На главную страницу

ВИКТОР РУТМИНСКИЙ

1926, Свердловск – 2001, Екатеринбург

Еще один почти никем не замеченный переводчик из русской провинции, обойденный судьбой, не обойденный талантом. Профессиналом никогда не был – ни в каком смысле, но нам ли теперь обсуждать эту тему: профессионалов и теперь не стало. Подлинное имя его было Виктор Сергеевич Фалеев, происходил он из русских дворян. Павел Бажов, патриарх уральских писателей, говорил ему когда-то: “Голова у тебя крепкая, Рутминский, но ты не сносишь её на плечах”. Учился в Уральском университете; с третьего курса попал прямо в лагеря (эту “академию” заканчивать пришлось на Колыме). Предсказание Бажова не сбылось: выжил, освободился. Затем – бухгалтерские курсы в Нижнем Тагиле. После реабилитации экстерном окончил филфак. Жил в родном городе, с литераторами почти не общался, – впрочем, нередко читал свои стихи и переводы со сцены. Изучал языки, переводил – с немецкого, с польского, с румынского (в последнем случае – не знаю, с оригинала или с подстрочника), с финского (с подстрочника, но его Эйно Лейно получился очень вдохновенно). Все-таки печатался, с конца 50-х, бывало это редко и случайно. В числе немногих редакций, привечавших Рутминского – журнал “Памир” (где как раз и появились его Рильке и Норвид: не будь этих публикаций, я мог бы о Рутминском и не узнать никогда). Приводимое стихотворение Норвида существует также и в переводе Иосифа Бродского: переводы эти интересно сравнивать, ибо Бродский тоже не был профессионалом.


ЦИПРИАН КАМИЛЬ НОРВИД

(1821–1883)

ПЕСНЬ ТИРТЕЯ

О, почему нет ни силы напева
В звуках, ни цельности новой?
Лютни зачем их из хрупкого древа,
А не из кости слоновой?

Чем она трогает, хрупкость такая? –
Сердце в печали взывает.
Будто царевна, в изгнанье страдая,
Прелесть в лохмотьях скрывает...

Тот, кто страницами дней, как крылами,
Правил полет свой орлиный,
Солнце, Поэт! – он растерзан не львами,
Только растоптан скотиной.

Мог ведь Орфей даже демонов ада
Гнев успокоить зловещий,
Не поступаясь ни меткостью взгляда,
Ни громозвучностью вещей!

Мог ли платить он такою ценою?
С песнями он не расстался,
Хоть он и шёл за любимой женою,
Смертный, за смертной спускался...
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Ты и по пеплу Эреба шагаешь
В звонких котурнах без страха...
Царственный след за собой оставляешь,
Форму рождая из праха.

Демоны ада не страшны отныне,
Ад расступается, черен...
В пурпуре скудном идешь по пустыне.
Царь! Перед кем ты покорен?

Кедры растут не в садах, а в пустыне,
Этой отчизне титана,
Гений, на свет появившийся ныне,
Слишком рождается рано.

Двойственно в сути есть слово любое:
Звук – и вместилище духа.
А у поэтов и то, и другое
Слышит их вещее ухо.

МИХАЙ ЭМИНЕСКУ

(1859-1859)

ЗВЕЗДЫ

До звезд, родившихся в ночи,
Лежит далекий путь.
Нужны века, чтоб их лучи
Для нас могли сверкнуть.

Давно звезды погасшей нет,
Но только лишь сейчас
В лазури странствующий свет
Дошел до наших глаз.

Живой, он был невидим нам,
Далекий звездный лик.
Сейчас он мертв – по небесам
Плывет его двойник.

Так и желание в крови
Уснет в урочный час.
Но память будет о любви
Еще тревожить нас.
4], Fri, 08 Oct 2004 00:00:24 GMT -->