РИНА ЛЕВИНЗОН
1939, Москва – 2022, Израиль
Детство и юность провела в Свердловске, где уже в 1971 году выпустила первую книгу стихотворений – "Путешествие", позже еще одну. Печаталась в "Юности", "Неве", "Урале"; в 1976 году уехала в Израиль, где издала множество книг, в том числе в переводах на иврит, арабский, немецкий. Предлагаемые переводы (с современного иврита) взяты из сборника израильских поэтесс "Я себя до конца рассказала" (Тель-Авив, 1981).
ЙОХЕВЕД БАТ-МИРЬЯМ
(1901–1980)
ПРОЛИВАЕТСЯ ДАЛЬ...
Проливается даль в голубое,
Свет сверкает, как в поле серпы.
Кто зовет меня за собою?
Сердце – дикая птица судьбы.
Что за грусть без причины, без груза,
Тает, словно туман над рекой?
Уходя, я касаюсь медузы,
Словно бедный проситель какой!
Я кого-то в пути повстречаю,
Повстречаюсь в пути со зверьем,
И тропинки звенят мне с печалью,
Мы с душою моею вдвоем.
Дай идти мне одной по дороге,
Дай молитву простую шептать,
Опаленная мыслью о Боге,
Буду Господа благословлять.
Что за грусть! Эти дали вечны,
Нет границ, есть пути Твои,
И в раскаянье пред бесконечным
Умоляю о небытии.
АНДА АМИР-ПИНКЕРФЕЛЬД
(1902–1981)
СУМЕРКИ В КАФЕ
Они сидят молча,
Едва касаясь бокалов,
Смотрят на дверь:
Может быть, придет,
Придет и вызволит –
Кто?
Лица стали бледными в немой тишине,
В гнетущей тьме стерлись черты.
Велико ожиданье в кафе
В час сумерек.
Но вдруг в люстрах вспыхнет свет,
Обилие света
Прогонит ожидание.
Зазвенят бокалы,
Задвигаются челюсти,
Встряхнутся сидящие,
И кафе придет в себя,
И станет таким же неприглядным, как прежде.
ДАЛИЯ РАВИКОВИЧ
(1936–2005)
ОДЕЖДА
Ты знаешь, сказала она, одежду сшили тебе – из огня.
Ты помнишь, сгорела жена Язона в таком одеянье?
Это всё Медея, сказала она, это дело Медеи.
Живи осторожней, сказала она.
Сшили одежду тебе, блистающую, как горячая зола,
Горячую, словно угли.
Ты наденешь ее? Не надевай, сказала она.
Это не ветер свистит, это шипит яд.
И хотя ты не княгиня, что сделаешь ты, Медея?
Ты должна различать голоса, сказала она,
Это не ветер свистит.
Ты помнишь, сказала она, когда мне исполнилось шесть,
Мы вымыли голову шампунем, я так и вышла на улицу.
Запах от мокрой моей головы тянулся за мной, как облако.
А после болела я – от ветра и дождя.
Тогда я еще не умела читать греческих трагедий.
Но запах благовоний реял, и я сильно болела.
Теперь-то я знаю, что запах был не естественный.
Что будет с тобой, сказала она, одежду горящую сшили тебе.
Одежду горящую сшили тебе, сказала я ей, я знаю!
Что ж ты стоишь, сказала она, берегись!
Разве ты не знаешь, что такое горящая одежда?
Да, знаю, сказала ей, но беречься я не умею.
Запах тех благовоний дурманит меня.
Сказала я ей: никто со мной соглашаться не обязан,
Но не верю я греческим трагедиям.
Но ведь одежда, – сказала, – одежда твоя горит.
Что говоришь? – кричу я ей. – Что говоришь такое?
Нету на мне одежды. Это горю я.