ВЕРА МАРКОВА
1907, Минск — 1995, Москва
Первые полжизни писала рифмованные стихи и переводила с японского (меньше — с китайского) «в рифму». Потом, как она сама признавалась составителю данной антологии, «надоела рифма „луна-весна“», — и тогда Маркова создала свой собственный вариант имитации японской поэтической миниатюры, почти безразлично — трехстишия или пятистишия. Это верлибр, переходящий в белый стих, предельно афористичный и безмерно соблазнительный для подражания. В советской японистике Маркова произвела переворот, равный по значению поэтической реформе Ломоносова и Сумарокова. «Тихо, тихо ползи…» стало откровением для советской поэзии, с подозрением косившейся на всё, кроме законопослушных «кирпичиков» и «лесенок». Конечно, верлибры Марковой не перевод в точном смысле этого слова, но, как писал Хемингуэй, консервированные абрикосы бывают лучше свежих.
САЙГЁ
(1118—1190)
ЦВЕТУЩАЯ СЛИВА ВОЗЛЕ СТАРОЙ КРОВЛИ
Невольно душе мила
Обветшалая эта застреха.
Рядом слива цветет.
Я понял сердце того,
Кто раньше жил в этом доме.
ЛЯГУШКИ
В зацветшей воде,
Мутной, подернутой ряской,
Где луна не гостит, —
«Там поселиться хочу!» —
Вот что кричит лягушка.
ЦИКАДЫ В ЛУННУЮ НОЧЬ
Росы не пролив,
Ветку цветущую хаги
Тихонько сорву,
Вместе с лунным сияньем,
С пеньем цикады.
МИНАМОТО САНТЭТОМО
(1192—1219)
ПЕСНЯ О «СРЕДИННОМ ПУТИ»
СОГЛАСНО МАХАЯНЕ
Этот мир земной —
Отраженное в зеркале
Марево теней,
Есть, но не скажешь, что есть.
Нет, но не скажешь, что нет.
БАСЁ
(1644—1694)
* * *
Тихая лунная ночь…
Слышно, как в глубине каштана
Ядрышко гложет червяк.
* * *
Далекий зов кукушки
Напрасно прозвучал. Ведь в наши дни
Перевелись поэты.
* * *
Как свищет ветер осенний!
Тогда лишь поймете мои стихи,
Когда заночуете в поле.
РАССТАВАЯСЬ С ДРУГОМ
Прощальные стихи
На веере хотел я написать, —
В руке сломался он.
* * *
Вода так холодна!
Уснуть не может чайка,
Качаясь на волне.
В ДЕРЕВНЕ
Вконец отощавший кот
Одну ячменную кашу ест…
А еще и любовь!
УЗНАЮ О СМЕРТИ ДРУГА
О, где ты, сливовый цвет?
Гляжу на кусты сурепки —
И слезы бегут, бегут.
* * *
Стебли морской капусты.
Песок заскрипел на зубах…
И вспомнил я, что старею.
ИССЁ
(1653—1688)
* * *
Видели всё на свете
Мои глаза — и вернулись
К вам, белые хризантемы.
КИКАКУ
(1661—1707)
* * *
Первую песню весны
Поет соловей, повиснув
На ветке вниз головой.
* * *
Что это? Только сон?
Или вправду меня закололи?
След укуса блохи.
РЁТА
(1707—1787)
* * *
Осенняя луна.
О, если б вновь родиться
Сосною на горе!
БУСОН
(1716—1783)
* * *
Любовь старика.
Только он думал: «Забуду», —
Осенний дождь.
ИССА
(1763—1827)
* * *
Так кричит фазан,
Будто это он открыл
Первую звезду.
* * *
Тихо, тихо ползи,
Улитка, по склону Фудзи
Вверх, до самых высот!
ИСИКАВА ТАКУБОКУ
(1885—1912)
* * *
Сто раз
На прибрежном песке
Знак «Великое» я написал
И, мысль о смерти отбросив прочь,
Снова пошел домой.
* * *
Я в шутку
Мать на плечи посадил,
Но так была она легка,
Что я не мог без слез
И трех шагов пройти.
* * *
«И лишь из-за этого
Умереть?»
«И лишь из-за этого
Жить?»
Оставь, оставь бесполезный спор.
* * *
Не знаю, отчего
Я так мечтал
На поезде поехать.
Вот — с поезда сошел,
И некуда идти.
* * *
В день, когда голодал я,
Ко мне, виляя тонким хвостом,
Голодная подошла собака
И морду ко мне подняла.
Стало немного легче.
* * *
Грустные звуки ночные
Скупо падают в тишине.
Я одиноко брожу,
Словно их подбираю
Один за другим с земли.
* * *
Зимняя улица,
Мертвая улица…
Неуловимо
Где-то таится
Запах карболки.
* * *
«Так, значит,
Вам не хочется жить?» —
Строго спросил меня доктор.
И сердце мое
Промолчало в ответ.