НИКОЛАЙ ГЛАЗКОВ
1919, Лысково Нижегородской губ. – 1979, Москва
Человек, еще в 1940 году выдумавший слово “Самиздат” (точней, поначалу “Сам-себя-издат”), великая “хихимора” русской поэзии, один из самых остроумных людей столетия, Глазков был все-таки советским поэтом, а выживание такового поэта очень часто зависело от переводов. Глазков опубликовал более сорока пяти тысяч строк поэтических переводов, притом не только с подстрочника – он знал... якутский язык. В сборнике Баала Хабырыыса (псевдоним Гавриила Вешнякова), в 1953 году изданном в Якутске (“Родной Край”), среди полутора десятков переводов Глазкова мое внимание привлекла “Новая песнь о Лорелее”, датированная 1950 годом. Это перевод отнюдь не только с якутского, в стихотворение вставлен полный текст “Лорелеи” Гейне – сравните, скажем, с переводом В. Левика, а в советское время свои переводы этого стихотворения публиковали и другие, – но: перевод из Гейне, явно сделанный с немецкого, обрамлен текстом, для современного читателя превратившимся в чистую пародию. Нужно справляться в “Американе”, чтоб узнать – да, Омар Нельсон Бредли (1893-1981) в 1949-1953 годах был председателем Военного комитета НАТО. Собирался ли он в самом деле взорвать скалу Лорелеи?.. Теперь уже не выяснить. Думается, лучше спросить об этом глазковского же “Ворона”: “Я спросил: "Какие в Чили / Существуют города?" / Он ответил: "Никогда" / И его разоблачили”. Без “Новой песни о Лорелее” в переводе Глазкова картина русских поэтических переводов полной считаться никак не может. А с подстрочников Глазков напереводил много, и неплохо, но куда Ружевичу и Феферу до “Новой песни...”!
БААЛ ХАБЫРЫЫС
(1918–1969)
НОВАЯ ПЕСНЬ О ЛОРЕЛЕЕ
Над чистой рекой, не старея,
Стоит много тысяч лет
Скалистый утес Лорелея,
Что Генрихом Гейне воспет.
Но из США бизнесмены
Хотят Лорелею взорвать
И воды спокойного Рейна
Над грудой развалин поднять.
Сады, виноградники, зданья
Исчезнут тогда под водой...
Чем вызвано это желанье
Расправиться с гордой скалой?
Лучи золотистого солнца
Блестят на высокой скале,
И Рейн безмятежно льется
По древней немецкой земле.
И Гейне, когда жил на Рейне,
С высоким утесом дружил,
Об этой скале Лорелее
Хорошую песню сложил.
“Не знаю, о чем я тоскую,
Покоя душе моей нет.
Забыть ни на миг не могу я
Преданье далеких лет.
Дохнуло прохладой. Темнеет.
Струится река в тишине.
Вершина горы пламенеет
Над Рейном в закатном огне.
Девушка в светлом наряде
Сидит над обрывом крутым,
И блещут, как золото, пряди
Под гребнем ее золотым.
Проводит по золоту гребнем
И песню поет она.
И власти и силы волшебной
Зовущая песня полна.
Пловец в челноке беззащитном
С тоскою глядит в вышину.
Несется он к скалам гранитным;
Но видит ее одну.
А скалы кругом все отвесней,
А волны – круче и злей.
И, верно, погубит песней
Пловца и челнок Лорелей”.
Когда-то скала волновала
Мятежную душу певца.
Сегодня – сто лет миновало –
Волнует иное сердца.
Луч солнца, как встарь, золотится
На каменной этой скале,
И Рейн безмятежно струится
По древней немецкой земле.
Но страшно теперь Лорелее,
Ей песен старинных не петь:
На Рейне стоят батареи,
Несущие горе и смерть.
И Бредли, начальник генштаба,
Своим подчиненным велит:
– Под эту “скалистую бабу”
Подложите вы динамит!
Безумец имеет желанье
Расправиться с гордой скалой, –
Сады, виноградники, зданья
Желает он скрыть под водой.
Как план генерала ни грозен,
Его не приемлет народ.
И о Лорелее-утесе
Сегодня он песни поет.
Он любит скалу Лорелею,
Не хочет, чтоб скрыла вода
Ту землю, что он взлелеял, –
Поселки, сады, города.
Пусть лучше сам Бредли взорвется;
Со штабом на воздух взлетит...
А луч восходящего солнца
Высокий утес золотит.