* * *

Его прославлю без конца и края,
как трубы перед армией звеня.
Пусть кровь моя шумит, как даль морская,
и пусть, людские души утоляя,
звучат слова мои, а не пьяня.

А в светлые весенние недели
средь одиночества и тишины
я расцвету, как звук над колыбелью,
как северные тихие апрели,
что каждый свой листок беречь должны.

И знаю — песнь моя уже в истоке
в цветение и крик превращена:
в одном — Грядущего приход далекий,
в другом — моей дороги одинокой
виденья, ангелы и тишина.

* * *

Ты будущее, утренний восход
над берегами вечности. И Ты —
крик петушиный, что уже вот-вот
ночь времени горласто разорвет,
роса, заутреня, небесный свод,
пришелец, мать и смерть.

Из темноты
Твой вечно изменяющийся лик
склоняется над судьбами племен.
Ты не оплакан, не превознесен
и не описан тысячами книг.

Ты — сущность всех предметов бытия,
держащая в секрете облик свой.
И для всего на свете Ты — другой:
ладье Ты — берег, а земле — ладья.

* * *

Слово страж предутреннего дола,
Стерегущий тишину полей,
Я — земля в руке Твоей тяжелой,
Господи, и ночь в ночи Твоей.

Я — весна и виноградник горный,
Пашня, старый яблоневый сад,
Дерево, чьи вековые корни
Каменную грудь земли разят.

И уже в ветвях, благоухая,
Ночь встает. Без сна гляжу во мглу:
Это в соках мощь Твоя живая
Вверх идет по моему стволу.

ПОПРОБУЙ

Встань под дождь. Покинув дом,
сверь себя с ночным дождем.
Сам себя как дождь пролей
и попробуй быть добрей.

Встань под ветер поутру.
Стань ребенком на ветру.
Ветру грудь раскрыть сумей
и попробуй быть добрей.

Встань в огонь и победи
страх пред ним, и полюби
жар, и сердце им согрей,
и попробуй быть добрей.

В ГАМБУРГЕ

Ночь в Гамбурге, она —
не та, что в прочих странах,
не синяя сестра.
Ночь в Гамбурге сера
и тянется в дожде, в туманах
без сна.

Ночь в Гамбурге живет
во тьме таверн портовых
и плеском легких юбок
своих зовет
туда, где на скамьях дубовых
поют и любят.

Ночь в Гамбурге — над ней
Не зарыдает соловей
из чащи сада.
Здесь от тоски —
лишь дальних кораблей гудки
отрада.

ИЗМЕНИЛИСЬ ВРЕМЕНА

Все сделалось наоборот,
Везде нелепость и содом:
Осел над розою поет,
А соловей ревет ослом.

Зимою духота и зной,
А летом — холод, дождь и град.
Сын торгаша живет войной,
А за прилавок встал солдат.

Наставники заточены,
Грабители вершат свой суд.
И внемлют родины сыны
Нравоучениям иуд.

Дурак и неуч юных лет
Одергивает мудреца...
Когда же сгинет этот бред?
Неужто нет ему конца?

РУСТАВЕЛИ В ПАРИЖЕ

Пылает этот год в душе моей
Неутомимым пламенем свершений.
Он строже, горячей и дерзновенней
Других — и даже как бы чуть длинней.

Год этот для меня венец и цвет
Времен. И главная его примета —
Шум семисот пятидесяти лет,
Звучащий в звонком имени поэта.

Его портрет, знакомый и привычный,
И здесь у друга моего висит.
Каких чудес он только не таит,
Париж, такой холодный и скептичный!

К АДОНАИ

Не осуждай меня! Грешник без воли, без сил,
Долго душе беспокойной своей я служил.
Долго во тьме я не знал, что такое заря,
Змия, Врага неосознанно боготворя...

Лишь у страдавших возможно усердье в хвале.
Бог для того, кто удачлив — в миру, на земле.
Те лишь, кто в муках свои схоронили сердца,
Видели лик Твой и верят в Тебя до конца.

Всюду со мною — могилы желаний моих.
Мне никогда не забыть их, не скрыться от них;
Ночью в виденьях — лишь образы мертвого края...

Перед Тобой я! К Тебе я пришел, Адонаи!
Дай мне, судьбою гонимому, здесь, не в раю,
Свет, тишину и надежду на милость Твою!

ЯНЫЧАРЫ ВЕДУТ ПЛЕННИКОВ

Облака, как лохмотья — грязные, старые...
Мартовский ветер их гонит вперед.
Пленников молча ведут янычары —
На берегу их парусник ждет.

— О паруса, куда вы спешите?
Дайте разок оглянуться назад
И на прощание поцеловать
Землю родную и старую мать!

А там выкручивайте, как хотите,
Мне руки! А там ведите хоть в ад!..
...Так, удаляясь все дальше от родины,

Душу отводят бедняги из Картли...
Но небеса их услышали вряд ли —
Завтра им быть в Алжире распроданными.