ПОЭЗИЯ

Река, что протекает по равнине,
зеркально отражает в лоне вод
траву, цветы, деревья, птиц полет
и купол небосвода ярко-синий.

Так и поэзия — всегда и ныне —
отображает землю, небосвод,
мир и войну, свободу, рабства гнет,
всю жизнь людей — в смиренье и в гордыне…

Гомер — сражение; Вергилий — день;
Эсхил — стихия, рев ее победный;
Анакреон — вино, веселье, лень;

А Данте — ночь, сокрывшая весь мир;
Честь — Кальдерон; и Мильтон — луч рассветный;
и сердце, в коем скорбь и страсть, — Шекспир.

ИСПОВЕДАНИЕ ВЕРЫ

Нет, Бог — не море, Бог в нем пребывает;
дорожкой блещет лунной
иль парусом белеющим мелькает;
он в море спит — в ночной тиши лагуны.

Бог создал море, а морское лоно
его рождает, как свое созданье;
творец, своим твореньем сотворенный;
душа — его дыханье.

И я, кто сотворен, мой Бог, Тобою,
Тебя творить стремлюсь. Тебя душою,
что мне дана Тобой, я одаряю.

Пусть милость всеблагую ощущаю
я сердцем. Иссуши — тьмой окруженный
источник веры, не в любви рожденной.

РЕКВИЕМ

Когда — в ночи — века являют
всей красоты своей сиянье,
земли глубинное единство
объемлет своды мирозданья.

И наша жизнь постичь разгадку
существования стремится:
мы все — равны, мы все — царями
в земле. Она одна — царица.

Ее бескрайний слышим голос,
огромный лоб ее над нами,
и собраны мы воедино
ее могучими руками.

И плоть людская — твердь земная,
и кровь людская — океан,
всех нас ее огонь сжигает,
всем нам единый воздух дан.

Она — навеки — вместе с нами,
и мы — навеки — вместе с ней;
за краткость жизни позволяет
узнать о вечности своей.

И нас высоким озареньем
земная одаряет твердь.
И нам надеждой: остаемся
в ней, что не знает слова «смерть».

ЧЕРНЫЙ КАМЕНЬ НА БЕЛОМ КАМНЕ

Умру в Париже, в дождь, — под тем дождем
я был уже. И вспомнил вновь о нем.
Умру в Париже — одинокий пленник —
в один из долгих четвергов осенних.

Умру в четверг. Пишу стихотворенье
в четверг. И ливень хлещет за окном,
и плечи выпрямляются с трудом,
и обернулось одиночество мученьем.

Вальехо мертв. Любой его терзал,
хоть никому он зла не причинял.
И защититься было ему нечем.

Но били палки и свистели плети.
Свидетели тому — больные плечи,
дождь, одиночество, четверг и строки эти.

* * *

Верь в зрение, но никогда в зрачок;
верь в лестницу, но не в ее ступень;
в крыло, не в птицу,
и верь в себя, в себя и лишь в себя.

И верь во зло содеянное, не в злодея;
в стакан, но не в вино;
верь в мертвого, но не в живого,
и верь в себя, в себя и лишь в себя.

И верь во многих, а не в одного;
верь в русло, никогда — в поток;
в одежду, но не в тело,
и верь в себя, в себя и лишь в себя.

И верь в окно, не в дверь;
верь в маму, но не в дату своего рожденья;
и верь в судьбу, а не в счастливый случай,
и верь в себя, в себя и лишь в себя.

МОГИЛЬНАЯ МГЛА

Умолк рассудок, и душа мрачна.
Кто здесь? Кто мною завладел всецело?
Неясный призрак — без души и тела?
Его рука — знобяще-холодна.

Где прежней страсти жаркая волна?
Как сердце билось и, ликуя, пело!
Но всё во мне сейчас оцепенело,
и давит тяжким гнетом тишина.

Я чувствовал тебя, в тебя влюбленный,
дышал тобою, кровь моя текла
в моей груди рекою обновленной.

Нет никакой надежды. Ночь пришла.
И я — постигнуть правду обреченный —
один. Царит, покой даруя, мгла.

ПРИМИ

Сожги мое смуглое тело —
темную плоть винограда,
что от тебя опьянела.
Где смерть? Достучаться мне надо —
пусть ко мне она выйдет!

Тень моя черное платье
снимает с себя, срывает.
Прими! Она отдается
тебе, тебя не увидев!

ЧЕРНАЯ БАЛЛАДА

Прошедшие дни! Сколько их, погребенных!
Тот день, что наполнен был жизнью, сказал мне:
«Ты — дерево». Новый — беспомощный, слабый —
взглянул на меня: «Ты, — сказал, — жеребенок».

Нёбо мое — беззвездное небо!

День-мальчик сказал: «Ты — святой. Всеблагие
во всех начинаниях будут с тобою».
И женщина-день мне сказала: «Ты — дьявол».
«Ты друг или враг?» — вопрошали другие.

Нёбо мое — беззвездное небо!
Молчанье крестом мою жизнь закрывает.
Любовь или ненависть сердцем владеет?
Я сжал кулаки иль раскрыты ладони?
Лишь руки мои меру точную знают.

Нёбо мое — беззвездное небо!

ДВОЙНОЙ ВЫМЫСЕЛ

Когда небесной розы лепестки
нам отсчитают время возвращенья
и неподвижною безмолвной тенью
застынут слов холодные ростки, —

пусть нас любовь проводит до реки,
где отойдет челнок — спустя мгновенье,
пусть имя легкое твое, в смятенье,
проснется в линиях моей руки.

Я выдумал тебя — я существую;
орлица, с берега, из тьмы слежу я,
как гордо ты паришь, мое созданье!

И тень твоя — сверкание огня:
из-под небес я слышу заклинанье,
которым ты воссоздаешь меня.