На главную страницу

ВЕРА ФРЕНКЕЛЬ

1929 – 1974

Почти все переводческое наследие Веры Федоровны Френкель – вернее, то, что оказалось пока что доступно – нашлось на страницах книг поляка Тадеуша Ружевича и финна, писавшего по-шведски – Юлиуса Векселля. Вера Френкель много обещала как поэт-переводчик, но жизнь “советского писателя” погубила не ее одну.


ЮЛИУС ВЕКСЕЛЛЬ

(1838 - 1907)

СКАЛЫ ФИНСКОГО ЗАЛИВА

Минуя бурун и смерть, мы плывем;
Волна шипит и ревет,
И буря в диком танце своем,
Качаясь, канаты рвет,
Прикован к утесам родной страны
Завороженный взгляд,
Блаженной тоскою сердца полны,
И снова глаза блестят.

Ты видишь скалы – финский гранит?
Там круче водоворот;
Там глыба за глыбой в пене стоит;
На камне – мох не растет;
И с грустью утесы на нас глядят;
Ты хочешь в последний раз
Послушать, что скалы в тоске твердят,
Безрадостный их рассказ?

По зову Вяйно из этих вод
Реки серебро разлилось;
С цветами, солнцем, песней встает
Суоми в венках берез.
Там синих озер золотой отлив,
Там сосны глядят во тьму,
Там улыбается каждый риф
Создателю своему.

О девушке юной грезит цветок:
"Мы будем вместе расти!
Я б на груди ее нежной мог
Раскрыться и отцвести!
Я отдал бы блеск свой и аромат,
Весенние краски роз,
И венчик и слезы, что в нем дрожат,
Я в дар бы деве принес".

"О юное племя, приди! – сосна
Взывает с высоких круч. –
Поборемся! Крона моя стройна,
И тонкий мой ствол могуч!"
Береза: "Деревья чтит человек.
И ветви склонила б я
Над хижиной мирной, застыв навек
Вблизи воды и жилья".

Вздыхает серебряной грудью залив
В пылающих берегах:
"А мне бы влюбленных, от мира скрыв,
На сильных качать руках!
Плеснув серебром и луга создав,
Я б золото нив отразил,
Я в памяти зелень прибрежных трав
Любовно бы сохранил!"

"Набухли на лбу моем, – молвит утес, –
Узоры железных жил.
Я людям бы тайный мой клад принес,
К порогам хижин сложил
И знал, что защитником их слыву.
О, если б, воздвигнув храм,
Вершиной могучей уйти в синеву,
Поднять бы людей к богам!"

Но, в тяжкие думы свои погружен,
В слезах Вяйнемяйнен стоит,
И судьбы по звездам читает он
И горестно говорит:
"Здесь гордые будут сердца гореть,
Но участь твоя темна,
И страшно в грядущее мне смотреть,
Возлюбленная страна!

О береге юном твои мечты,
Ты, дева, из волн встаешь,
Но завтра в оковах проснешься ты
И так на века замрешь.
Веками ты будешь свободы ждать,
Дремать и не видеть снов,
Но сладко утешишься ты, о мать,
Любовью своих сынов!

Не лучше ль тому, кто, из волн восстав,
Трепещет, предчувствий полн,
Вернуться, безвестную смерть избрав,
Навеки в объятья волн?"
Но сосны покорны своей судьбе,
Озера, хмурясь, молчат,
Лишь вздыбились скалы и в страстной мольбе
Упрямо Вяйно кричат:

"Так брось же нас в бездну, в пучину вод,
В объятья гневной волны!
Пускай нас безвестная участь ждет,
Без трав, цветов и весны.
Незыблем, незыблем наш гордый покой!
Мы, вольные, будем стоять,
Но биться и пениться будет прибой,
Пожаром белым пылать!"

Пустынны утесы и холодны
В венце серебряных вод.
Свободна спокойная гладь волны,
И вольно бурун ревет.
Как поле ночное, уныл гранит –
Ни хижины, ни берез...
Что ж! Слезы не хлынут, не обагрит
Безвинная кровь утес.

Ведь никогда не касался враг,
Суоми, твоей груди,
Тебе незнакомы ни боль, ни страх,
Но счастья нет впереди.
И чужеземец с мечом в руке
На берег твой не вступал,
Но к небу никто не взывал в тоске,
Никто здесь любви не знал.

Ты, глядя в синюю бездну вод,
Лишь сумрак видишь воды,
Ты видишь, глядя на небосвод,
Лишь призрачный свет звезды.
Веками пусть будет кипеть волна,
К утесам твоим припав...
О славься, Суоми, моя страна,
Такую судьбу избрав!

ТАДЕУШ РУЖЕВИЧ

(1921–2014)

СОЛНЦЕ

На небе и на земле,
на всех небесах земных,
солнце одно и то же.
Пробивая скорлупки,
из земли выклевываются со стуком
белые или красные зубки
зерен, горошин.
С веток вербы взлетели
пушинки,
поплыли
сережки –
первые желтые ласточки.

В парке
маленький мальчик
солнце
взбивает палкой,
солнце серебряной пенкой
плавает в луже,
а профессор со злостью
(он пропах нафталином)
машет черной блестящей тростью,
а оркестр, идущий по улице,
играет не в такт,
дует в тысячу солнц,
они звенят, как медь.

Все незрячие сразу прозрели.

Только девчушка
(с порхающим бантом)
поднимает розовый пальчик
“Что это,
мама?”
В ручонке
крылышко затрепетало.
“Это бабочка”,— мать сказала,
а после: роза,
а после: кровь.
А это было закатом,
небо нахмурило черные тучи-брови.

ЛЮБОВЬ 1944

Безоружные
прижимаясь к губам губами
мы с раскрытыми широко глазами

переплыли

прислушиваясь

море крови и слез.

УДАЛОСЬ

Янеку год,
он ходит на четвереньках.
Несколько дней прошло –
смотрю,
а он
крепко стоит на ножках.

“Ну, – думаю с нежностью, –
снова удался этот трюк
старому человечеству”.

КОРНИ

Любуясь цветами,
надо погладить слепые корни –
шершавую правду.
О “прекрасном” они ничего не знают,
даже представить его не могут;
погребенные под землею,
трудятся там во мраке
и представить не могут крону
– формы, образы, краски.