На главную страницу

СЕМЕН ЛИПКИН

1911, Одесса – 2003, Москва

Вместо врезки тут надо бы напечатать всю книгу воспоминаний Липкина – “Вторая дорога”, вышедшую в Москве в 1995 году, интересующихся к ней и отсылаю. В начале 1970-х годов, когда нас впервые познакомил Аркадий Штейнберг, я, уже прочитав, первый вышедший в СССР поэтический сборник Липкина (“Очевидец”, 1967), спросил: что за удовольствие такое – издавать свои стихи в изувеченном цензурой виде. Мудрый Липкин кратко ответил мне, видимо, давно заготовленной фразой: “Я привык с уважением относиться к станку Гутенберга”. В 1979 году, впрочем, точка зрения его изменилась: Липкин и его жена Инна Лиснянская как авторы знаменитого “Метрополя” попали в “репрессии”, разъяренный секретарь секции переводчиков при Союзе писателей примчался к Липкину и потребовал, чтобы тот явился “на секретариат”. Липкин посмотрел на него долгим взглядом, потом ответил: “Мне, Лев Владимирович, уже скоро предстоит вызов на другой, более важный секретариат...” – и показал пальцем вверх. Липкина из “Союза” исключили, “Лев Владимирович” умер в следующем году накануне собственной свадьбы, а Липкин прожил еще почти четверть века, дожил и до мировой славы, и до нескольких книг воспоминаний. Нынче Липкин как поэт, прозаик и мемуарист заслонил Липкина-переводчика. Один из наиболее известных переводов Липкина – киргизский эпос “Манас”, по поводу которого старый сказитель наказывал Липкину: “Нельзя манасчи грязную душу иметь. Даже если ты русский манасчи, ты должен чистую душу иметь. Нельзя манасчи грязную душу иметь. Манас накажет”. Завет старого сказителя Липкин выполнил, и не хотелось бы, чтобы его переводные труды забылись. Кстати, свидетельствую, что по меньшей мере один восточный язык Липкин неплохо выучил – фарси.


АБУ АЛИ ИБН СИНА (АВИЦЕННА)

(ок.980-1037)

РУБАИ

* * *

Плохо, когда сожалеть о содеянном станешь,
Прежде чем ты, одинокий, от мира устанешь.
Делай сегодня то дело, что выполнить в силах,
Ибо возможно, что завтра ты больше не встанешь.

* * *

Мы к Богу-истине прибегли, когда пошли путем прямым.
Теперь благое и дурное в самих себе искореним.
Когда божественная правда судить нас будет с добротой –
С дурным отождествит благое, благое уравнит с дурным.

* * *

Пьешь изредка вино – мальчишкою слывешь,
И грешником слывешь, когда ты часто пьешь.
Кто должен пить вино? Бродяга, шах, мудрец.
Ты не из этих трех? Не пей: ты пропадешь.

* * *

Мой друг с моим врагом сегодня рядом был.
Не нужен сахар мне, что смешан с ядом был!
С подобным другом впредь не должен я дружить:
Беги от мотылька, когда он с гадом был!

* * *

От праха черного и до небесных тел
Я тайны разгадал мудрейших слов и дел.
Коварства я избег, распутал все узлы,
Лишь узел смерти я распутать не сумел.

* * *

Когда к невеждам ты идешь высокомерным,
Средь ложных мудрецов явись ослом примерным:
Ослиных черт у них такое изобилье,
Что тот, кто не осел, у них слывет неверным.

ШАМСАДДИН МУХАММАД ХАФИЗ

(1325-1389)

* * *

Пусть вечно с сердцем дружит рок – и большего не надо!
Повей, ширазский ветерок, – и большего не надо!

Дервиш, вовек не покидай своей любви обитель.
Есть в келье тихий уголок? И большего не надо!

Ты к продавцу вина приди, явись к его святыням,
Чтоб скорбь из сердца он извлек, – и большего не надо!

Почетно на скамье сидеть и пить из полной чаши:
Так станешь знатным в краткий срок – и большего не надо!

Кувшин багряного вина, кумир луноподобный, –
Иное не идет нам впрок, – и большего не надо!

Бразды желаний вручены невежественным людям,
Твой грех, что ты наук знаток, – и большего не надо!

Любимой давней верен будь, привязан будь к отчизне.
Далеких не ищи дорог – и большего не надо!

Не радуйся, что все вокруг тебе хвалу возносят:
Пусть Бог к тебе не будет строг – и большего не надо!

Хафиз, в моленьях нет нужды: молитва страстной ночи
Да сладкий утренний урок – и большего не надо!

* * *

Не откажусь любить красавиц и пить вино, и пить вино!
Я больше каяться не буду, что б ни было – мне всё равно!

Прах у порога луноликой мне райских цветников милей.
Всех гурий за него отдам я и все чертоги заодно!

Как надоели мне намеки, увещеванья мудрецов,
Я не хочу иносказаний, ведь их значенье так темно!

Нет, не пойму я, что творится с моей беспутной головой,
Покуда в кабаке не станет кружиться быстро и хмельно.

Советчик мне сказал с укором: "Ступай, от страсти откажись".
Нет, братец, буду страсти верен: подруге предан я давно.

Того довольно, что в мечети не стану девушек ласкать,
А большей набожности, право, мне, вольнодумцу, не дано!

К наставнику виноторговцев я всей душой стремлюсь, Хафиз,
Его порогу поклоняться – я твердо знаю – не грешно.

ХАИМ НАХМАН БЯЛИК

(1873-1934)

МОЙ САД

Вот мой сад. Вы, может быть,
Посетить его хотите?
Не стесняйтесь, полюбуйтесь,
Приглашаю, приходите!

Сад, не сглазить бы, велик –
Он один такой в местечке!
Каждый листик веселится,
Светятся стволы, как свечки!

Умывает их роса,
День расчесывает гребнем,
Отягчаются плодами
Ветки в воздухе целебном.

Никнут яблоки к земле,
Тяжелы, круглы, румяны,
Груши на ветвях безмолвны
И желанны, так желанны!

Смотрят воровски, хитро
Вишни черными глазами.
Сливы... Ах, какие сливы,
Так и просятся к нам сами!

Персики свежи, нежны
И манят усладой летней,
Словно пухленькие щечки
Девы пятнадцатилетней.

Да, мой сад велик, богат,
В нем, благодаренье Богу,
Ах, не сглазить бы, – деревьев
И плодов различных много.

Я, не сглазить бы, его
Так люблю... Ну, право слово,
Я люблю свой сад красивый,
Будто бы отца родного!

В летний день, после обеда,
Скажем, съевши суп, жаркое,
Забираюсь в глубь густую
И лежу в тени, в покое,

Скажем, под тенистой грушей,
И неведомые птички
Надо мной свистят, трезвонят, –
Дьявол разберет их клички!

Канарейки, может быть!
Гм... Не молкнут, балаболки!
На меня, с их пеньем вместе,
Сыплются лучей осколки.

Дереву поклон отвесим, –
В тень сбегутся, как мышата,
Золотые пятна: сыплют
На меня пригоршни злата.

Путаются в бороде,
Тычутся в глаза, щекочут,
Ссорятся, – а в чем причина?
Уступить никто не хочет!

Ну их к бабушке! Тьфу, тьфу!
Право, экая досада,
Катятся по мне, глумятся,
Не пойму, чего им надо!

Тихо я лежу, смотрю,
Как листы зашелестели.
Кажется мне: я качаюсь
В золотистой колыбели.

Снизу ломтики небес
Вижу, затаив дыханье,
И в глазах моих так мягко
Ткутся нити сонной ткани,

Мягко, сладко... Где же я?
Это морок? Наважденье?
Нет, в саду я, слава Богу,
Вот он, всем на загляденье!

Отгадайте, что в саду
Я задумал сделать? Всюду,
После жаркого таммуза,
Все плоды срывать я буду.

Вишни попрошу сперва
С дерева сойти чуть слышно,
А потом залью я водкой,
Сахаром засыплю вишню.

Крепкой или сладкой – вас
Угощу вишневкой скоро,
А покуда мы займемся
Персиками у забора.

Пусть поспеют, и тогда –
Что за чудное даренье! –
Благоверная моя
Приготовит нам варенье.

Поглядели б на него –
И застыли б изумленно:
Как янтарь оно сверкает,
Словно амбра благовонно!

Благоверная моя,
Не совру, весьма искусна.
Если я хвалю варенье,
Значит вправду очень вкусно!

Вот и слив пришла пора...
Но, друзья, не поспешая,
Сливы превратим в повидло,
Не в повидло – в яство рая!

Пусть в печи – в горшке с ведро –
Двое суток протомятся,
Их протрут, – нужны приправы, –
Но не в этом дело, братцы!

Хлеб намажьте вы повидлом –
И возрадуются души!
К тете Груше воззовите,
К той, что маринует груши.

Удовольствия от них
Ваше сердце возжелало?
Уксус вы прокипятите,
Как жена моя, сначала,

С сахаром, само собой,
Пряности прибавьте тоже
И лавровый лист, а груши
Опустите чуть попозже,

С хвостиками, целиком,
Но без кожуры, конечно:
Не засахарятся, знайте, –
Говорю чистосердечно!

Грушам должное воздав,
Яблокам не дайте спуску,
Чтоб из яблок сделать кугель,
Цимес, книши на закуску!

Но не будем на обжор
Мы похожи! Без отсрочки
Я из самых лучших яблок
Кваса наварю три бочки.

Ведь в субботу, после сна,
Осенью, когда – пусть тихо –
Хочется зевнуть, чихнуть,
Но зевка-то нет и чиха,

Хочется испить – чего?
Сладкой, горькой ли новинки?
Тут-то в самый раз – наш квас,
Но притом – не без кислинки!

Мелочь, скажете? Нет, нет!
Зная изобилье это,
С Божьей помощью в мой дом
Средь зимы вступает лето.

Длинным зимним вечерком
Добрым людям сердце радо:
Нам поговорить друг с другом
И полакомиться надо.

Рассажу их вкруг стола,
Крикну: "Пани!" – мол, к беседе
Приступаем, так на славу
Угости, жена, соседей.

К чаю – коржики, торты,
Сдоба, пряники... Тогда-то
Появляется внезапно
На столе мой сад богатый.

Жизни радуются все,
Наступает миг счастливый:
На столе зимою зреют
Груши, персики и сливы!

Груши – в маринаде, значит,
Вишни – стало быть, вишневка,
Сливы, персики – повидло
И варенье, – вот как ловко!

Лбы в поту: трудна работа,
Люди лакомства хватают,
За щеки они за обе
Всё, что схватят, уплетают!

И становятся нам слаще
Яства, и тепло, и речи,
Лампа что костер пылает
И слепят огнями свечи.

Развязались языки, –
Любо поострить народу;
Наконец – прости, Всевышний, –
Раскрываем карт колоду.

Проигрыш? Иль повезло?
Увлечен, как все, игрою,
Слышу всё ж: стучится в ставни
Груша зимнею порою:

"Ой, хозяин, мне темно,
Ой, мне горько жить на свете!
Хлещет голую меня
Прутьями моими ветер!"

Карты надо тасовать,
Но в душе – тоска, надсада.
Еле слышно я вздыхаю:
О, как жаль, как жаль мне сада!