СЕРГЕЙ ГОНЧАРЕНКО
1945, Стамбул – 2006, Москва
Первая книга оригинальных стихотворений Гончаренко "Четыре лета в году" вышла в 1980 году, самая известная работа – антология "Испанская поэзия в русских переводах 1789–1980" – дважды вышла в издательстве "Радуга", и второе издание (1984) стало библиофильской редкостью: оно снабжено справками об испанских авторах, справками о поэтах-переводчиках, монографической работой "Поэтический перевод в России" (более чем спорной по тезисам, впрочем), отличной статьей об испанском стихосложении, – не говоря уже об испанских оригиналах всего текста книги и множестве вариантов переводов. Позднее вышло и "Собрание сочинений" Гончаренко в нескольких томах. Внезапная и безвременная смерть поэта оборвала в российской испанистике начинавшую складываться традицию "вольного перевода".
Сайт, посвященный творчеству Сергея Гончаренко
ЛУИС ДЕ ГОНГОРА
(1561-1627)
* * *
Поет Алкиной - и плачет.
И плач потому так горек,
что радости скоротечны,
зато вековечно горе.
Поет Орфей Гвадианы;
рокочут на цитре струны,
и в лад им вершины тают,
и стынет поток бурунный.
Как сладко он славит счастье!
Как горько клянет невзгоды!
И слушают завороженно
вершины его и воды.
"И брезжит надежда, да время не ждет:
Добро за горами, а смерть - у ворот..."
Добро - цветок однодневка;
распустится он под утро,
да в полдень уже увянет,
совсем и не цвел как будто.
А горе могучим дубом
упрямо вздымает крону;
его бороды зеленой
века сединой не тронут.
Жизнь мчится, как лань-подранок,
а смерть ей под сердце метит...
Удача ползет улиткой, -
успеть ли ей раньше смерти?
"И брезжит надежда, да время не ждет:
Добро за горами, а смерть - у ворот..."
* * *
Вальядолид. Застава. Суматоха!
К досмотру всё - от шляпы до штиблет!
Я опись ту храню, как амулет:
от дона Дьего снова жду подвоха.
Поосмотревшись, не сдержал я вздоха:
придворных - тьма. Двора же нет как нет.
Обедня бедным - завтрак и обед,
аскетом стал последний выпивоха.
Нашел я тут любезности в загоне,
любовь без веры и без дураков:
ее залогом - звонкая монета...
Чего здесь нет, в испанском Вавилоне,
где, как в аптеке, пропасть ярлыков
и этикеток, но не этикета!
ФРАНСИСКО ДЕ КЕВЕДО
(1580-1645)
ЛИРИЧЕСКАЯ ЛЕТРИЛЬЯ
Будь кумиром у толпы,
но и в миг апофеоза
помни: то, что нынче - роза,
завтра - голые шипы.
Роза, ты ли не красна?
Только что ж красой кичиться:
ведь она едва родиться,
как уже обречена.
Так какого же рожна
хвастать тем, что утром рано
всех румяней в мире ты,
коль с приходом темноты
осыпаются румяна,
как осколки скорлупы?!
Будь кумиром у толпы,
но и в миг апофеоза
помни: то, что нынче - роза,
завтра - голые шипы.
И какой, скажи, резон
похваляться в час рассвета,
что пришла пора расцвета
и раскрылся твой бутон?
Тем скорей увянет он!
Помни, чванная дуреха:
за зарей грядет закат;
краше розы во сто крат
станет куст чертополоха
по капризу злой судьбы.
Будь кумиром у толпы,
но и в миг апофеоза
помни: то, что нынче - роза,
завтра - голые шипы.
МИГЕЛЬ ДЕ УНАМУНО
(1864-1936)
* * *
Я скоро буду сослан в память.
В былое буду выслан я.
В пустыне прошлого, друзья,
мой след ищите под песками.
У смерти выскользнув из рук,
умру, уйдя от вечной боли:
ведь я всерьез был жизнью болен,
а жизнь - смертельнейший недуг.
Но и уже сотлевший в прах,
уже сочтенный вами дважды
и трижды мертвым, я однажды
затрепещу у вас в руках.
Взяв эту книгу, ты берешь
меня. И если - дрожь по коже,
то знай, читатель: это тоже
тебя моя колотит дрожь.
КРОВЬ ДУШИ
Ты - кровь души, испанский мой язык!
Отчизна всюду мне, где речь родная
звучит и льется - ведь ее родник
полмира затопил, не иссякая.
Уже латынь Сенеки твой расцвет
пророчила вернее гороскопа.
С тобой Европой сделалась Европа.
С тобой Колумб удвоил белый свет.
Язык мой - как ковчег. И в нем плывет
Рисаля и Хуареса народ:
десятки рас и племена без счета...
Он никому не тесен и не мал.
Не зря на нем Сервантес написал
евангелие нам - от Дон Кихота.
ПОЭТИЧЕСКОЕ КРЕДО
Я думаю чувством, а чувствую мыслью.
Крылатая песня, гнездись на земле
и, чтобы не сгинуть в заоблачной выси,
заботься о мощном крыле.
Бесплотное облако ветра боится.
Бесплоден бездумный полет.
Поэзия - это не музыка. Только
весомое слово живет.
Прочувствовать - значит понять и осмыслить.
Кто чистое чувство возвел в идеал,
тот к истинной влаге источника чувства,
наверное, не приникал.
Красивой одеждою мысль не украсишь.
Поэт - он ваятель. Поэт - не портной.
Чтоб мир оценил совершенство идеи,
яви ее миру нагой.
Поэт - это вовсе не тот, кто оденет
духовное зримою плотью, а тот,
кто душу сумеет увидеть под плотью,
кто форме значенье найдет.
Наука - и та суесловна. Печется
она не о правде, но о правоте,
а истину только поэт постигает
в слепящей ее наготе.
Ищи обнаженности трепетный профиль
и знай, облекая нагое в туман,
что даже туману нужны очертанья,
иначе - он просто обман.
Лепи же воздушную песню из глины,
пусть с глубью подружится в ней высота.
Язык - это мысль во плоти, и разумна
земная ее красота.
Да здравствует мысль! Мимолетную грезу
исканием истины обремени!
Пусть даже туман под резцом у поэта
окажется камню сродни.
ФЕДЕРИКО ГАРСИА ЛОРКА
(1898-1936)
ТРИ РАССКАЗА ПРО ВЕТЕР
I
Был красным ветер вдалеке,
зарей зажженный.
Потом струился по реке -
зеленый.
Потом он был и синь и желт...
А после -
тугою радугой взошел
над полем.
II
Запружен ветер,
как ручей.
Объяты дрожью
и водоросли тополей,
и сердце - тоже.
Неслышно солнце
за зенит
склонилось в небе...
Пять пополудни.
Ветер спит.
И птицы немы.
III
Как локон,
вьется бриз,
как плющ,
как стружка -
завитками.
Проклевывается,
как ключ
в лесу под камнем.
Бальзамом белым напоит
ущелье он до края
и будет биться
о гранит,
изнемогая.
ДЕВОЧКА, УТОНУВШАЯ В КОЛОДЦЕ
У статуй глаза, будто бельмами, камнем одеты.
Тоскуют они, как тоскует колодец по свету.
Тоскует по свету.
На помощь! Скорее! Толпою все бросились к срубу.
А звёзды кричали лягушками в гулкие трубы.
...тоскует по свету.
Звериное око колодца в бревенчатой раме...
Слезою упала, в воде разбегаясь кругами...
...тоскует по свету.
И эту холодную падь острый крик пробуравил...
Алмаз, заточённый в бездонной, смертельной оправе!
...тоскует по свету.
А в чёрном кольце уже волны плескались беспечно
и бились, как пульс у тебя
под дешёвым колечком...
...тоскует по свету.
Глубинные волны, знакомые с тайною битвой
древесных корней, - над тобой, как могильные плиты!
...тоскует по свету.
Скорее, вставай! Вот фонарь опускается косо.
И луч в темноте закачался спасительным тросом!
...тоскует по свету.
Но цепкою лапой схватила за волосы тина...
И ты обернулась русалкой! Нырнула ундиной!
...тоскует по свету.
Тоскует по свету... Во мраке прикована к брёвнам
вода, чёрной грудью дышавшая мерно и ровно
и раненой скрипкой в провале стонавшая где-то,
тоскуя по свету... Тоскуя по свету...
ВИСЕНТЕ АЛЕЙСАНДРЕ
(1898-1984)
ОГОНЬ
Одинок огонь, не причастен
к обоюдному жанру страсти.
Посмотрите, как плещет пламя,
завладевшее небесами!
Как в луче вертикальном взмыли
птицы, не опаливши крылья!
А костер человечий? Много
до него еще, слава Богу,
лет, пронизанных этим светом
и огнем невесомым этим -
самым чистым и самым ясным...
Человек, погоди с кресалом!
ГИЛЬЕРМО ВАЛЕНСИЯ
(1873-1943)
СУЩЕСТВОВАНИЕ ИЗ СУЩЕСТВИТЕЛЬНЫХ
Крестины. Школа. Университет. Диплом.
Нужда. Долги. И суд. Скандал - залог успеха.
Кандидатура. Пост. Существенная веха:
вояжи. Лондон. Рим. Париж. И снова дом.
Невеста. Обрученье. Роды. Дочь. Потом -
пеленки. Школа. Свет. Уже жених. Потеха!
Медовый месяц. Ревность. Сцены. Не до смеха.
Внук. Школа. Университет. Опять диплом.
Вдруг - старость. Немощи. Бессонница. Облатки.
Страх. Головокруженье. Слепота. Припадки.
И - одиночество. И - ни души окрест.
Инфаркт. Могила. Плач. Поминки. Даже пресса.
Улыбки. Смех. Прогулка до собора. Месса.
Могильная плита. Крапива. Точка. Крест.
ЛЕОН ДЕ ГРЕЙФФ
(1895-1976)
БАЛЛАДА О ХУГЛАРЕ, ТРУВЕРЕ И МЕНЕСТРЕЛЕ
Хуглар бродячий, менестрель
с душой, как певчая свирель!
Ты на раскрестьях
всех дорог
оставил след...
Ты зяб и мок,
но все же брел ты, наг и нищ,
минуя сытость
городищ.
Дорог владетельный сеньор,
веселый пахарь тишины!
Твой горизонт
и кругозор
привязанностей лишены.
Пэр пустоши,
пустыни гранд, -
когда придешь ты в Самарканд,
когда копытами
коней
- Мазепа! - истолчешь
судьбу
и на галере, Галилей,
возденешь в небеса трубу,
как будто новую свирель,
хуглар бродячий, менестрель?
Трувер, бродяга, трубадур,
смотри двора не обрети!
Не зря тебя нарек авгур
скитальцем
Млечного Пути.
Смени оседлость
на седло,
в Офир загадочный
скачи
и погружай свое весло
в лучи Антареса в ночи.
Узри в абсурде
глубину,
гони благоразумье прочь,
в погоне настигая ночь
длинною
в тысяча одну.
Хуглар бродячий, менестрель
с душой, как певчая свирель...
Шагай пешком, не чуя ног,
и знай: в грядущем, озорник,
твой след, пролегший поперек
всех троп, тропинок и дорог,
поставит критику в тупик.
Твоя судьба - не конфитюр,
но и характер - не желе.
Так вверься ветру авантюр,
доверься небу и скале,
над пропастью
давай и впредь -
канатоходь, бреди и бредь!
Броди, бродящий сок! В азарт
войди, войди бродячий бард!
Познай себя в своей судьбе,
и завтра скажут о тебе:
"Хуглар, трувер и менестрель
с душой, как певчая свирель, -
он на раскрестьях
всех дорог
оставил след...
Он зяб и мок,
но все же брел он, наг и нищ,
минуя сытость
городищ..."
ДЕМЕТРИО КОРСИ
(1899-1957)
ВИДЫ ПАНАМЫ
Негры, негры, негры... Гринго, гринго, гринго...
Магазин. Витрина. Вывеска. Отель.
Чолы и мулатки. Видно, не в новинку
выходить им каждый вечер на панель.
Солдатня. Матросы. Янки-пехотинцы.
Европейцы. Гринго. Радость - через край!
Кабаре. Бордели. Пьяные девицы
прямо в панталонах... Вот кому здесь рай!
Всё тут продается. Всё тут очень просто.
Щедрая Панама! Нет дешевле цен.
Не столица - рынок. Бойкий переросток.
Лишь Канал осталось провести сквозь центр!
Кажется порою: все автомашины,
кабаре, фокстроты, вся на свете грязь,
гринго, проститутки, прощелыги, вина -
всё это свалилось, Господи, на нас!
Иностранцы... Чеки... В хмеле круговерти
доживем до третьей, третьей мировой!
Пляшут миллионы черный танец смерти...
Гринго, негры, гринго... Бедный город мой...
МАНУЭЛЬ ДЕЛЬ КАБРАЛЬ
(1907-1999)
ПОЭЗИЯ
В стакане так светла вода:
прозрачный сплав стекла и льда...
Как будто это пустота
в сосуд звенящий налита.
Как будто ничего в нем нет...
Лишь бьет в глаза слепящий свет!
СТАРЫЕ ДЫРЯВЫЕ БАШМАКИ
По городам и весям с протянутой рукою...
Почтеннейшая обувь - худые башмаки...
Они вросли в мозоли, они срослись с судьбою,
наверно, с каждым нервом твоей глухой тоски.
Дырявые обутки не просто просят каши -
сквозь смертные прорехи сочится жизнь в песок...
Два башмака - две раны. И каждый взгляд, и каждый
твой стон исполнен болью мучительных дорог.
По городам и весям с протянутой рукою...
Монетки, словно слезы, блестящие в глазах...
(Америка не знает, что новый день зарею
восходит из прорехи в дырявых башмаках!)
ХОРХЕ ГАЙТАН ДУРАН
(1924-1962)
ЗНАЮ, ЧТО ЖИВУ
Сегодня знаю точно, что - живу.
Лежу с тобой. Гляжу и вижу: лето.
И плод в твоей руке - почти планета,
плывущая сквозь листья и траву.
Но знал ли этот мир свой вес и рост
до встречи наших губ? Вольно в нем выжить,
поскольку можно из желанья выжать
любовь, чей вызов выше вечных звезд!
Коснусь морской волны ногой. Нагой
вернусь в тебя, впаду в твой сон рекой,
а не далекой маркой на конверте.
И - алое вино. И в унисон -
кровавые цветы. Не жизнь, а сон,
отчетливо напомнивший о смерти.
ПОСЛАНИЕ
Прости, я не забыл тебя. Не смог.
Нет, невозможно, сколько ни усердствуй.
Тук-тук - как в дверь. Все тот же стук у сердца,
Стучащего к тебе. И даже бог
мне в этом не указ. Хотел открыть я
задутый им твой свет, как Новый Свет, -
и тоже не сумел. Таланта нет,
а может, просто не было наитья.
Как много было у меня причин
любить тебя. Как мало величин
величественней вещей водоверти
любви. Хочу тебя запеленать
в слова, в стихи, в свирель, чтобы опять
тебя обнять - хотя бы в долгой смерти.
ОЖИДАНИЕ
Стреноженная страсть. "Ну, скоро? Нет ли?" -
в глазах полузадушенной души.
Как жаждут хода шахматы… Спеши!
Куда? Стена ведь! - Ну, хоть в омут петли!
Да разве же затянется змея
такого вервия? У ожиданья -
ни краю, ни конца… Струной в фонтане
жестокой жажды жгучая струя
натянута - на этой вертикали
я и повис. Века ли истекали,
мгновенья ли? Карабкаюсь - и вниз
лечу. Рассвет. Луч солнца на гардине.
Вновь голосом и сердцем я в пустыне.
Но, правда, слышу жизнь - из-за кулис.
ЭДУАРДО КАРРАНСА
(1913-1985)
НАВЯЗЧИВЫЙ СОНЕТ О СНЕ
И облако ее волос текло
дождем в мой сон. И снилось мне жасмином
былое лето. И платком карминным,
трепещущим в ее руках, стекло
оконное с рассветом приближалось
ко мне ее губами. Жег огонь
горящих уст. Горячая ладонь
прощалась навсегда… Какая жалость!
Ее рука была моей рекой,
моей листвой, тоской моей - такой,
что надо мною коршуном снижалось
в разлуке с нею небо… Упокой
меня, покой разрыва… И тоской
сотри с доски стихи… Какая жалость!
СОНЕТ О КРОМЕШНОМ "КРОМЕ"
Все хорошо. И росный луг, и эти
восторженные ветви на ветру.
Все превосходно. Праздник поутру
проснувшейся природы. Свет и ветер,
Все хорошо. Целую в лоб жену.
Плевать на дождь! Я счастлив. Почему бы
и нет? Другая поцелует в губы…
Я горд за город свой и за страну.
Все превосходно. Улыбнись во сне,
мой младший сын. И сон, и синь в окне -
все для тебя. Проси чего угодно.
Бери весь мир. Он так хорош, такой,
где кроме сердца, сжатого тоской,
все замечательно. Все превосходно.
ТЕМА ОГНЯ И МОРЯ
Огонь и море разве что и смеют
глядеть в глаза друг другу даже ночью.
Твое лицо и есть волна и пламя.
Костер и море ты вместила в очи.
Ты из пожара и струи студеной.
Лед, лава, щебет птиц и скрежет щебня.
Ты знаешь, чем кончается горенье,
и знаешь тайну вспененного гребня.
Отмеченные синей стынью глуби
и голубым огнем небесной тверди,
твои глаза плывут и пламенеют.
Как море и огонь. Как вызов смерти.
КРЫЛЬЯ МУЗЫКИ
Не крылья ли забытой мелодии подняли
из прошлого, из праха, разлюбленную пыль?
Не пепел ли тумана на зыбком пьедестале
слепил печальный контур из миллиона миль?
Нет, память - это знамя. Портретом не обрамить
живого трепетанья на праведном ветру.
Плескайся языками, пылающая память,
борись, былая буря, язычествуй в бору!
Категоричны ритмы античного касанья.
Арктические ветры, аттическая соль!
Звезда ли полоснула косою угасанья?
Не знаю, но бемолем пронзила сердце боль.
Колокола, звоните! Пусть звездная разлука,
не разлучив, разучит жасминно-миннный путь.
Взмывает в высь былое на белых крыльях звука.
Корнями скорби небо опять врастает в грудь.