МОИСЕЙ ЦЕТЛИН
1905, Елисаветград - 1995, Москва
Надо сказать, что переводы Цетлина из античных авторов, опубликованные при его жизни, обычно подписаны двумя фамилиями - соавтором Цетлина проставлялась Т. М. Соколова, поэт-филолог. Пообщавшись с этим писателем единственный раз в жизни (зато целый вечер), в 1971 году, я понял, что языков он знает много, а нелады с одним - с русским. Причем тот русский язык, на котором пишут другие (особенно евреи), ему ненавистен. Откройте раздел "Инвективы и шутки" в посмертной книге стихотворений и переводов Цетлина "Высокое косноязычье" (СПб.: "Лимбус-пресс", 2006) и сразу наткнетесь на такой, к примеру, шедевр:
* * *
Вильгельму Левику
Вы, говорят, - презнатный переводчик.
К чему же искажать тогда язык
Великий наш прононсом иудейским?!
Прошу Вас поскорее заглянуть
В словарь Ваш ударений и прононсов:
Ведь говорят не "жнИвье", а "жнивьЁ"!
И Броунинг так, верно, говорил бы.
Хоть в утешенье Вам могу сказать,
Что Ваш и мой компатриот Маршак
Произношенье это приписал
И Джону Китсу тоже
В последней Джона песне лебединой
Об осени и утверждал,
Что будто, как и тот,
Коверкал Китс язык
И "жнИвье" говорил.
О боги! Скорее изгоните
Торгующих из храма
На Поварской!
Молю!
В доме, где мне довелось встретиться с Цетлиным, словарь Даля (3-е издание под ред. Бодуэна де Куртене) был, я его снял с полки и показал Цетлину, что обе формы равноправны. Цетлин посмотрел на меня как на врага и сказал, что не взял с собой очки. А следом прочел свой перевод "Оды Осени" Китса. Присутствовавший при разговоре В. В. Рогов заметил, что это перевод не всей оды, а одной лишь третьей строфы. Цетлин сказал, что это не имеет значения…
В упомянутом разделе книги грязью облиты не только Левик и Маршак, но еще и Сергей Аверинцев, Татьяна Бек, Белла Ахмадуллина, Евгений Евтушенко, Арсений Тарковский, Анатолий Рыбаков (о последнем написана такая мерзость, что цитировать неловко), перечислить всех нет возможности. Как-то не заладилась у инвективщика жизнь: по утверждению автора предисловия к "Высокому косноязычью", "в молодости Цетлину якобы пришлось прочитать несколько лекций <…> единственному слушателю - Сталину (по категорической просьбе Иосифа Виссарионовича; вождь интересовался тогда многовековым опытом борьбы с идейной оппозицией)". Сталину, кажется, лекции пригодились, да и лектору довелось, мягко скажем, уцелеть. Конечно, "Поэзия есть Бог в святых мечтах земли" - нигде не сказано, что нет в мире никакой иной поэзии. В бережно изданном "Лимбус-пресс" ведре грязи - имею в виду "инвективный" раздел - поэзии нет. Но есть в этой книге и просто стихи - может быть, кем-то и подредактированные, не знаю. Но история литературы состоит из того, что существует, и не обязательно автору поэтических переводов быть ангелом. Довольно и того, что, помимо скверного характера, Цетлин все-таки сумел оставить потомкам нечто ценное и весьма художественное.
ДЕЦИМ МАГН АВСОНИЙ
(310-394)
МОЗЕЛЛА
Быструю я пересек в тумане лежащую Наву,
Старый Винг изумил новой стеною меня.
С Каннами Галлия здесь судьбою сравнялась когда-то,
Тьмой неоплаканных тел, спящих бессильно в земле.
Путь одинокий идет отсюда чрез дебри лесные,
Здесь человеческой нет жизни и плуга следов.
Мимо чрез высохший Думнисс иду я безводной землею,
Пашни Сарматов прошел, свежую вижу межу.
И орошенные влагой вечной пред мною Таберны:
Вижу у белгов границ первых я, наконец,
Славный, тебя, Нойомаг, лагерь и стан Константина.
Чище здесь воздух в полях, Феб открывает Олимп,
Пурпурный в свете своем, солнце сияет и блещет.
Неба не видно уже больше в сплетеньи ветвей,
Ищешь напрасно его в тьме зеленеющей свода.
И дуновение дня ясного видеть эфир,
Воздуха блеск золотой, нам не мешает прозрачный.
Всё оживает тогда в образе милом кругом,
Словно увидел твой блеск вновь, Бурдигала родная!
Здесь на крутых берегах вижу вершины я вилл,
Вакха, весь в зелени, холм, воды Мозеллы прекрасной,
Волн ее слышу я плеск, тихо скользящих внизу.
Славная, здравствуй, река, благо полей и колонов,
Белги воздвигнуть должны власти достойный оплот.
Лозы душистые Вакха ныне на склонах сажайте,
Злаками, люди, покройте все ее берега.
Ты судоходна, как море, волны хоть катишь речные,
Озера глуби кристальной ты подобна вполне,
Можешь с ручьями сравниться дрожью, струеньем потока,
И, как ключи ледяные, - каждый глоток из тебя.
Всё ты имеешь в себе: и ключ, и ручей, и река ты,
Озеро ты и море в час, когда мчится прилив,
Тихо скользишь ты, не слыша шепота ветра в вершинах,
И не бояся камней, скрытых внизу под водой.