ДВЕРЬ БЕЗ ЗАМКА

Шли года; наконец
Кто-то в дверь постучал,
И я вспомнил о двери
Без замка, без ключа.
Я на цыпочках вышел
И свечу погасил,
И нежданного гостя
Я к себе не пустил.
Вновь настойчивый стук –
Распахнул я окно,
С подоконника спрыгнул:
“Это кто? Это кто?
Отзовись, заходи!”
Пригласил, не боясь
Человека за дверью,
Что пришел, не спросясь.
Это жизнь постучалась –
С жизнью мне по пути:
Дай мне спрятаться в мире,
Поумнеть, подрасти.

ПОЭТ ИЗ ЧИКАГО

Я приветствовал ничтожество,
Я его увидел в зеркале,
Он улыбнулся – я ответил улыбкой.
Он сморщил кожу на лбу,
Нахмурившись, – я также,
Я повторял все его движенья.
“Алло, я вас знаю”, – сказал я и соврал.
О, эта личность в зеркале!
Враль, глупец, мечтатель, бобыль,
Воин, актер, пьяница,
                                        пьющий пыль, –
                    Ему останется
Со мной спуститься по темной лестнице:
                    Никто не заметит,
Больше нет никого на свете.
Он взял
                    Меня под руку;
Я всё растерял –
                    Но с ним рука об руку.

ПРЕДВЕСЕННЕЕ УНЫНИЕ

Петух поет,
          Но где вы,
                    Королева?
Волосы моей блондинки
В ослепительном расцвете,
                    Слюна коров
Пронизывает ветер,
                    Но ку-ку
                    Без ре-ку –
                    Не кукуреку.

                              Ах,
                              где вы,
                                        Королева
                    В зеленых башмаках?

* * *

Собака и привыкнет и полюбит,
Отнимет дом твой, деньги и еду.
Покорный верен пес тебе. Но кошка –
Другое дело: хитрая машина!
Ей дашь поесть – она и замурлычет,
Не дашь – мурлыканьем не наградит,
Вдобавок поцарапает – и баста.
Всего хорошего… Куплю собаку.

ЦИРК

Споткнулся клоун – зритель не смеялся;
Как бы танцуя, слон проковылял,
Наездница на спинах лошадиных
Бесстыдно улыбалась; и нахал,
Усатый дылда, в такт нагайкой щелкал;
И попугай змею издевкой злил;
Мулы брыкались на ковре опилок;
Погналась шайка яростных горилл
За глупыми жирафами; собаки
Катались в люльках; взрослые вокруг
Охотно хохотали по-ребячьи,
Но зритель мой отделался молчком.
Когда сосед его, похабно пухлый,
Себя ребенком резвым объявил,
Согнувшись и заерзав на скамейке,
Мой зритель, шею вытянув, завыл.

РЕЗЮМЕ

От бритвы боли страшные;
Реки мокры уж очень;
Кислоты пачкают;
Пилюли вызывают корчи.
Пистолет противозаконен;
Петли могут развязаться;
Газ неблаговонен, –
Лучше в живых остаться.

ЖЕНСКИЕ БРЕДНИ

Беспутничать мне скучно в Риме;
Мне хочется быть меж родными.
Домой вернувшись (угадали), я
Вновь затоскую по Италии.
Вот мы вдвоем – мой царь, любовь моя;
Любовь мне ненавистна ровная.
Уйдешь и холодом накажешь,
Я зареву: “Вернись сейчас же!”

DE PROFUNDIS

                    Неужели это утопия?
          Ни в Америке, ни в Европе я
Не встречу самца без репертуарного ритуала:
Рассказов о девах, с которыми спал он?

БРИК-А-БРАК

Маленькие вещи – ничья утеха.
Маленькие вещи созданы для смеха.
Маленькие пейзажи – вишь ты!
Пословицы крестиками вышиты.
Гирлянды из травы позолоченной,
Корабли, выстроганы и отточены,
Пленники бутылочного флота –
Одиноких никчемная работа.
Одинокие в цепях у долгих дней;
Что может быть скучней?
Отсюда – восковые букеты,
Изрезанные гимнами браслеты,
Маленькие карты розовых стран,
На мелких акварелях кудрявый океан,
Из маленьких азбук и арифметик
Маленькие стишки, вроде этих.

ДОСАДНОЕ СОВПАДЕНИЕ

“Раба твоя!” – ему клянетесь,
          Дрожа и вздыхая;
А он клянется – страсть его
          Без конца, без края.
Лэди, запишите в свой блокнот:
          Один из вас врет.

ИНВЕНТАРЬ

Тоска, безделье, друг и враг –
Без них не проживу никак:
                              Их четверо.

Любовь, веснушки, любопытство,
Сомненье – отвязаться быстро.
                              Их четверо.

Довольство, зависть, реки джина –
Нет, эта мне недостижима
                              Троица.

Вот троица мизерикордий:
Надежда, страх и – бац по морде! –
                              Об этой троице
До смерти буду беспокоиться.

* * *

                              Они
                              Одни
                              Он зовет,
                    Она просыпается
                              Встает
          (Момент из моментов),
                              Это
Страсть пятидесяти монументов.
                    Им слушать хочется,
          Как королевы всей земли
          На богатых коврах от любви
                              Корчатся.

ГОРОДСКАЯ ИДИЛЛИЯ

          Терпеть не могу пугать и каркать,
          Но вечерним посетителям Централ-Парка
          Не хочу рассказывать басни я:
Полезайте в клетку к тигру – там безопаснее.

СОВЕТ МУЖЬЯМ

Чтобы в брачном твоем союзе
Амброзия и мед лились,
Если ты не прав – сознайся,
Если ты прав – заткнись.

ТРАНСАТЛАНТИЧЕСКИЕ СТРАНСТВИЯ

                              а. Лондон

          Лондонский кэб – мощи ангельские;
          У меня к нему чувства евангельские.
          Кэб построен для носящих шляпы,
          А не для спортсменов косолапых.
          Есть место войти, есть место выйти,
          С подбородком на коленях вы не сидите.
          Шофер так занят мечтами и планами,
          Что по рассеянности поможет с чемоданами.
          Пусть это послужит его коллегам примером:
          Вместо “товарища” он назовет вас сэром.

                              б. Париж

          Безлошадный парижский извозчик
          Ничем не похож на лондонские мощи;
          С ним дело значительно сложнее,
          Он не создан для роли лакея.
          Как таможня к посетителям Европы,
          Одиссей к женихам Пенелопы,
          Домовладелец к жильцам угрожающим,
Так относится парижский шофер к его нанимающим.
          Он обливает их жестоким презреньем
И лишь к желудку своему обращается с почтеньем.
Если вы его кликнете – он от счастья подавится,
Плюнет вам в глаз – и обедать отправится.

                              в. Венеция

Влюбленный венецианец на Сан Марко
Кучеру не скажет: “Еще раз, рысцой, вкруг парка!”
Он в гондолу девушку затащит, не в палаццо,
Если захочет амурами заниматься;
                              Но после риса и конфетти
                              Их убежище – один из vaporetti.

                              г. Швейцария

                    Я не придаю большого значения
                              Способам передвижения,
          Кроме канатной системы – я ей не верю:
                    Готов погибнуть, но не на фуникулере.
                    Сани – занятны, лыжи еще занятнее.
                    Мой новый способ всех приятнее:
          Я двигаюсь на глетчере – без ледяного рейса
          Мне не удастся нарвать эдельвейса.

                              д. Москва

          Над Волгой, одолевая скользкий снег,
          В избе у бабушки найдем ночлег.
          Мы, иностранцы, заказали тройку,
          Насвистывая Бетховенскую Эроику;
А не в тройке, так в дрожках, по ухабам, весело
          Объезжая по густой траве село,
          Беззаботно смеясь и треща, мы
          Объедимся щами и борщами
          И думать не будем более
          О Молотовской меланхолии,
Или о том, что делается во внешней Монголии.

ХОЛОД ПАДАЕТ

          Холод падает на часы и минуты, когда
                              Уходят года.
          Это с тремоло в голосе сказано,
Когда голос и музыка нераздельно связаны.
                    Из больного сердца земли
                    Мы правду одну извлекли:
          Холод падает на часы и минуты, когда
                              Уходят года.

ВСТРЕЧА

Жил некто в восточной части города,
Некто мечтал о встрече с неким,
Кто жил в западной части города
На расстоянии тысячи верст.
          Прошла тысяча лет.
И проживавший в восточной части
Отправился на Главную улицу,
Где встретил на западе проживавшего,
В другом направлении гулявшего.
          Тысяча лет.
Чудесная жизнь! Жизнь, что при своей
                              смертной краткости
Укрепила этот союз намерений,
Эту неизбежность, дочь невероятности,
Этот счастливый случай – сына хотения.

ОФИЦИАНТКА

Когда посетитель компасами глаз
Направление твоего тела выверяет,
Когда ты подходишь с нагруженным подносом,
Свой зад, подобно мысу, округляя,
Если пальцем тебя поманят сквозь лодки блюд,
И ты появишься, подобна кораблю,
Помни, это друг мой, сжалься над его тоской,
Любовью к Нигеру, над его оголенной нуждой,
Протанцуй ему меню в стихах, карабкаясь
В граммофонных джунглях, зеленых, густых.
Он уверенно выпилит зубы, проколет свой нос,
Вылепит бога, будет нагим средь нагих.
На этот раз жетон на краю стола
Тебе достаточен. Ты гордо потянулась,
Растрепав волосы, прыг на блюдо, ухмыльнулась,
Как праздничная рыба, как розовая индюшка,
Глаза на устричной раковине, чресла посыпаны петрушкой,
И собутыльники нагнулись над трапезой.
Я обращаюсь к вам, гавани северного мифа:
Эта девка разрезана и съедена. Одна за одной
Бог знает когда части ее тела домой
Прибудут – и последними прибудут штаники.
          Багровея, пылая в панике,
Ресторанная реклама вопит из окон:
                    “Здесь English spoken”.

ЧЕРНЫЙ ЛЕБЕДЬ

Когда лебеди превратили сестру мою в лебедя,
Я побрел к озеру ночью, подоив коров.
Солнце глазело сквозь камыши, как лебедь,
Как лебединый красный клюв; и клюв приоткрылся –
Внутри клюва тьма, луна и звезды.
На озере смеялась девушка.
“Сестра, а, сестра – я принес тебе похлебку”, –
Я взывал к ней, а камыши шептали:
“Спать ложись, спать ложись, лебеденок!”
Ноги мои закостенели в сети шершавой,
И шелковолосые крылья мои тонули, как звезды
В озерной ряби, что мелькала меж камышей.
Я услышал в шипеньи и плеске воды
Чей-то зов: “Сестра, а, сестра…” – на берегу отдаленном,
И клюв свой раскрыл широко, чтоб ответить,
Услышал, как жесткий мой смех откатился на берег,
И увидел – наконец увидел, как плыли
Меж зелеными пригорками по озеру белокаменные лебеди:
Лебеди, как белые камни… “Это сон, это сон…”, –
Прошептал я, оставив низкие нары,
Спускаясь на шипящий, плещущий пол.
“Спи, сестренка…” – лебеди запели
Из луннозвездного, лягушечьего дна.
Один из них добавил: “Спать давно пора, сестренка”.
И черным крылом ласкал мои крылья всю ночь.

ПРАВДОПОДОБИЕ

          Кто поверит механике муравья?
          Чертежу жирафы? Для цифры круглой
          Десять тысяч врачей, друзья,
          Докажут вам немыслимость джунглей.
Но я говорю о любви, и даже о большем,
                                                  подольше,
          Чтобы дать вам понять,
          Что мы можем себя доказать
Не вопреки логике, цифрам и числам,
          А как реальное чудо – осмысленней смысла.

СВЯТАЯ НЕВИННОСТЬ

Как бубенцы звенят, когда повозка
Шатается на шинах меж смолою
И почернелым льдом, держась дороги
От мельницы к укромному трактиру.
В путь тронувшись, волы слюнявят кротко
И, пялясь на крыло автомобиля,
Взбираются на горку, тяжелея.
Их не касалась женщина; их скорбь
Не скорбь земная. Так вопил царь Ирод
О мести, вверх на Иисуса глядя,
На Иисусовы поджатые колени.
Царь глыб немых и царь немых младенцев;
Мы Ирода давно опередили,
И этот год, по счету сорок пятый,
Ползет громоздко, обнищав, на холм
Спасенья нашего: волы поближе
К знакомой, теплой рухляди домашней,
К священным яслям, где им кукуруза
И остролист постелью верной служат.
Им в упряжи, подобно Иисусу,
Придется умереть – кто их оплачет?
И спит дитя, ягненок пастухов.

ЛЮБОВНИК

Тебя в ее постели,
Бездомный, темный призрак,
Двуполый дух, я вижу;
Там призраки другие
Бывали. Я услышу
Стон удовлетворенный
В порту ее укромном:
Она зацеловала
Твой рот слепой. Засни же,
Вкусив вино отрады,
В цепях проснется тело:
Взъерошенность, неловкость –
Его удел, как прежде.
Услышишь ты дыханье
И призрака другого:
Очередная жертва,
Неведомая падаль.
Твой голод, друг любовник,
Сжимал и это сердце,
Но я твоих ошибок
Не делал; я искусства
Любовного не ведал.
Не преклонял колени
И, гордый, не лукавил;
Несытых, неспокойных
Я вас вдвоем оставил.