На главную страницу

ТАТЬЯНА ГНЕДИЧ

1907-1976

Процитирую одного из вернейших учеников Татьяны Гнедич, Георгия Бена, написавшего для "Антологии у Голубой Лагуны" К. Кузьминского статью о ней (т. 2 а, 1983): "Во время войны Татьяна Гнедич работала в штабе партизанского движения - переводчицей на связи с союзниками. Не успела еще окончиться война, как Татьяна Григорьевна была арестована "за связь с иностранцами" (та самая связь по радио, да еще по указанию военного командования). Пока шло предварительное следствие, Татьяна Григорьевна сидела в одиночной камере. Чтобы скрасить время, она декламировала наизусть стихи, чаще всего своих любимых поэтов - Пушкина и Байрона. И здесь ей пришла в голову мысль: а если попробовать начать переводить байроновского "Дон-Жуана"? Еще на воле она готовилась к этому, читала и перечитывала "Дон-Жуана" и знала наизусть или почти наизусть несколько песен. И вот теперь здесь, в одиночной камере, Татьяна Григорьевна, не имея ни бумаги, ни книг, ни словарей, начала переводить "Дон-Жуана" по памяти. В декабре 1944 арестована по сфабрикованному обвинению, в июне 1946 освобождена". Когда рукопись перевода Гнедич в середине 50-х годов попала на издательские столы, ее на все голоса расхваливали и противопоставляли прежним неудачным переводам, лишь в последние годы были опубликованы отрывки из писем Чуковского, сетовавшего на бедность рифм у Гнедич - "всё -енье да -анье". Однако Гнедич и помимо Байрона переводила много: Шекспира, Корнеля, Вальтера Скотта, гордилась своими - изданными только в периодике - переложениями Миколы Зерова. Два, если не три поколения ленинградских переводчиков были ее учениками, остаются ими и сейчас, живут они в Лондоне, Париже или Санкт-Петербурге. Едва ли не все они мастеровитее своей наставницы. Но без Татьяны Гнедич они, глядишь, переводом бы вовсе не занялись, да и как поэты бы пропали.


ДЖОРДЖ ГОРДОН БАЙРОН

(1788-1824)

СТАНСЫ, НАПИСАННЫЕ У АМВРАКИЙСКОГО ЗАЛИВА

Я вижу Акциум. Над ним
Луна сияет величаво...
Здесь Египтянке отдал Рим
Свое владычество и славу.

Здесь сотни воинов лежат
На дне лазурного залива;
Здесь был венок героя смят
В угоды женщине красивой...

О Флоренс, Флоренс! Я влюблен!
Я, как Орфей, вздыхаю страстно;
Извечно прост любви закон:
Я смел и юн, а вы прекрасны!

В те дни, когда для милых фей
Гремела песнь и сталь сверкала,
Могли б вы прелестью своей
Привлечь Антониев немало!

Пусть я отдать не в силах вам
Миров и царств, мой друг бесценный,
Но вас, клянусь, я не отдам
За все сокровища вселенной!

ЗАВОЕВАНИЕ

Вот сын любви и баловень Беллоны!
Нормандии отдавший Альбион,
Своих потомков род неугомонный –
Завоеватель – он возвел на трон.
Победами своими окрыленный,
Как лев, держал свою добычу он,
В веках оставшись – так гласит предание –
Последним победителем Британии!

К ВРЕМЕНИ

О Время! Всё несется мимо,
Всё мчится на крылах твоих;
Мелькают весны, медлят зимы,
Гоня к могиле всех живых.

Меня ты наделило, Время,
Судьбой нелегкою – а всё ж
Гораздо легче жизни бремя,
Когда один его несешь!

Я тяжкой доли не пугаюсь
С тех пор, как обрели покой
Все те, чье сердце, надрываясь,
Делило горести со мной.

Да будет мир и радость с ними!
А ты рази меня и бей!
Что дашь ты мне и что отнимешь?
Лишь годы, полные скорбей!

Удел мучительный смягчает
Твоей жестокой власти гнет:
Одни счастлвцы замечают,
Как твой стремителен полет!

Пусть быстротечности сознанье
Над нами тучею висит:
Оно темнит весны сиянье,
Но скорби ночь не омрачит.

Как ни темно и скорбно было
Вокруг меня – мой ум и взор
Ласкало дальнее светило,
Стихии тьмы наперекор.

Но луч погас – и Время стало
Пустым мельканьем дней и лет;
Я только роль твержу устало,
В которой смысла больше нет!

Но заключительную сцену
И ты не в силах изменить:
Лишь тех, кто нам придет на смену,
Ты будешь мучить и казнить!

И, не страшась жестокой кары,
С усмешкой гнев предвижу твой,
Когда обрушишь ты удары
На хладный камень гробовой.

ОТТО ГЕЛЬСТЕД

(1888-1968)

ГОМЕРОВО ЛЕТО

В полях – созревших колосьев шелковый шум,
Стрижи сверкают крылом в лазури небес,
От зноя в полдень туманится горизонт,
Шмели жужжат, и поют петухи в садах...

В канавах – зелень пышная: лебеда
И клевер. Репа из тучной земли ползет.
Большое лето блещет. И сердце мое
Любуется солнцем и песнями Илиады.

КОРОВА

Я люблю тебя, корова,
Древний символ доброты, –
Влажной мордой роешь сено
Ты, мотая головой,
И рога твои прекрасны,
Словно белый полумесяц
Под луной и знойным солнцем,
И под тучей грозовой...

В детстве летом, на лужайках,
У канав и у реки
Видел я коров спокойных
Терпеливые стада –
И любил я даль и солнце
В длинный-длинный летний день,
И коровы мирный облик
Мне любезен навсегда...

Я люблю коровий разум,
Вызревающий в тиши:
В темных их глазах прочел я
Смысл спокойствия души.

ЭПИГРАФ

Я старею, и мне открывается
Тайна детства и смерти – бездонная...
Две зари на закате встречаются,
Ночи крыльями осененные...

МИКОЛА ЗЕРОВ

(1890-1937)

ДВЕРЬ В СТЕНЕ

Как наяву тот сон увидел я:
Умолкло бормотанье парохода,
Камыш и вербы, светлая погода
И полноводной речки чешуя.
О, Родина прекрасная моя!
Я знал тебя в счастливейшие годы,
Но и меня осилили невзгоды,
И позабыл твой светлый образ я…

Но вот пришел вечерний час свиданья -
Не стало ни тревог, ни ожиданья,
Открылась дверь заветная в стене,
Всё тихо. Спят усталые колеса,
И цапли в золотистой тишине
Перелетают с отмелей на плесы.

СОН СВЯТОСЛАВА

Я видел сон. Тяжелых перлов град
На старческую грудь мою бросали,
И черною попоной накрывали,
И пить давали не вино, а чад.

Улавливал мой пробужденный взгляд,
И чуял я сквозь призрачные дали -
Покоев княжьих кровли опадали,
И каркал ворон, и клубился гад.

Тоска какая разум мой объяла!
Какая сквозь меня прошла Каяла,
И к горлу подступил тяжелый ком!

Блестит луна. Холодной ночи время,
Антенна гнется тонким стебельком,
И где-то черный день вступает в стремя.

ВОДОЛЕЙ
(Воспоминание)

Ночное поле. Август. Фаэтон
Кряхтит, хромая, будто путник старый,
Над горизонтом - яркие Стожары
И наклоненный влево Орион.
Колодца скрип. Воды и ведер звон.
Над желобом - коней почтовых пара.
Овраг. Туман, белесый, как отара,
И холодок, прогнавший первый сон.

А я, малыш, читаю в изумленье
Небесной карты пестрое свеченье
И в звездоносных россыпях тону.
И снова дрема в мягких добрых лапах
Качает мир, и неба глубину,
И трав росистых сладковатый запах.

ГИЛЬГАМЕШ

Утнапиштим, далекий предок мой,
Потерянный в огромном океане,
Я - Гильгамеш, палач на поле брани,
Я - царь Урука, пламенный герой.
Имел я друга - счастье и покой,
Он даровал крылам моих дерзаний,
Но умер он, мой добрый Эабани,
И горьких дум меня смущает рой.

Дай мне совет, мой древний предок милый,
Как продлевать наш век людской унылый?
Как подойти к загадкам бытия?
Но ветхий дед с улыбкой тихой ласки
Про Древо Жизни мне лепечет сказки,
Которые младенцем слышал я.

АЛЕКСАНДРИЯ

                     Когда мне говорят: Александрия…
                                                        М. Кузмин

Завечерела водная стихия,
Пассатный ветер в парусах ревет,
И темный наш корабль, кренясь, идет
В знакомый порт, к огням Александрии.
Он раздвигает сумерки густые,
Он, как живой, желанной встречи ждет:
Здесь милых Муз веселый хор поет!
О сердце мира! Наша Пиэрия!

Мы знали и степей сарматских зов,
И Фидиевых мраморных богов,
Печаль Сафо и клич сирен призывный, -
Но нас ничто не волновало так,
Как Фарос твой, твой Гептастадий дивный,
Из мрака черного вознесшийся маяк!
4], Thu, 07 Oct 2004 23:58:10 GMT -->