На главную страницу

ИГОРЬ ИНОВ

1930 – 2003, Санкт-Петербург

Русские переводы чешской и словацкой поэзии до 1920 года, помимо пресловутой подделки, «Краледворской рукописи», можно собрать все – и получится очень тощая книжечка. Основательно расцвела русская школа перевода чешской (куда меньше словацкой) поэзии между мировыми войнами, но не в СССР, а в самой Чехословакии, где переводы субсидировались правительством. Работы П. Потемкина, В. Лебедева, Е. Недзельского, К. Висковатова читатель может увидеть на страницах сайта. Но в 1938 году пришла беда, а после окончания войны почти неведомая у нас переводческая школа, «богемистика», возникла буквально с нуля – и, как водилось в те времена, почти вся пошла на откуп «выдающимся советским поэтам, работающим при помощи подстрочника». Апофеозом такой работы стала трехтомная «Антология чешской поэзии» (1959); вышла также «Словацкая поэзия XIX–XX веков» (1964). События 1968 года резко изменили положение – отношения между СССР и Чехословакией уже не сулили «выдающимся советским поэтам» больших гонораров; лауреат Нобелевский премии Ярослав Сейферт, к примеру, предпочитал печатать свои произведения сперва в переводе на русский язык в «Континенте», лишь потом в оригинале (об этом см. на странице Василия Бетаки). Оставались классики – Махар и Коллар, Незвал и Гвездослав, – хотя понять, в чем величие этих поэтов, по переводам Л. Белова, П. Железнова, В. Журавлева (более известного как «Журавлев-Ахматов» из-за пресловутой истории с плагиатом) было невозможно. Но нет худа без добра: младшее поколение, люди 1928–1930 годов рождения, прежде всего ленинградские мастера Олег Малевич и Игорь Инов (псевдоним Игоря Иванова), завоевали право печататься именно в тревожные 1960-е годы. Игорь Инов был членом Союза писателя с 1961 года. Окончив Ленинградский университет по славянскому отделению, до последних дней жизни он трудился как поэт, переводчик, эссеист, ученый, преподаватель. Ни одно русское издание чешской и словацкой поэзии в ближайшее столетие уже не обойдется без его переводов. В предисловии к последнему сборнику стихов И. Инова (1996) поэт Виктор Соснора написал: «Игорь Инов обладает еще одним изумительным свойством – он поэт, который любит других поэтов. Чрезвычайная редкость! Поэты комплексуют, смотрят с видом высоты друг на друга, мимо глаз. А я помню начало шестидесятых, когда Игорь Инов составлял подборки для чешских изданий и пропагандировал звенящих тогда ленинградцев. Дар дружбы, талант любви, поэт тонкий и чистый...»


ФРАНТИШЕК ГРУБИН

(1910–1971)

ОЗЕРО ГЕТМАН

Какая ширь и блеск! Вот если б жизнь такой
была, как эта гладь, простершая покой
торжественно над ней синеющего неба!

Ты, Гетман, ластишься к прибрежным соснам немо
и растекаешься их шумом в глубь лесов.
Чуть всхлипнут под веслом и вновь замрут глубины,
глухие, как полет, как шорох голубиный.

Павлины зорь и парк прадедовских времен…
Валами зелени ты, Гетман, обрамлен.
Оплодотворено твое живое лоно
людьми, которые чураются трезвона
и веры в чудеса… Прощай, моя тоска!
Напомнит о тебе лишь иволга, заплакав…
Я – с этими людьми, язык наш одинаков.

Ты, Гетман, жажды волн не утолишь никак,
а нам не утолить извечной жажды жизни,
как солнце ни свети – щедрей или капризней…

Мы обуздаем жизнь, как сушу и моря,
блуждающих огней над ней уже не будет,
дары ее глубин из мрака вынут люди,
и хлынет эта жизнь, доставшаяся нам,
навстречу солнечным и мирным временам.


ЭМИЛЬ БОЛЕСЛАВ ЛУКАЧ

(1900–1979)

ИГРА В БАБКИ

Уличным ревом, визгом
в угол затолкан,
небо, стену замызганную
взглядом сверлю долго…
Дворик… Невольничий… Жуткий…
Грязные баки…
А детвора шустро
играет в бабки.

Воет над городом яростно
сирена.
Корчатся в драке ярусы,
вьется клубком арена.
Сейфы до денег жадны,
на дивиденды падки…
А детвора продолжает
играть в бабки.

Пусть в казино планеты
золото, сталь – звяк!
Катятся слезы в кюветы…
Весело? Еще как!
С жизнями смерть играет…
Гроб, тапки…
Дети про то не знают,
играют в бабки.

Горечь мою низринул
смех детворы.
Выплеснулся из руины
и захлестнул дворы.
Бомбы покрыл, подлодки,
пухлые папки…
Детям поглажу лобики –
играйте в бабки!


МАША ГАЛЯМОВА

(1908–1995)

ИЗ САНАТОРИЯ

С балкона, нависшего надо мной,
слышался хриплый, надсадный кашель,
то оглушительный, то глухой,
аккордами замиравший и гасший…

Печальным дуэтом не раз
мы кашляли с тем, кто лежал на балконе, –
но разве Всевышний услышал нас?
Разве пробьется сквозь тучи к иконе
немощный голос –
молитва и зов?
Кроткое море, увы, не докатит
волны до Бога, что глух и суров
и на алой заре,
и на алом закате…

Осень надвинулась, небо завесив,
нам безотрадные утра суля.
И однажды распался дуэт… И рвалось в поднебесье
скорбное соло…
Черным казалось небо,
а земля – так еще чернее.

Входит улыбчивый доктор. Он любезен вполне.
Я у него справляюсь о пациенте с верхнего этажа.
Глаза что-то странное, страшное говорят мне,
а губы врача улыбкой заученной ворожат.

        «Уехал… Должно быть, спешное дело…
        Но непременно
        вернуться хотел он…»

Спасибо, доктор, за вашу благую ложь!
Вы полагаете, правда хуже?
Нет! Благороднее. И к тому же
ложь уязвляет больнее, чем нож.

Впрочем, спасибо… Я знаю,
что меня ожидает…
Тоже уеду однажды по спешному делу,
и вы, улыбаясь, скажете:

        «Уехала грустная девушка,
        однако, надеюсь, вернется опять
        в палату под номером пять,
        как только дела уладит…»

Это вы скажете в третьей палате?
Что с вами, доктор?
Очки запотели…

Знаю, сердце у вас золотое,
но, пожалуйста, не говорите так,
когда я уеду…
        Право, не стоит…

Тот, кто «уехал», уже не может
бросить гвоздику мне на постель…
Давит земля… Балкон опустел…
А вы говорите: уехал…
        О, Господи Боже!..



ЯН КОСТРА

(1910–1975)

НА ПРОЩАНИЕ

Закат уже запачкал кровью рот…
Веранда – ни гугу… А лето обветшало…
Газеты о войне кричат полям…
                                                  Пожалуй,
кто жил поэзией, – от голода помрет…

Взвалила тишина свой замогильный гнет…
Пластинки спрятать в шкаф да распихать журналы!..
Другие песни время заиграло,
и валится перо, и пальцы – словно лед…

В ладони подыши и напиши сонет!
Хоть рифмой развлекись, коль скоро больше нечем!..
Колючкою опутан белый свет…

Беги, спасайся, муза красноречья,
и поскорей – назад!
А я в годину бед лицом к лицу, в штыки, ненастье встречу.


МИЛАН РУФУС

(1928–2009)

СЛОВА

                          Ф. Галасу

Слова – церковные ступени.
Не более, не менее.

Моя азартная игра, пожизненная лотерея!
Коварна глубь родной словацкой речи,
расступится, – сомкнется, и опять...

Слова – церковные ступени,
не более, не менее.

Над ними в вышине – бемолвье,
на паперти которого сидит
старуха-истина... Когда-нибудь, возможно,
монетою слезы, оброненною в кружку,
я вызвоню всё то, что не сказал.

Ах, слово, узелок под головой!
Я видел, как склоняются поэты
над страшной бездной немоты,
тщедушный мостик слов к величью перекинув
и заглушив рыданья опасений...