ЕРЕВАНСКИЕ СОНЕТЫ

I

В кафе среди ночного Еревана,
Провозглашая дружбу на века,
Вдруг вскидывалась чья-нибудь рука,
Подняв рубин заздравного стакана
В честь прибывшего в гости Флориана,
И снова караваны шашлыка
Шли под дебаты и зурну, пока
В лучах зари не вспыхивал, как рана,
Лоб Арарата — славя великана,
Мы пили вновь вино из ледника
И видели в мерцании тумана
Бредущего по вечной толще снега
Над килем погребенного ковчега
Библейского худого старика.

II

Качнувшись, Вагик встал и поднял руку,
И засвистел, изображая звук,
Каким рыдает горестный дудук,
Но шумный стол не внял благому звуку,
Что нагонял на подгулявших скуку, —
Там, где ножей и вилок перестук,
Всегда ли место эху давних мук?
О, Комитас! Ты обессмертил муку,
Вдохнув ее скорбящему дудуку,
И пел навзрыд в душе моей дудук,
Но в ней, познавшей всякую науку,
Могла ли в равной мере жить обида,
Как у детей и внуков геноцида?
Я подпевал, но был фальшив мой звук.

III

А вечером призывные фонтаны
Слагали новый песенный зачин —
Красотки из журнала для мужчин
Могли б зажечь потухшие вулканы,
Стоящие в снегу, как истуканы,
Но, охраняя свой высокий чин,
По воле тектонических причин
Они молчали, спрятавшись в туманы,
И я, смотря на трепетные станы,
Спокойных рук не вынул из порчин…
Ущелья спят, засунув сны в карманы,
С холодных скал течет слюна Евфрата…
Кто сжег дрова, тому не до разврата,
Кто отгорел, тому не до лучин…

IV

Зигзаги молний озаряют скалы,
И небо грозно хмурится, клубясь,
На дно ущелий низвергая в грязь
Вершины гребней, где сверкали залы
Владык, беспечно слушавших кимвалы,
А нынче лишь растресканная вязь
Разбитых стел напоминает связь
Нас и времен, когда через обвалы
Везли верблюды мирру и опалы,
И Тринидат смотрел, как гордый князь
Валился ниц, боясь его опалы…
Я опоздал… От собственного писка
Шмыгнула мышь под корни тамариска…
Гроза прошла, светлел восток, дымясь.

V

На ереванском рынке спозаранку,
Когда небесный свод едва багрян,
Уже полным-полно мужчин-армян —
Там редко встретишь женщину-армянку,
Зато мужчин не купишь на приманку
Прижимистых и хитрых поселян…
Когда-то здесь любил бывать Сарьян —
Вывертывал карманы наизнанку,
И брал хурму, как юную турчанку,
Несущую незрелость, как изъян —
Сажал поближе к свету полонянку,
И говорил ей про любовь людскую…
Когда придешь к Сарьяну в мастерскую,
Встань в уголке — услышь язык армян!

VI

Вот ереванка, хрупкая, как ваза,
Плывет по тверди, словно по волне,
Как ветерок по листьям при луне,
Или монашка, что боится сглаза
Во время богомольного экстаза,
И вся сама с собой наедине…
Мне захотелось спеть о Шаганэ,
Есенинского грустного рассказа,
Но благородно-нежный жест отказа
Спалил мой происк в жертвенном огне,
И у меня застряла в горле фраза…
Срам эпигонам!.. Но за свежесть утра
На гордых веках цвета перламутра
Я признаюсь в любви твоей стране.

VII

О, Эребуни, вздыбленный из лавы!
Прости поэту своевольный нрав,
Что воды речки от твоих агав
Он, прорубив хребты, довел до Влтавы —
Поэты реже правы, чем не правы,
Но разве я в любви своей не прав,
Когда, рассудок нежностью поправ,
Взял дочь твою с глазами робкой павы?
Пусть у пражан не принесет мне славы
Сонет с настоем незнакомых трав,
Но лебедей у влтавской переправы
Знобит во сне твоих снегов сиянье,
И, значит, им известно о слиянье
Двух наших рек, и, стало быть, я прав!..

VIII

И снова вижу я, как на экране,
Горящий снежноягодник в окне —
То осень из-за жалости ко мне
Средь карловарских вилл в седом тумане
Подстроила тоску о Ереване,
А ливень репетировал вполне
Азартно и влюбленно «Гаянэ»,
Как будто знал и о Хачатуряне,
И как танцуют с саблями армяне…
Не по-армянски ль в чешской стороне
Торчит моя фамилия, как в ране
Сасунский меч? Что ж, осень — стрелы целям,
Но кровь моя, привыкшая к дуэлям,
От предков с острой саблей на ремне.