На главную страницу

САМУИЛ МОРОЗ

1920 – 1995

Такая случилась незадача, что этот ЧСИР («член семьи изменника родины») был моим учеником, даром что был на 30 лет старше меня. Но и это не рекорд: другой человек, еще старше (на 42 года!), тоже попал ко мне в ученики. А Самуила Григорьевича надо вспомнить еще и внешне, но тут мне один из его учеников в интернете помог: «Не по-еврейски – высокий и широкоплечий, по-еврейски – сутулый, лысый, сливоносообразный и тоскливоокий. Походочка – чаплинско-карандашная, с подволокой обеих ног. Голос негромкий. За спиной (та, что сутулая) – Сталинград, плен, побег, Берлин. И еще один плен, второй – сразу после войны, за плен первый». До войны семнадцатилетний парень уже сидел как ЧСИР. Ко мне он пришел с пачкой переводов из Гессе; тут я помочь ему ничем не мог, а хоспис, в 1994 году выделивший средства на издание именно Гессе в переводе Мороза, скажем честно, просто не успел. А я успел заметить среди его довольно средних оригинальных стихотворений одно, начинавшееся: «Дед мой Лейба, первый слесарь в Минске, / Даже к сейфам подбирал ключи. / Жил, как люди, только пил по-свински. / Зажигал в субботу две свечи…» Я тогда как раз помогал А.А. Колгановой составлять антологию «Менора» (Москва-Иерусалим, 1993), на которой стоял подзаголовок «Еврейские мотивы в русской поэзии». Я дождался встречи с Морозом и сказал, что ему надо все бросать и начинать писать стихи на одну тему. Мороз внезапно послушался. Стихотворения множились, даже в «Менору» удалось подсунуть его «Любовь», а в следующую антологию («Свет Двуединый») – три стихотворения, в том числе «Рабиновича» («Ах, за что сидит? Азохн вей, / Вы бы там, в НКВД, спросили / Или в управленье лагерей, / Сколько было их тогда в России…») Однако на этой книге уже стоял 1996 год. Написать стихи Мороз успел, попереводить от души тоже, но неумолимо наступил 1995 год, и Самуил Григорьевич ушел, не прощаясь. В Сети его теперь иной раз называют «Еврейский поэт Самуил Мороз». Где, кто превратит его архив в книгу – не ведаю, но что мог для него сделать, то сделал. И книга из немецко-румынской поэзии «Лира семи городов», где я был одним из составителей, в 1992 вернула Самуилу Морозу имя поэта-переводчика. Из этой книги, а также из стихотворений любимого им Германа Гессе и набралось материалов на подборку.


ГЕРМАН ГЕССЕ

(1877-1962)

СЕСТРА – СМЕРТЬ

В свой черед ко мне придешь,
Не забудешь, нет,
Цепи разом разорвешь,
Скинешь бремя бед.

Ты еще так далека,
Ты чужая мне,
И звездою свысока
Светишь. Я на дне.

Но однажды я сгорю
В пламени твоем.
Приходи. Благодарю:
Нам легко вдвоем.


СВИДАНИЕ

Погас на западе закат
И солнце скрылось за горой.
Дул робкий ветерок сквозь сад –
И дальний путь покрыл листвой.
Мы сблизились. И листопад
Нас друг от друга отделял.
Твой черный конь вперед скакал.

Вот замок твой. Свиданья час
Окончен. Ночь накрыла нас.
Я у решетки – ты за ней.
Молчим. А ночь темней… темней…


СКРИПКА В САДУ

Из аллей далеких, темных
Слышен сладкий звук смычка.
В звуках нежных, в звуках томных
Ночь тиха, легка, мягка.

Освещенные луною,
Струны искрятся чуть-чуть.
Сердце ранит. Что со мною?
Отчего так сжалась грудь?

Там, в саду, играет скрипка,
Причитая и стеня.
Я устал. Но как улыбка,
Эта скрипка в буднях дня.

А скрипач, мне незнакомый,
В ночь уходит навсегда.
Пропадают грусть с истомой.
Что в них: радость ли, беда?


Я САМ НЕ ЗНАЮ…

Я сам не знаю, что со мной,
И часто с затаенной болью
Любуюсь ясной вышиной,
Идя по зреющему полю.

Или стою один, гляжу:
В чужом саду играют дети.
Их милым смехом дорожу
И доброй радуюсь примете.

Чужая слава, хлеб чужой –
Ничто на свете не тревожит,
И я в саду с самим собой.
Что это?.. Осень?.. Смерть, быть может.


ГЕРДА МИС

(1896–1954)

ЛУНА

О чем ты говоришь своим свеченьем,
Когда покрыты глянцем сад и луг,
Скользя игриво.
Вершины гор, темнеющих вокруг,
Как руки, тянутся, лесам осенним
Вздымая гривы.

О чем ты говоришь, тревожа душу,
Или о чем таинственно молчишь,
Паря во мгле.
Такая благодать, такая тишь,
И я ее ни звуком не нарушу
Здесь на земле.

Не разгоняй в душе моей дремоту,
Подобную могильной, тишину
Лучом упрямым.
Не так ли, отходящую ко сну,
Меня твой холод греет отчего-то,
Свой блеск даря нам.

Недвижима, блуждаешь в небесах ты
И на вопросы не даешь ответа, –
Так холодна.
Душа обнажена. И как из шахты
Гляжу на диск серебряного цвета,
Как ты – одна.


ВЕЧНОСТЬ

Сияет над кустами свет,
Спокойный, лунный, так привычно,
Рог месяца так иронично
Глядит бегущим теням вслед.

На землю час полночный лег.
Сады окутаны туманом.
И кажется совсем не странным,
Что горы луч мечом рассек.

Вот прояснился Млечный Путь,
И звезды месяц окружили,
Как будто их заворожили…
Но время движется чуть-чуть.

И душу мне смущает страх:
Над вечностью ничто не властно,
И без меня все так же ясно
Заблещут звезды в небесах.