На главную страницу

НИКОЛАЙ ЛЕБЕДЕВ

1901 - 1942, Ленинград, блокада

Востоковед-тюрколог, переводчик тюркоязычных поэтов-классиков (прежде всего Навои), а также и сказок. Умер вместе с женой в бомбоубежище Эрмитажа. Как записал о единственном в СССР собрании, посвященном юбилею Навои (10 декабря 1941 года) востоковед А.Н. Болдырев (1909-1993), "Прекрасные стихи в конечно плохой, растерянной подаче Лебедева. Особенно хорош эпос - ясная, легкая речь сказки - как пушкинская сказка прямо". Болдырев не осознавал того, что произошло: у Лебедева была последняя степень дистрофии; в зал его внесли друзья. Между тем юбилей Навои нигде, кроме попавшего в блокаду Ленинграда, не отмечался.


АЛИШЕР НАВОИ

(1441-1501)

Из дивана "Чудеса детства"

* * *

Над бездной между двух миров мелькнула тень красы твоей,
И на базаре бытия тоска смутила всех людей.

За покрывалом тайны ты, но лишь откинешь свой покров,
В тоске влюбленные глядят на ту, что все светил ясней.

Когда над капищем лугов твой лик прекрасный засверкал,
Как саламандра, запылал к тебе любовью соловей.

Зачем от зеркала Меджнун безумных не отводит глаз,
Когда в прозрачной глубине не видит он Лейли своей?

Что для Вамыка сотни дев, открывших лица перед ним,
Ведь не открылась перед ним Азра, что все ему милей!

О, если б вовремя Фархад узнал бы о любви Ширин,
Своею кровью на горах он не окрасил бы камней.

Желтеет солнце, а потом, стыдясь, краснеет потому,
Что ты взрастила сотни роз, и солнца каждая светлей.

Когда б не обратила ты в пылающий цветок свечу,
Зачем бы страстный мотылек сгорал в огне ее лучей?

Когда бы стал каламом шип и розу рая описал,
О Навои! тогда б немой заговорил, запел о ней!

* * *

С чашей винною стоял я в светлый день в моем саду.
Пил я чашу слез кровавых, я в печали пил беду.

Без нее могу ль я выпить чашу чистого вина?
Сила где и где решимость? Мощи в сердце не найду.

Стало чашей, полной горя, сердце грустное мое.
На глазах застыли слезы - пузырьками на пруду.

Поняла она, что воля не крепка в моих руках, -
Стала нежной, словно чаша. От нее куда уйду?

Чашу выпив, засмеялась, и меня, хмельная, вмиг
Ласками ума лишила, я в безумном был бреду.

В чаше сердца отразилась, словно в зеркале, она.
Лучше сердцу на жаровне жариться, чем стыть на льду.

Счастлив будь в раю свиданья в этот миг, о Навои!
Ибо после - вновь разлука и мучения в аду.

Из дивана "Редкости юности"

* * *

Красота твоя восходит, словно солнце, надо мной,
Блещешь ты - и каждый атом ощутим, как свет дневной.

Каждых сумерек истома - эта мгла волос твоих.
Лик твой бел - и зори утра светят дивной белизной.

Что достойно отражаться в зеркалах твоих очей?
В них сверкает устремленье, отражен весь мир земной.

Ночь настанет, и влюбленный оглашает воплем мир
В час, когда сияет небо, озаренное луной.

Во вселенной кто найдется, чтоб принять твою любовь?
Только я! Пусть я безумец, - не дерзнет никто иной.

Кто сказал мне: "Эй, влюбленный, ты и любишь, и любим"?
Ревность - знак неистребимый, эта страсть - клинок стальной.

Между мыслью и словами нет единства, Навои,
Если ты язык свой в жертву не принес любви одной.

* * *

Познал вино - и от глупцов, от их речей свободен я,
От самохвалов, от святош и от ханжей свободен я.

Подвижники в монастырях не знают прелести вина.
Хвала всевышнему! Без них мне веселей, свободен я.

Из тесной кельи в кабачок любовь забросила меня.
Моя темница далеко! От всех цепей свободен я.

Но где жестокая моя? Ах, если бы она пришла
И стала бы со мной нежней! Ведь только с ней свободен я!

Погибну от разлуки я. Эй, виночерпий, кубок дай!
Похмелье кубком исцели, чтоб стал скорей свободен я!

Все песни звучные свои в злосчастьи черпает поэт.
О Навои! Не говори: "От злых страстей свободен я".

* * *

Боль утраты в каждом миге, если друг покинул дом.
Тяжело бродить по следу и утрату видеть в нем.

Диво ль горе испытавшим лик вселенной волновать
Ураганом буйных вздохов, непрестанным слез дождем!

Мчусь я, пламя источая, псом взбесившимся мечусь.
Робким лучше сторониться, не ходить моим путем.

Я мечусь в степи разлуки. Где ты, солнце, где мой друг?
К тени рвусь, бегу от тени, злым безумием влеком.

Вот валяюсь я, усталый, у подножия горы.
Странно это - туча плачет и скорбит со мной вдвоем.

Голову любовь снесла мне, - поздно попрекать меня:
Обезглавленному уши не смешно ли рвать потом?

Чтобы стало невозможно речи века понимать,
Подойди, о виночерпий, опьяни меня вином!

Ты заносчива и вечно проклинаешь Навои, -
Он тебя благословляет, счастлив быть в плену твоем.

Из дивана "Диковины среднего возраста"

* * *

Как любит с гладью вод пловец-индус рукой играть,
Так любит, расплетясь, коса с ее щекой играть.

Она, чей беззаботный вздох мне сердце увлажнил,
Еще дитя. Как хорошо ей, молодой, играть!

Колдует зеркалом-лицом и я заворожен:
Умеют резвые глаза моей бедой играть!

Как любит фокусник-цыган поигрывать клинком,
Так любит родинка ее с ее косой играть.

Любовь преследует меня, смеется надо мной, -
Собака, за лисой гонясь, вольна с лисой играть.

Вино играет с Навои, - как зашатался он!
Так любит ветер с деревцом в день грозовой играть.

* * *

Это - двух светил сиянье, двух прекрасных роз расцвет.
В сердце горе: ведь сегодня двух ланит померкнет свет.

Я однажды стан твой нежный увидал - и вдруг постиг,
Что ни тела нет желанней, ни души милее нет.

Бьешь меня лукавым взглядом - кровь течет из ран моих,
И в глазах мелькают розы, и сверкает красный цвет.

Будь внимательной и чуткой к этой повести моей,
Ведь о ней не только город, весь о ней толкует свет.

Словно смерч в пустыне горя - без Лейли своей Меджнун,
Весь в пыли, в сухих колючках, он безумен много лет.

Тот, кто видел уваженье и веселье от судьбы,
Будет, бедный, униженьем, будет горестью одет.

В этот вечер сторонитесь вихря воплей Навои:
Он бушует от разлуки, в нем пылает пламя бед.

* * *

Щеки - розы. Над щеками увлажненный локон твой.
О создатель! Сеет амбру благовонный локон твой!

Стан - свеча. Над стройным станом как огонь твое лицо,
По лицу струится дымом освещенный локон твой.

Разовьешь его - влюбленным черной цепью станет он,
Чистою росою утра опьяненный локон твой.

Ты - царица всех прекрасных! Солнцу - твоему лицу
Стал венцом благоуханным, стал короной локон твой.

О жестокая шалунья! Свей твой локон! Пощади!
Пусть не ввергнет нас в безумье разъяренный локон твой!

Удивительно ли, если жадно дышит Навои? -
Амбру льет на лик горячий благовонный локон твой!

* * *

Сердце! Это день разлуки с розоликой той, - рыдай!
О глаза! Облейтесь кровью! Сад печальный мой, рыдай!

Туча! Проходя над этим несравненным цветником.
Плачь о нас, возвысив голос, ливнем плачь, грозой рыдай!

О светильник! Если ночью будут речи обо мне,
На пиру сгорай без меры, с болью и тоской рыдай.

Кубок! Если, улыбаясь, роза та вина глотнет,
Вспомни: пью я кровь разлуки, полон я бедой, - рыдай!

Сердце, сердце! Слезы душат! Цепь нелепа! Тяжек путь!
Голос твой возвысь, о сердце! Горе плачем смой, рыдай!

Навои! Скорбишь ли явно или тайно слезы льешь, -
Стан и губы розоликой - то удел не твой! Рыдай!

Из дивана "Полезные советы старости"

* * *

Я изумлен красой твоей, - что до того твоим глазам!
Не обернешься ты, а я скитаюсь по твоим следам.

В ночь расставанья потому на небе звездам не сиять,
Что я горю, и небеса огню и дыму я предам.

Быть в ранах звездам, а зоре сочить кровью потому,
Что стрелы горя моего я в эту ночь метну к звездам.

Я душу бедную вручил тебе - и страха смерти нет.
Сто благодарностей тебе за тело тленное воздам.

Я звезды грешными назвал, назвал преступным небосвод,
Но счастлив я судьбой своей, отдался радостным мечтам.

Я шел хмельной из кабачка, попреки слушая ханжей, -
Насмешек много, много бед я на себя обрушил там.

Как весел стал я, Навои, когда в огне небытия
Сжег "я" свое и свет обрел, метнув свой пепел к небесам.