ВЛАДИМИР ЗУККАУ-НЕВСКИЙ
1911, Санкт-Петербург - 1968
Владимир Зуккау, принявший фамилию В. Зуккау-Невский (вторая часть фамилии - по матери, погибшей во время блокады Ленинграда), а затем просто Владимир Невский, сын Герберта Августовича Зуккау (известного более всего в качестве переводчика "Похождений бравого солдата Швейка"), расстрелянного в 1937 году, также был арестован в 1937 году, но по случайности вскоре вышел на свободу. Много переводил с английского и немецкого, писал собственные стихи, печатался в ленинградских журналах. Еще в 1931 году вышли несколько его поэтических книг для детей ("Дирижабль" и др.). В 1947 году был принят в Союз писателей. Продолжал публиковаться как "В. Невский", опустив первую часть фамилии. В 1950 году переехал в Ригу. Участник и редактор "Антологии латышской поэзии" (Рига, 1955). Предлагаемые переводы взяты из "Антологии новой английской поэзии" (Л., 1937).
ТОМАС ХАРДИ
(1840-1921)
НАСЛЕДСТВЕННОСТЬ
Я - образ поколений;
Истлеет плоть, а я
Живу, черты и тени
В столетиях тая,
И вдруг являюсь снова
Из мрака забытья.
Наследие столетий -
Цвет глаз, волос, бровей,
Я - то, пред чем ничтожно
Мерило наших дней;
Я - вечное на свете,
Нет для меня смертей.
БАРАБАНЩИК ХОДЖ
Без гроба, так, в чем был, - его
Зарыли и ушли.
Лишь Африка вокруг него,
Холмы пустынь вдали;
Чужие звезды над его
Могилою взошли.
Был молод Ходж, недавно так
Он Уэссекс покидал, -
В степях Карру, в пыли, в кустах
Он смысла не видал,
Не знал, зачем сквозь ночи мрак
Свет странных звезд вставал.
Но в эту землю Ходж войдет
Отныне и навек;
Из плоти северной растет
Тропический побег,
И очи странных звезд с высот
Царят над ним навек.
УИЛФРЕД ОУЭН
(1893-1918)
БЕСЧУВСТВЕННОСТЬ
1
Счастлив, кто раньше, чем убитым стать,
Заставить может в жилах кровь остыть,
Кого не оскорбляет жалость,
Чьи ноги не болят,
Ступая по мощеной трупами дороге.
Пусть падают передние,
На то они войска, а не цветочки
Для поэтических дурачеств:
Заполнить брешь - их участь,
Взамен упавших, что могли б сражаться
И дольше; но кому о них тревога?
2
А у иных все ощущенья
Самих себя и для себя угасли.
Ведь отупенье лучше всяких мыслей
Докучливых под грохот пушек,
И Случая слепая арифметика
Для них понятней счета их получек.
Им нипочем урон и истребленье.
3
Счастливы потерявшие воображенье:
С них хватит обмундированья.
Но ранца не несут их души.
Не ноют раны, разве что от стужи.
Видавшие весь мир
Багровым, их глаза теперь
При виде крови не испытывают боли.
Хоть первый приступ ужаса забыли,
Сердца их всё ж надломлены.
Их чувства, в опаляющей протраве битв
Стальными став навечно,
Средь умирающих смеются безразлично.
4
Счастлив у очага солдат, без мысли,
Что где-то, что ни день, идут в атаку люди
И слышны вздохи павших.
Счастлив юнец, муштры еще не знавший:
Достойней дни его забыть, чем помнить.
Поет в походе он,
Когда сквозь мглу мы молча маршируем
На длинном беспощадном переходе
От дня большого к полночи огромной.
5
Мы, мудрецы, умышленно грязним
Всю нашу душу кровью,
Как посмотрели б мы на дело наших рук
Иначе как его остекленевшим, мутным взглядом?
Живой, он жизнен не чрезмерно;
Убитый, смертен не чрезмерно;
Не горестен, не горд
И вовсем не пытлив.
Не может отличить
Невозмутимость старших - от своей.
6
Но прокляты глупцы, что глухи к грому пушек.
Камнями б стать им лучше.
Никчемные, на каждый случай
Ход мыслей их ничтожен, но не прост.
По своему желанью стали неприступны
Для состраданья, для всего, что в людях плачет
У моря небытья и несчастливых звезд,
Над покидающими этот берег,
Что неразрывно в мире
С взаимностью извечной слез.