ВОСПОМИНАНИЕ ОБ АЛЬПАХ

       Немой тоской измучен и гоним,
Равниной знойною шел путник утомленный.
Сверкающий песок, под солнцем раскаленный,
                     Кружился перед ним.

                     Вблизи убогого трактира,
       Под стареньким мостом, в лесной глуши,
                     Река ласкала камыши
                     Волной прозрачною сапфира.

       Две пташки в кущах кедра-исполина,
       Приветствуя друг друга вновь и вновь,
В крылатой песенке сливали воедино
                     Томленье и любовь.

                     Пока упрямая ослица
Брела под сенью лоз, где спит веселый бог, -
       Среди цветов забыв остановиться,
Он поднялся на мост, где тихо стлался мох.

       И там, томим печальной, нежной тайной,
                     Остановился он в слезах.
                     Играло солнце на волне хрустальной,
И сохли слезы в солнечных лучах.

                     "Судьба, коварная, слепая!
                     О казнь пьянящая любви!
                     Дай мне забыться, засыпая,
       И этих глаз виденье отзови!

                     Зачем, зачем, отвергнуть их не в силах,
                     Зачем я должен ими жить?
                     Не хочешь ты, чтоб я любил их,
                     И не даешь мне их забыть!"

И так как до сих пор, в страданье иль в обиде,
На небо человек глядит еще с мольбой,
                     То путник, взор подняв, увидел
Громады стройных Альп и вечный их покой:

       Вершины гор, где царствуют морозы
И спорит весело с лазурью яркий снег.
О, если к нам на миг ты устремишь свой бег,
Диана, ты сойдешь по склонам Монте-Розы.

Когда, гонимые, сюда несутся козы,
       Охотникам, стремящимся вослед,
Порою чудятся неясные угрозы,
Но в их руках ружье, и в сердце страха нет.

А солнце все палит, светло и безмятежно,
Миланские поля оно ласкает нежно,
Пока, усталыми восторгами горя,
Не обагрит небес вечерняя заря.

И вот вы в сердце гор: внизу под вами пропасть,
Вверху грозит обвал. Идите, не страшась,
С проводником своим держите крепче связь, -
Иль дикая коза свою забудет робость,
Паденью вашему тихонько засмеясь.

Извилистый овраг уводит вас к вершинам,
И путник к ним пошел заброшенной тропой.
Когда взглянул он вниз, селенья и равнины
                     Исчезли за горой.

Виденье ледника в одежде бледно-красной
Взметнуло к небу острие.
И песни и печаль Италии прекрасной
                     Ушли в небытие.

Средь мрачных диких скал орел, как изваянье,
Впиваясь зорко вдаль, исполненный забот,
Казалось, вопрошал: "Что это за созданье
                     Сюда идет?"

Когда-то Байрон говорил отселе,
Печально-горд, взглянув на тень ветвей:
"Черно-зеленые кладбищенские ели
                     Похожи на моих друзей".

И все же, Байрон, ели — хороши
                     В своем безмолвном одичанье.
Услышав хруст ветвей, раздавшийся в тиши,
                     Ты сердцем понял их молчанье.

Они, наверное, внимательней, чем мы,
И знают больше нас о гордом человеке,
Но к общей матери, к земле припав навеки,
Они спокойно спят, торжественно немы.