БЕЗУМНАЯ ДЖЕЙН И ЕПИСКОП

Ведите к дубу, что грозой разбит,
Раз вечным сном возлюбленный мой спит
(Мы все в могиле обретем приют).
Я прокляну его в полночный час,
Ведь перед смертью, уверяю вас,
С усмешкой Джек сказал в последний раз:
А мне плевать – святоша или шут.

И не был он епископом в тот год,
И даже вряд ли он имел приход
(Мы все в могиле обретем приют).
Когда на древней книге нам двоим
Внушал, что мы по-скотски жизнь влачим.
Бродяга Джек за это проклят им.
А мне плевать – святоша или шут.

Имел епископ богомерзкий вид –
Он был гусиной кожею покрыт
(Мы все в могиле обретем приют).
И прятался в святой наряд до пят,
Пытаясь скрыть, что, словно выпь, горбат.
Был строен Джек – и тем уж виноват.
А мне плевать – святоша или шут.

Он знал, что я невинна и чиста.
Когда ночная тьма была густа
(Мы все в могиле обретем приют).
Когда мы сбились с ней в пути и нас
Дуб обвенчал в глухой полночный час.
Я повторять готова сотни раз:
А мне плевать – святоша или шут.

СОКРУШЕННЫЙ ХРАМ

Заутра слышится мне благовест пречистый
Уже заупокойным звоном в память дня –
Из белизны епископального батиста
Пахнуло стужей преисподней на меня.

А виделось ли вам в тот час, когда рассветом
Охваченные звезды покидают небосклон,
Как из проемов силуэт за силуэтом
Ночные тени изгоняет карильон?

Колокола – их антифоны кладку свода
Расшатывают, и внедряют языки
Арпеджио в мой мозг, найдя во мне кустода
Из тех, чья преданность до гробовой доски.

Но купол есть предел энциклик обращенья,
За коим голосом отходят в мир иной.
Бьют зорю звонницы, и эхом возмещенья
Ночных утрат озвучен весь простор земной.

Введением в непрочный мир я был обязан
Видению согласия любви, чей зов,
Равно как вопль отчаяния, предуказан
И лишь мгновенье слышен в хоре голосов.

Внимал, и речь моя в ответ лилась, но разве
Медноголосому царю эфира в тон
Она звучала? – Раны чаяний и язвы
Отчаяния бередит глаголом он.

Как доверять горячечным приливам крови?
(Не кровью крепок храм, что сам я сотворил
Во славу истины, провозглашенной в слове
Неистинном.) Для вызова сокрытых сил

Не сладко ль вены отворить? Не для того ли
И вслушиваться в пульс, предвидя впереди
Восставшим ото сна, воспрянувшим на воле
Воинствующий сонм, теснившийся в груди?

Не каменно храмовоздвижение, мною
На камне зиждимое, – вечный горний свод
Не камнем вымощен. Крылат и тишиною
Лазурных сфер объятый, зримо храм плывет –

На усыпальницы озер и на курганы
Святилищ, и на каждую земную пядь,
Запечатленную в душе и осиянну
Небесным светочем, нисходит благодать.

ОТВЕТ

Теперь ты волен выбирать по нраву речи,
Не то что здесь, у нас, где слово свято
Лишь то, что может скрасить наши встречи,
Но брат при этом не глядит на брата.

Тебе круги повинной и суда.
Мне – благость преходящего стыда.
А чтобы родилась живая речь,
Быть может, должен плоть рассечь искусный меч:

За верность время ненавистью мстит,
А слава, как и стыд, вгоняет в краску зори.
Спи, брат возлюбленный, – и стыд
Оставив мне и вздор о славе и позоре.

ГОЛУБИНАЯ ПОЧТА

Вновь губы мои не шепнут "До свиданья", из рук
Твоих на мои не прольется, как было, вода,
Ведь гулкую раковину распластали, и звук
Морского прибоя безмолвием стал навсегда.

Но верность один окольцованный голубь хранит
И нежностью сердце мое окрыляет в ночи –
И ныне прекрасен в заветном кольце лазурит,
Хотя и померкли его голубые лучи.

ПОСТСКРИПТУМ

Фонтаны иссякли, и лишь при ущербной луне
Последние капли на вайях порой заблестят:
Пусть мрамор подобен надгробьям в глухой тишине,
Но я не молю о твоем возвращении в сад.

Грядущее так же не мной предопределено,
Как эта процессия траурно-мрачных стволов;
И саду теперь, как миражу, пропасть суждено
В тумане, который незыблемей клятвенных слов.

ИМЯ ДЛЯ ВСЕХ

Мелькает мотылек, петляет в воздухе пчела.
Все, им отпущенные, дни и ночи напролет
Они свободны – груз имен крылатые тела
Не отягчает. Видно, нам покоя не дает

Свобода безымянности, и потому подчас
И обескрыливает их жестокость наших рук.
А сами имена свои выносим напоказ,
Не понимая, что они пустой всего лишь звук.

О, если б собственные имена людской язык
Отверг и в хоре тех, кому даны взамен имен
При сотворении плавник, копыто или клык,
Восславил бы единственное Имя все времен.

СТРАНСТВИЯ

I
Вперегонки с барашками прибоя
Гоняют мальчуганы, и швыряются песком
Друг в друга, и высвобождают раковины
Из пересохшей тины - беззаботны,
Неугомонны, в блестках брызг.
А солнце, вторя крикам детворы,
Пускает стрелы в пену гребней, но буруны
Отбрасывают их, ворча, на берег. Будь услышан,
Я мог бы их предостеречь: "Эй, малышня,

Играйте с мокрым псом, отыскивайте
Окатыши, отбеленные вечными стихиями,
Но есть предел, за коим лону вод
И ласковым наперсным водорослям
Не вздумайте доверить ваши гибкие тела -
Коварна и безжалостна морская бездна".

II
– И такова гримаса вечности,
Безбрежных вод, подвластных всем ветрам;
Раскинута парча золотных волн,
А гибкие подлунные ундины
Хохочут, потешаясь над любовью.

Зловещи завывания Стихии
Над белопенными волютами,
Терзая слух, вселяют ужас в души;
Смешение добра и зла подобно
Коварной нежности любовных уз.

Звонят колокола Сан-Сальвадора
Над зыбью отмелей, расцвеченных
Шафрановою россыпью созвездий.
О, Ваша Щедрость! Темных сил Стихия! -
Бездушная пучина древних чар.

По мановению ее плеча
Прилив с ладони берега стекает.
Успей прочесть посланье волн, пока
Не сгинут в бездне грезы, страхи, страсть,
Как тот цветок, что унесен Стихией.

Не посягай, о, Просвещенный век,
На души. О, мелодии Карибов!
На суше да помянут отошедших
В подводный мир - в его глубинах тайных
Морские твари прозревают рай.

III
Родством нежнее кровного повязаны
С тобой, которая исходит светом
Нисшедшей, величаемой бурунами,
Небесной плоти в лоно вод, а волны
Как тропы странствий разбегаются
Передо мною по безбрежному простору.

Враждебной к чужаку тесниной,
Где зыбки капители вихревых колонн
И где по воле волн звезда ласкает
Звезду и мечутся лучи, пройдя,
Почувствовать твое предштормовое
Дыханье!
Но под гребнями бурунов -
Не гибель, а пучина одиночества,
Над бездною звучат не погребальные,
А перевоплощенные распевы.

Позволь мне плыть, любовь, к тебе в тебе…

IV
Не выпадали счастья считанные дни
Нигде мне как ни в окоеме океана,
Когда над бездною вращали бездну крылья,
И мне ль не знать, что замкнут круг (над пальмами
Лагуны неизменный альбатрос), но суетные
Водовороты преодолевая, вечное
Течение любви, я верю, вынесет к тебе.

А если бы навязчивые ароматы
И неизбывное влечение однажды,
Как обещали и глаза и губы, въяве
Свели нас вновь в обетованной гавани
Того заветного июньского расцвета, -

Смогли б вернуть мы к новой жизни стебли
Соцветий и свирелей после роковых,
Столь гибельных приливов и отливов?

В словесной зашифрованности истинного
Единокровные отроги рифа из миражей
Моих предчувствий выступают, полночью
Объята грудь залива и открыта
Для недосказанного и хранимого
Моею памятью все годы одиночества
Среди безбрежной зоркой синевы -

В том изречении заключена разгадка,
Что есть ладья любви и вёсел лепестки.

V
Оцепеневшая в кромешной полночи,
Смиренная под леденящей белизной,
Обманчивая, словно лезвие, -
Оттенена тяжелым небом бухта.

- А кажется такою безобидною!
Бегучая оснастка наших сновидений
Пестрит лоскутными воспоминаниями
Бесстрастных звезд… Опутаны мы светом
Луны, глухой к словам. Ни слезы, ни угрозы

Не одолеют силу притяжения - подвластны
Луне приливы, и отливы, и любовь,
И разочарование…
Ты говоришь мне:

"Управы на нее в подлунном мире нет!"
Но оба знаем, что не стоит уповать
И на могущество небес, которые
Песчинкам быстротечных жизней счет ведут.

"А в остальном несведущие!" Нет ничего
На всех твоих блистательных покровах
Напоминающего дерзкое пиратство.
Смирись и ты отныне с одиночеством.
Не знаю, что за призраки тебя тревожат,
Какие неизбывные виденья, но
Смирись, оставив снам желанный путь домой.

VI
Там замок, леденяще величав,
Встает в тумане перед мореходом
И проявляют неуемный нрав
Течения под чуждым небосводом,

Навязчивый, как раковины зов,
Прибой, выплескиваясь вал за валом
На мыс из трюма огненной зари,
Дробится, растекается по скалам,

Буруны, что вздымались к небесам,
До зыби утихают в бухте - темный
Покинутый командою корабль
Глаза мне застит - странник Твой бездомный

И безымянный, вправе ль я роптать
На то, что бездна поглощает имя
Пророка, но разносится помин
Царю волнами пенными Твоими? -

Сирокко, дань собрав, сникает, день
На убыль поворачивает вскоре;
Нависший клиф, обвисший кливер - здесь
Свои законы всем диктует море, -

А в штиль и красным словом не увлечь
Богиню, но, хотя уста безмолвны,
Загадочной улыбкою она
Не даст забыть про штормовые волны, -

Выдерживая курс на Бэлла-Айл,
Пройти под радугою с верой в чудо,
И откликом на "Весла враз суши!"
Возникнет белый остров ниоткуда.

Не вещее ли Слово дарит жизнь
Растениям в расселинах утесов? -
Оно же, как непонятый ответ,
И порождает череду вопросов.