его завет,
Рассыпали в полдень дети
Зерна птицам на обед.

День за днем на вышки башен,
И в ненастный час и в зной,
День за днем слетались птицы
Хлопотливою гурьбой.

На ветвях тяжелых вяза,
Стлавших тени по земле,
На плите надгробной барда
И на бронзовом челе,

На окно садились стайки
У готических зубцов,
Воскрешая состязанья
Древних вартбургских певцов.

Сколько щебета и писка,
Резвых песенок, похвал!
Звонко имя Фогельвейде
Хор пернатый повторял.

Но аббат, не в меру тучный,
Молвил как-то: "Сколько трат!
Нам самим зерна не хватит.
Монастырь не так богат".

… И напрасно к шпилям башен
С гнезд лесных, с лугов, с полей,
Слыша колокол, несется
Рой непрошеных гостей.

И напрасно с грустным писком
Вьется он у черепиц, -
Нет детей, зерна не видно,
Пусто все среди гробниц.

…Безымянны плиты кладбищ,
Все стирает поступь лет.
Лишь преданье нам напомнит,
Где покоится поэт.

Но живет он в птичьих песнях,
Окружающих собор.
"Фогельвейде! Фогельвейде!" -
Повторяет звонкий хор.

МАДРИД

Мадрид, Испании владыка,
Ты полон солнца, смеха, крика,
И синих глаз, и черных глаз.
О, белый город серенады, –
Какие ножки и наряды,
Любуясь, видишь каждый час!

Мадрид, как много крови льется,
Когда ареной бык несется,
Что за овации гремят!
При звездах, в звуках сегедилий,
Как много дам в шелках мантилий
Проходит в сумраке аркад!

Мадрид, Мадрид, что мне сеньоры,
Улыбки, ласковые взоры,
Атласных туфелек шитье…
Одну лишь в целом мире знаю, –
Клянусь – красавица любая
Не стоит пальчика ее!

Окно к ней верная дуэнья
Откроет мне без промедленья,
Давно на память зная роль,
И провожая даму к мессе,
Сумеет дать отпор повесе,
Будь то епископ иль король.

Пленен я милой андалузкой –
С густой косой, с ладонью узкой!
Она – прелестная вдова!
Ревнивый демон! Ангел чистый!
Смугла, как персик золотистый,
Как в небе ласточка, резва!

К губам моим, молящим счастья,
Прильнет она, объята страстью, –
О, видеть надо в этот миг,
С какой лукавою улыбкой,
Подобна тонкой змейке гибкой,
Она скользит в руках моих.

А спросите – какой ценою
Достиг победы я? – Не скрою:
Галопом моего коня,
Пустой хвалой ее мантилье,
Фруктовой пастилой с ванилью
Под вечер праздничного дня…

МОЕМУ БРАТУ, ВОЗВРАТИВШЕМУСЯ ИЗ ИТАЛИИ

Итак, вернулся ты домой
Из стран, куда стремлюсь мечтой,
       Навек плененной;
Там апельсины, там любовь -
Рай, Богом отнятый - и вновь
       Нам возвращенный.

Ты видел ясный небосвод, -
Великой тайной он встает
       В лазури дальной.
Так чист он, что заметит Бог
В нем легче каждый тяжкий вздох
       Земли печальной.

Ты видел куполы - венцы,
Былой Флоренции дворцы,
       Их мрамор черный, -
Скучней Милана город тот -
Там хоть Черрито промелькнет,
       Как вихрь задорный.

Ты видел Геную, - она
В морских волнах отражена,
       Забавам рада, -
С беспечным смехом на устах
Готовая - хоть и в цепях -
       На маскарады.

Ты видел древний порт не раз,
Где речью, мертвою для нас,
       Рокочут волны,
Где синекурою едва ль
Был занят острый ум - Стендаль,
       Раздумий полный.

Ты видел сумрачный фантом, -
Он мир поработил мечом -
       Вождь неустанный;
На пурпур тоги Цезарь пал, -
Аббат - наследник. Как он мал,
       С его сутаной!

Ты на море не встретил бурь.
А над Неаполем - лазурь
       И пиний кроны;
Там лаццарони у стены,
Там серенады рождены
       И макароны.

Он мил тебе, - не правда ль, так? -
Пусть он насмешник иль простак,
       Порой лукавец -
Народ, живущий без забот,
Что блеск и славу отдает
       За померанец.

Палермо, восхищен твой взор?
Молчу я - не уместен спор
       О разных вкусах.
Но как нежны, идет молва,
Твои сужденья и слова
       О Сиракузах…

Прелестен он, сомненья нет,
Глаз сицилийских синий цвет -
       То солнце рая,
И так горяч их гордый взгляд,
Что молвишь слово невпопад,
       Его встречая.

Мелькнет под вечер домино,
Оно таинственно-черно,
       Но - не опасно…
Чуть троньте домино края,
Скажите: "Иностранец я,
       А вы - прекрасны"…

О Искья! Красят твой пейзаж
Упруго стянутый корсаж,
       Прильнувший к бедрам,
Пунцовый глянцевый чулок
И белой туфельки носок
       На ножке бодрой.

Край бедный! Видим мы порой
Твою красавицу босой;
       Большой ценою
Ей куплен праздничный наряд.
Но блики солнца все ж горят
       Над нищетою.

И все пройдет, все пролетит:
Абруцц латынь не огласит
       Античным звуком;
Не назовется почтальон
Твоим питомцем, Аполлон,
       Иль музы внуком.

Каких причуд не знает свет!
Минтурны - Капуе сосед…
       Обрызган грязью,
Пал полубог когда-то здесь;
За ним - другой, облитый весь
       Струей мальвазии.

А грозных брави встретил ты
В тиши полночной темноты,
       У Террацины?
Ты слышал их сторожкий шаг,
Где буйвол дремлет в камышах,
       Средь вязкой тины?

Увы! Не повстречал ты их!..
Мир стал теперь уныл, и тих,
       И прозаичен!
И, как без ревности любовь,
Тот путь, где не прольется кровь,
       Пуст и обычен.

Немного в сторону сверни -
И вот перед тобой они -
       Сады Равенны.
Меланхолический приют!
Смирял мятежный Байрон тут
       Свой гнев надменный.

К Ферраре, вдль полей и скал,
Меня возница юный мчал
       Весьма ретиво.
Встречался ль он тебе? Он смел
И даже ночью не сробел -
       Другим на диво.

Прекрасна Падуя, нет слов, -
Там очень много докторов
       Всех видов права;
Но все ж на Бренте голубой
Поленты просит голод мой
       Взамен их славы.

А ты, владычица морей!
Хвала Творцу! - красы твоей
       Не стерло горе;
Хранишь величия следы,
Купаясь в капельке воды,
       А слез в ней - море.

Венеция!.. Печаль дворцов,
Скорбь статуй, золотой покров
       Над прахом дожей…
Осталось сердце в той стране…
Вернется ли оно ко мне
       По воле Божьей?

Не удалось тебе найти
Его случайно по пути,
       На дне стакана?
Или в палаццо у Нани,
Где стольких ярких солнц огни
       Кладут румяна?

Иль там, где зреет виноград,
Сыскал его ты, милый брат?
       Иль в ароматах
Цветов альпийских, в звоне пчел?
Иль в шелке пурпурном гондол -
       Ладей крылатых?

Иль там оно - в тиши могил
Лежит дрожащее, без сил,
       Устав безмерно
От всех волнений и забот?
И не узнает, кто найдет
       Его, наверно…

Стремилось радостно оно
Туда, где счастьем все полно,
       В мир наслаждений,
В воздушный вольный океан,
Изведав и немало ран
       И огорчений,

Не зная, что такое зло,
И было радостно-светло,
       Ища созвучий.
Но вдруг - расплавилось, как лед
Альпийских солнечных высот
       Над грозной кручей.

Зачем печальные слова?
Там, где не умер я едва
       От страсти знойной, -
Ты, равнодушный пилигрим,
По рощам, сердцу дорогим,
       Прошел спокойно.

Вот ты вернулся, милый брат;
Перо ты чинишь; вспомнить рад
       Романс любимый.
В затишье нашего гнезда
Несешь надежду ты всегда -
       Свет негасимый.

Приезд мирит с отъездом нас.
Трещит огонь. Течет рассказ
       Неторопливый.
Про все, что встретилось в пути,
Что вкруг себя сумел найти
       Твой ум пытливый.

Так благодушна речь твоя,
Она не жалит, как змея,
       Хранит улыбку;
Ты счастью предан всей душой.
Беззлобно шутишь над судьбой,
       Простишь ошибку.

Не покидай меня теперь!
Жду помощи твоей, поверь,
       Ищу совета.
Дорога жизни не легка,
Но - в путь! - когда моя рука
       Твоей согрета!

О ЧЕМ ЩЕБЕЧУТ ЛАСТОЧКИ
(Осенняя песня)

Летят желтеющие листья,
Весь сад усыпали они;
Свежее ветер, зори мглистей…
Увы! Весны промчались дни!

Как солнца дар, хранят куртины
Цветов последних лепестки:
В пунцовых звездах георгины,
В червонных шляпках ноготки.

Дождь льется, наводя дремоту
Подернул рябью гладь пруда.
И ласточки спешат к отлету:
Вот-вот зима и холода!

Уселись стайкой на тесинах
Замшелой крыши - не сочтешь!
Одна щебечет: "Как в Афинах
Вал старой крепости хорош!

В резных карнизах Парфенона
Селюсь я там, заткнув гнездом
Дыру сквозную у фронтона,
Давно пробитую ядром".

Другая: "В Смирне, над кофейной.
Мое жилье. Там в час зари
Хаджи сидят благоговейно,
Считая четок янтари.

Знаком мне трубок запах резкий
И дыма сизого туман -
Коснусь, влетая, алой фески,
Задену шелковый тюрбан".

И эта: "Мне в Бальбеке любо,
В триглифе храма, над окном
Кормить птенцов ширококлювых,
За гвоздь цепляясь коготком".

И та: "Мой адрес неизменен -
Вот: замок рыцарский, Родос.
Мой дом в колонне, средь расщелин,
На капители черных роз".

Вот пятая: "Нет, я - на Мальту:
Старею - труден мне полет...
Спущусь там на уступ базальта,
Меж синевой небес и вод".

Шестая: "Как хорош в Каире
С резною вышкой минарет!
Изгиб орнамента - и в мире
Жилья к зиме уютней нет".

ЭТЮДЫ РУК

1. Империа

Средь гипсов в мастерской Монсартра
Я видел как-то кисть руки,
Аспазия иль Клеопатра?
"Шедевр!" - шептали знатоки.

Как чаши лилий в час рассвета,
Посеребренные росой,
Как строфы стройного сонета,
Она блистала красотой.

Пленяет с бархатного ложа
Изящной формы образец:
И в бликах матовая кожа,
И пальцы в золоте колец.

Хранит их бархат бережливый,
И в поколеньях не погиб
Жест флорентийски горделивый -
Руки медлительный изгиб.

Ласкала ль кудри Дон Жуана
Она, рубинами блестя,
Иль в бороде седой султана
Играла гребнем, как дитя?

Царица или жрица страсти
Держала, в тонких пальцах сжав,
Кичливый скипетр самовластья
Иль скипетр чувственных забав?

В желаниях не зная меры,
Она стремилась за мечтой,
За гриву львиную химеры
Хватаясь трепетной рукой.

Полеты царственных фантазий,
Великолепье новизны,
Безумства страстные Аспазий,
Души несбыточные сны;

Гашиша жгучие поэмы,
Баллады рейнского вина
И в сумасбродный вихрь богемы
В порывах бурных скакуна -

Всё на скрижаль ладони белой
Сама Венера занесла,
Пометив знаками умело
Что их Любовь, дрожа, прочла.

2. Ласенер

Рука убийцы Ласенера,
В бальзам погружена не раз,
Здесь, для контрастного примера,
Лежит приманкой праздных глаз.

И манит любопытных ближе,
След казни все еще храня.
Обрубка в шерсти темно-рыжей
Коснулся с омерзеньем я.

Подобна фараона длани,
Желтее мумии она
И корчит пальцы обезьяньи,
Соблазна тайного полна.

И мнится: золота и тела
Неутолимый зуд живет
В ладони этой омертвелой,
Всё так же пальцы эти жжет.

Пороки в складках грубой кожи
След процарапали кругом,
На иероглифы похожий,
Прочтенный бегло палачом.

В морщинах, что ее покрыли,
Заметишь преступлений ряд,
Ожоги от котла в горниле,
Где извращенности кипят.

Рожденный грязною любовью
Разгул, притон и лупанар,
Залитые вином и кровью,
Как оргий цезарских угар.

Но формою бессильно-властной
Рука влечет к себе порой,
Пленяя грацией ужасной,
Бойца жестокой красотой.

Она была аристократкой,
Не зналась с честным молотком -
Приятель жизни бурно-краткой,
Лишь острый нож ей был знаком.

И не была на пальце этом
Мозоль - священный знак трудов.
Убийца явный, лжепоэтом
Был Манфред темных кабаков!

ВАРИАЦИИ НА ТЕМУ "ВЕНЕЦИАНСКОГО КАРНАВАЛА"

НА УЛИЦЕ

Есть песня: скрипки спозаранок
Ее гнусавят в кабаре,
Ей вторит хриплый скрип шарманок
Под лай собаки во дворе.

В органчике, как чижик, звонком,
Она трещит, пугая грусть;
Моя прабабушка - ребенком -
Ее певала наизусть.

В саду, под пыльною беседкой,
Ее свистит кларнет-пистон,
И кружатся комми с гризеткой,
Тревожа воробьиный сон.

Под каприфолями и хмелем
Над входом сельских кабачков
Она же вторит ритурнелям,
Встречая в праздник бедняков.

Слепец - в рыданиях фагота -
Ее наигрывает псу,
И пудель, подвывая что-то,
Сидит над чашкой с горстью су.

В лохмотьях клетчатых тартана
Ее мурлычет гитарист,
Глотая дым кафешантана
Под пьяный хохот, гул и свист.

Фантаст угрюмый - Паганини
Поддел однажды, как крючком,
Мотив, полузабытый ныне,
Своим божественным смычком, -

И арабеск за арабеском
По ветхой песни мишуре
Скользнули золотистым блеском
В своей причудливой игре.

ДЫМОК

Лачуга с кровлею горбатой
Укрылась в ельнике глухом:
Навес - дыряв, стена - с заплатой,
Порог зарос лиловым мхом.

И ставень сломанный с резьбою
Стучит в окно, убог и стар…
Но, как дыханье, над трубою
Винтом уходит в небо пар.

Дымок спешит - в порыве вьюги -
К чертогу Божьему донесть
Весть о душе лесной лачуги,
Людьми не слышанную весть.

СМЕРТЬ СОЛНЦА

Осенний шумный вихрь, как дальний гул морей,
Неся разлуки стон, о чем-то все жалея,
Тоскует в чаще лип, где, в зелени алея,
О, солнце, льется кровь твоих больных лучей!

Тревожит смерч листвы дремотные аллеи,
Дрожит вдали закат потоками огней,
И в пурпуре его сцепления ветвей
Вокруг огромных гнезд качаются, как змеи.

Угасни, пламя дня! Пусть догорает кровь
Багрянца твоего в предсмертных вспышках света,
Как в сердце сумрачном последняя любовь!

Умри - ты оживешь в горячих зорях лета.
Но кто вернет душе и жизнь, и чувства жар,
Когда ей нанесли губительный удар?

ЗАКЛИНАНЬЕ ВОЛКА

Тяжелый плотный снег на сучьях старых сосен.
Безмолвие пустынь. Весь в звездах небосклон.
Владыка Гарца сел, луной заворожен –
Огромный желтый диск в недвижной мгле морозен.

Тропинки и леса, ущелья, цепь вершин –
Все зимний саван скрыл покровом синеватым.
Земля приподнялась вдали хребтом горбатым
В бескрайной плоскости объятых сном долин.

На мрачный горизонт луна струит сиянье,
Как золотистый глаз сверкая в вышине.
Озноб прошел волной у волка по спине.
Сжал сердце старика порыв немой страданья.

Волчица верная и четверо волчат,
Кого хранила мать теплом косматой груди,
Лежат на две норы: их умертвили люди,
Все милые ему недвижны и молчат.

В безжизненных снегах он одинок отныне.
Всё – голод, жажда, свет, охота в час ночной
За ланью трепетной иль робкою козой, –
Что для него они, когда весь мир – пустыня?

Волк дышит тяжело, язык дымится паром.
Не лижет крови зверь, не видит черных ран, –
Он поднял морду вверх и воет сквозь туман,
Охвачен яростью и мщенья жгучим жаром.

Враг давний, – Человек, губитель предков, – ты,
Убийца всех детей и царственной супруги,
К кому волчонок льнул, грызя сосок упругий, –
Как ты волнуешь кровь и гневные мечты!

Багровые огни в зрачках мелькают чаще,
Шерсть встала на спине щетиною стальной,
И к прадедам летит его надрывный вой,
К их душам на Луне, таинственно блестящей.