РЕГИНА ДЕРИЕВА
1949, Одесса — 2013, Стокгольм
В начале 1990-х годов уехала в Израиль, откуда в 1998 году перебралась в Швецию. Оригинальные стихи Регины Дериевой заслужили высокую оценку Иосифа Бродского. Переводы из австралийского поэта Джона Кинселлы появились в 2003 году в киевском журнале "Крещатик". На нашем сайте размещен текст, отредактированный как автором, так и переводчиком еще раз. Переводы из выдающегося польского поэта-священника Яна Твардовского авторизованы, не говоря уже о переводах современных шведских поэтов - Хардинга и Санделля.
ЯН ТВАРДОВСКИЙ
(1915-2006)
ИИСУСУ В ОРГАННОЙ АГОНИИ
О Иисусе каково Тебе бесконечно агонизировать
в церковных органах
Ты уже наслушался музыки Баха -
может теперь лучше послушать
как ивритские буквы на черных ногах скрипят в Библии
как исповедники бормочут прямо в ухо совести
растущий нимб травмирует святого
избегающий взглядов проливает слезы -
течет с ботинок после дождя на каменный пол
старушка зевает над литанией
щегол снега прыгает по трамвайным остановкам
пищит над свечой в канделябре
одна горящая спичка
Даже в скрипке не слышно струн, а лишь дерево
О ВОРОБЬЕ
Не выходит о церкви писать
о навесах молитвы над алтарем и над мессой
о часах что влекут нас
о святых подстриженных как трава
об окнах вштормливающих внутрь бабочек
как маленькие цветные суда
о черном дыхании моли смолящей свечи
о Провидения глазе
что на орехи взирает твердые до треска
о власах Богоматери обвитых теплым ветром
об оплакивающих себя прежде чем согрешить
а лишь о ком-то
скрытом в тени
кто от слёз вдруг легко загорается как июль
отбывая преображенным в чуткое сердце скрипки
и о тебе воробей непокорный
когда поражая изяществом
бросаешься вниз головой
в святую воду.
ГУННАР ХАРДИНГ
(р. 1940)
ЭСКИЗ (СКАГЕН)
Вышей облако, вышей яблоневый цвет и фланируй
в летней одежде по плоскому пляжу,
что сбегает под раздувающиеся кринолины океана.
Кто из нас не вырос в психиатрической больнице?
Кто не пялится всегда на дорожные указатели,
отсылающие назад?
Столы из гостиной выносятся в сад,
и бутылки выстраиваются как защита
от смертельных лучей.
Идея кроется в том, что каждый должен быть счастлив.
И потому осложнения должны возникать на берегу,
замаскированные под маленьких композиторов
с прилизанными усиками и походкой метронома,
точь-в-точь половинные ноты в черных штанах.
Кукла, брошенная в угол дивана
ребенком, который начал расти.
Тонкие тени листвы на лицах и мелкий песок
припорашивают очки перед дождем.
Забвение, возникающее с ливнем
и захватывающее всё окрест,
невидимо, невидимо, но прохладно. Эпилог -
тот самый момент, что причиняет основную боль.
Пляж бесконечен. Лодки, полные рыбы,
возвращаются в океан. Свечение фосфора в песке
всего лишь чайки дерьмо, рассыпающееся в ладони.
Попробуй. Это то, что остается
от солнца.
ХОКАН САНДЕЛЛЬ
(р. 1962)
КАКОЕ МНЕ ДЕЛО ДО ИРОДА…
Какое мне дело до Ирода,
и залезла ли она в его постель,
и побывала ли женой его брата,
действительно, какое мне дело,
и почему я должен называть всесильным
потомство гадюки, что мне до него?
Моё право делать то, что нужно,
но как же я терял голову
от чистоты, которая воняет,
и совершенства, которое хочется осудить.
Я, кому лучше жилось возле Иордана
и крестившемуся в его струях, водах,
наполненных светом больше, чем что-либо
иное в бесконечном потоке творения.
Саломея, та обходительная девочка,
что не ослушалась своей матери,
маленькая женщина, отлитая в форме
общеустановленного соблазна,
пусть благословенно будет ее будущее.
Ах, если бы я только оставался у Иордана,
не измазанный грязью греха;
но перемывать это вновь ни к чему.
О ЯИЧНОЙ СКОРЛУПЕ
Давным-давно, уже в прошлом столетии,
я нашел кем-то оставленную в моем купе
Берлинского поезда, в польской его секции,
высосанную яичную скорлупу с прилипшей
соломинкой, подобной лучу солнечного света.
Пустотелая, как мячик пинг-понга, умело
закругленная коконом тутового шелкопряда,
небольшим черепом, рождающимся из того,
из чего кто-то неведомый - или бог,
или демон - высосал жизнь
и все же оставил абсолютно нераздельными
небеса и землю в этом овале.
Как в морской ракушке, таящей в себе океан,
в этой прочной скорлупе я слышал
исчезающее лето, тихие слезы,
удары крыльев над полями детства
пернатых, пчел и стрекоз;
я слышал эхо пустых школьных дворов
и стучал по заизвесткованной броне,
как стучат мелом по асфальту
с его наивными картинками
загадок неявственной любви.
Мир, сохраненный и внутренний,
протекающий за ломкими стенами
совсем как на том потерянном, жидком солнце.
ДЖОН КИНСЕЛЛА
(р. 1963)
ЦИММЕРМАН
Генрих Циммерман был простым моряком эпохи Открытий и принимал участие в последнем рейсе капитана Джеймса Кука. В малоизвестном отчете, изданном в Германии в 1781 году, Циммерман описывает свои впечатления об этом рейсе и о прославленном капитане. Циммерман, не доверяя английским властям, контрабандно провез свои записки "Кругосветное путешествие с Капитаном Куком" в Королевство и спрятал их так надежно, что они были преданы забвению. Циммермановские наблюдения, посвященные Куку и особенно его смерти на Гавайях ('O-waihi') в 1779 году, откровенно выявляют то, чего недостает в более доступных, но отредактированных версиях.
Циммерман, Анаксагор и Большой Белый Кит
Сначала они уловили лишь нечто
в потоке холода между
Землей Ван Диемена и Новой Зеландией.
Циммерман работал на палубе,
когда небо обратилось в сплошной
блеск. Некоторые матросы
были ослеплены и попадали за борт,
едва видение Анаксагора возникло
на горизонте, а судно стало
крениться к его непроницаемой белизне.
Капитан, находчивый, как всегда,
рванул паруса и тяжело развернул корабль
против компаса. Но они еще успели увидеть,
отливавшую белым металлом, тушу чудовища,
что погрузилась в наступающий мрак.
Большой Белый Кит
исчез в пучине.
Modus operandi
шторм
Он сказал себе: всё спокойно,
только тело противится буре,
только тело уныло растягивается и
размалывается в судовых переборках.
Шпангоуты визжат, но разум
спокоен; разум - глаз
шторма, он его якорь,
что влечется через непостижимые воды,
безопасный для рифов и не помышляющий о свободе.
Все шторма кончаются, и даже потерпевших
кораблекрушение выносит и выбрасывает на берег.
Ничто не теряется в крушении.
штиль
Надежды дырявые, как паруса,
потрепанные всеми ветрами, валяются,
разбросанные по палубам.
Летаргия сжирает всё подобно сухой гнили,
палуба под ногами рассыпается в порошок.
Рулевая рубка оставлена без присмотра,
румпель предоставлен себе самому.
Во время штиля возможны
любые виды жестокости. Это
помогает коротать время.
развлечение
Кое-кто из команды думает, что
наказание - единственное развлечение,
какое можно получить в море.
Возможно, капитан знает об этом
больше других, поскольку
осведомлен о потребности
организма в витамине С.
изоляция / навигация / непристойности
Астролябия длит расстояние
от скопления звезд до сути
кораблекрушения; океанская необузданность
и дыхание тайны треплют паруса,
как прокуренные легкие; каюты
коллекционируют табак и сперму.
Кристалл
Ослепительный кристалл,
вплавленный в гранит, приковал его внимание
на возможно необитаемом
и не посещаемом острове.
Он попробовал отломать сокровище,
чтобы забрать с собой на корабль,
но безуспешно: после тщетных
попыток кристалл обратился в обычный камень -
пустой, бесцветный, неприветливый.
Поскольку солнце уже садилось,
он убрался восвояси и весь обратный путь
слышал пение кристалла.
Оно замораживало сердце и
заполняло его тьмой.
Благодать
Вне всяких сомнений, положение неизменно
ухудшалось и с течью на обоих суднах,
и с жарой, и с безразличием капитана.
Атолл бурлил всё сильней и сильней,
а в команде заболевало всё больше людей.
Наблюдения за джунглями
беспокоили тоже, хотя берега
восхищали исполинскими пальмами.
Через три дня началось светопреставление,
когда даже небо налилось кровью.
Циммерман был сам не свой от страха.
Но потом на них молча снизошла Благодать,
насыщая всех йодом.
Убравшись с этого места, Кук приказал им забыть
всё, что они видели, хотя тропики еще часто
будут одурманивать чувствительных европейцев.
мертвое море
Море волновалось лишь
в непосредственной близости от судов,
словно экваториальный пузырь
мертворожденного плода
в кровати, полной крови и белка.
Кук обратился к Циммерману -
простому человеку - для объяснения.
Циммерман организует танцы для островитянок и сифилитических моряков
Они выбрали место у пляжа -
открытое, с жеманной бахромой пальм
и белым песком (точь-в-точь домашний
обжигающий снег). Костры были рано разожжены,
несмотря на жару. Капитан, как обычно,
закрывал глаза на легкомыслие команды.
Было решено, что тяжко больные
пойдут раньше всех, за исключением
офицеров, которые, конечно,
всегда и во всем вне очереди.
Вождь островного племени и его воины видели
корабельную пушку в действии
и были изрядно впечатлены. Капитан, кроме
того, одарил их всякими безделушками.
Танцы имели большой успех, и аборигены,
как обещали, не приближались близко.
Циммерман позже должен был признаться,
что к концу немного захмелел и пропустил
Большой Финал, когда пары
барахтались в прибое, ублажая друг
друга. Ни один не вернулся на судно
вовремя, оставив капитана проводить
в одиночестве ночь, что позволило ему
дать волю чувствам и мечтам,
сдерживаемым уже две недели.
Сибариты
Сибариты утверждали,
что роскошь была только
в глазах,
наблюдающих
за ними:
они нежили и баловали
Циммермана, обдавая ароматами
его гамак и нашептывая
приятные пустяки.
Он спросил, всегда ли
они были с ним.
Нет,
ответили они,
когда началась
бортовая и килевая
качка:
мы вторгаемся в любое
воображение.
Время от времени, когда трудно идет
работа, даже мечты
мы делаем наслаждением.
Правда и то, что имеем мы дело
с незначительными персонажами,
чтобы расщелкивать их
как орехи.
Антропология Кука
Шарикоподшипниковыми горошинами что-то
просыпалось из циммермановской ушной раковины
и было выметено из-под ковра
проницательным капитаном Куком. Он приказал
собрать всё без остатка. Подобный
образец, найденный на острове
к северу от Новой Зеландии, был только
полуразвернут и, очищенный от всякой шелухи,
оказался заполненным
до половины сверху и до половины
снизу (хотя кто мог знать наверняка?).
Циммерман о политической выгоде смерти Кука
O-runa-no te tuti
Heri te moi a pop Here mai
Болезненно изобильные, эти острова -
порция сокрушительной выпивки;
огнедышащий бог под горой;
страх, написанный на лице
каждого моряка и леденящий
горячие жилы
Циммермана,
всегда думавшем
о божественном, суровом
и непоколебимом Куке только как
о примере для подражания во всём.
Аборигены
вились как дым,
расхватывая безделушки
и мастеря железные кинжалы
из якорей. Они,
танцуя в капитанской одежде,
сбросили его с горы,
а потом съели,
оставив один только
череп.
Божественный Кук не мертв,
он спит в кустарнике,
а утром
вернется.
Ни он и никто другой
из команды не слышал голоса
Провидения, а офицеры,
кажется, были довольны,
наконец избавившись от капитана.
Циммерман и пресса
Торопясь зафиксировать свои истории
прежде, чем Апокалипсис сведет начало с концом,
Циммерман хорошо помнил последние дни капитана.
Да, Кук обожал ясные дни
до безрассудства.
Да, родственники Кука забегались по судам.
Да, он, Циммерман, утверждает, что дух капитана
Кука: I. плодоносен;
II. опасен, как динамит;
III. пребывает в процессе электролиза;
IV. криогенно сохраняется для будущих
исследований с возможностью последующего возрождения;
V. постоянно кричит.