МОНАХ И КАПЛУН
Случилось как-то, что один
Баварский знатный дворянин
В свят день к себе на разговенье
Монаха пригласил в именье.
Монах пришел, и за столом
Они сидели всемером;
Хозяин во главе стола,
Супруга рядом с ним была,
И были два сынка при ней
И две – одна другой милей –
Красивых дочки. А седьмым
Подсел духовный пастырь к ним.
Молитвы быстро он прочел,
И тотчас подали на стол
Кулич и яйца. Так давно
В Баварии заведено.
Поели кулича, и тут
Телячью голову несут,
А с нею и телячьи ножки,
Дабы подзакусить немножко.
Когда ж всяк этого поел,
Котел с похлебкою приспел,
А вслед за ним несут большую
На блюде рыбу отварную.
Монах на рыбу так нажал,
Что пот с него ручьем бежал.
И, наконец, жирен на диво,
Был подан им каплун с подливой.
К монаху дворянин потом
Котел подвинул с каплуном,
Чтоб этим к сану изъявить
Почтенье, и просил делить
На всех жаркое чин по чину.
Монах ответил дворянину:
«Я, сударь, право, не барон
И к вежеству не приучен.
Но, коль уж мне делить случилось,
Так поделю я, как водилось
Когда-то в старину у нас».
Хозяйка молвила тотчас:
«Отец, прошу, чтоб вы делили,
Как деды вас тому учили».
Отсек, нож взявши, как тесак,
Каплунью голову простак
И дворянину протянул.
Потом опять ножом взмахнул,
Каплунью шейку отрубил
И ей хозяйку оделил.
Отрезав лапки, частью сей
Почтил хозяйских сыновей.
Потом и дочек он почтил:
По крылышку им положил
Каждой на блюдо расписное.
Себе ж оставил остальное.
Кусок глотая за куском,
Он тушку слопал целиком,
До косточки всё изглодав,
Другим и хрящика не дав.
Всех удивил святой отец.
Спросил хозяин наконец:
«Вас мудрецы учили, что ли,
Иль вы учились в некой школе
Делить еду столь мастерски?»
Монах ответил: «Все куски
(Уж вы поверьте, сударь, мне)
Делю по совести вполне.
Вы здесь являетесь главою –
Я наделил вас головою,
Чтоб ваше мудрое правленье
Держало чернь в повиновенье;
Вы храбры в спорах и боях,
Да будет чужд и впредь вам страх!
Главней всех после вас в дому
Супруга ваша, посему
Я отдал шейку ей: жена
Уметь хозяйствовать должна,
Заботой о припасах жить,
Без коих вживе нам не быть.
А лапки сыновьям затем
Я дал, что щит, и герб, и шлем,
И весь ваш род высокочтимый
На них стоит неколебимо.
Потом по одному из крыл
Я дочкам вашим подарил,
Чем дал понять, что в самом деле
Девицы для любви созрели,
Когда, наряжены на диво,
Умеют ловко и учтиво
В придворном плясе изогнуться
И с юношей перемигнуться.
Остались мне от каплуна
Всего лишь брюхо да спина.
К несчастным состраданье – благо.
Я съел из жалости беднягу.
Без крова он, подобно мне,
Как он, мечусь я по стране.
Как птица я, но не летаю,
Я клюв свой на спине таскаю,
Острижен вроде пустопляса,
Под цвет осла на мне и ряса,
И подпоясан, будто вор,
И бос, как гусь, хожу с тех пор,
Как был я принят в орден свой, –
Всё это – правда, сыне мой!»
Хозяин от души хохочет
Над тем, как их монах морочит,
Над тем, как духовник сполна
Себе оставил каплуна,
Однако дворянин потом
Не приглашал монаха в дом.
Урок таков из притчи сей:
Коль встретится среди гостей
Такой, которому неведом
Порядок, должный за обедом,
Который что послаще жрет,
А сам при этом чушь несет, –
Ему с улыбкой все внимают,
В уме, однако, рассуждают:
«Что за бесстыдная свинья!»
Так с ними думаю и я.
В какой грязи он может жить,
Коль знает только жрать да пить,
Как будто он не ел дотоле!
Не будут звать такого боле,
Таких гостей полно у нас.
На сем Ганс Сакс кончает сказ.