На главную страницу

ДАВИД МАРКИШ

р. 1938

Сын расстрелянного в 1952 году еврейского поэта Переца Маркиша; до реабилитации отца в 1955 году жил вместе со всей семьей в ссылке, в Казахстане. Окончил Литературный институт. С конца 1950-х годов выступал как поэт-переводчик, публиковал отдельные стихотворения и прозу. В 1972 году уехал в Израиль, за свои прозаические произведения получал израильские и британские литературные премии. Ранние австралийские поэты давались ему лучше всего в те годы, когда он еще считался советским писателем.


АДАМ ЛИНДСЕЙ ГОРДОН

(1833-1870)

СМЕРТЬ ГУРТОВЩИКА

Эй, Нэд! Сними меня с седла, прилягу на траву.
Ты должен одвуконь, старик, до дому дотянуть.
Да напоследок подсоби, когда я поплыву
В мой сонный, медленный, немой и невозвратный путь.

Над Мурабиндой был туман, унылый и густой,
И солнца мутно-желтый круг чуть брезжил в небесах.
У Арбетнота я дремал за городской чертой,
Ложился со стадами спать на Лаймстонских лугах.

Дождь моросил. Пересекли мы Кэрриксфорд – и вдруг
Пробилось солнце сквозь туман, и вспыхнула земля.
Катава ясно там видна, когда глядишь на юг,
В низине, к северу, лежат Глен Ломонда поля.

Там к ферме Лендиса тропа чуть видная ведет.
На западе двуглавый Блафф маячит вдалеке.
С холма, когда тумана нет и ясен небосвод,
Сильвестра лагерь разглядишь, прижавшийся к реке.

От нас туда идти пять миль через большой овраг,
И, где дугой через тропу лежит щербатый ствол,
Ты помнишь, как на динго там спустили мы собак?
Был тоже март, и вот сейчас девятый год пошел.

Как было радостно скакать по утренней земле,
Глядеть, как в тысячах огней весенний луг блестит,
Курить и за дымком следить, откинувшись в седле,
И видеть, как бежит, змеясь, тропа из-под копыт.

Как было радостно в лесу наткнуться в эту рань
На обнесенный тыном двор, куда сгоняли скот,
Услышать щелканье бичей, мычанье, топот, брань, –
Кто этого не испытал, не знает счастья тот.

А как спасался Звездный Луч со всей его братвой!
Он миновал Сильвестр – за ним и мы, и весь отряд.
Как бил из-под копыт песок, трещал камыш сухой,
Где ногу ставил Горец наш, где мчался Акробат.

Те в лес – мы в лес, те в степь – мы в степь, за ними по пятам.
С разбегу в чайные кусты, в болото, в буерак.
Где мы прошли, как под грозой лег папоротник там,
Стонала жимолость, клонясь, был вытоптан ивняк!

Я шел на сером, и гнедой был под тобою конь.
Полицию опередив, неслись мы налегке.
И по разбойникам в упор открыли мы огонь,
Когда завязли беглецы в запруженной реке.

И ты, конь-о-конь, грудь на грудь, схватился с вожаком,
Гнедой взвился, и оба вы упали в желтый ил.
Тогда бандит спустил курок, но выстрелил рывком
И только бороду твою немного опалил.

Когда от нас уходит жизнь, когда конец пришел,
Как вспоминаешь день за днем, за годом год свой век!
Я помню, как Джем Ропер пел, как славно врал Джек Холл,
Кто знает, где они теперь – и Джем, и добрый Джек?

Да! Нашей юности друзья почти что все, мой Нэд,
Пересчитали на земле отпущенные дни.
Кто сам за горло взял судьбу, кто натерпелся бед, –
Похоже, что теперь из всех остались мы одни.

Ты помнишь Хьюза? Из-за карт стряслось несчастье с ним.
Что правда – правда, мог подчас и передернуть он.
Джим Салливан пошел ко дну в холодной Синк-ор-Свим,
Быком близ Кураминты был растоптан Макферсон.

А Мостин? Эх, бедняга Фрэд! Десятибалльный шкал
Его посудину погнал на Верхний Вандидон.
А Кэррисбрук, наездник наш? Он шею ведь сломал, –
Как только раньше не сломал ее на скачках он?

Ты помнишь Логана? Как жизнь, казалось, весела!
Ах, эти ночки и деньки!.. Нет Логанов давно.
Малютку Илси дочь ее давно переросла,
И даже Этель скоро мать, – ну разве не смешно?

Нэд, я насытился сполна весельем и трудом.
Жизнь коротка. Поди померь – она длиною в пядь.
Меня теперь не приманить ни хлебом, ни вином,
Другим пришел черед вином обиды запивать.

И поздно плакать, что прошли надежда и любовь,
Что обманули все мечты и был напрасен труд.
Хотелось бы сегодня мне на свет родиться вновь,
Но ухожу навек туда, куда и все уйдут.

Как почернела вдруг земля и ходит ходуном!
Меня качает и несет, как на воде челнок.
Откуда эти тучи вдруг и эта темень днем?
Как будто серый, сизый дым полнеба заволок.

Вот здесь, в лощине, я усну без гробовой плиты.
Мимоза осенит меня и даст прохладу в зной.
Детишки с фермы иногда здесь будут рвать цветы,
И я услышу, как они играют надо мной.

У.-Э. (БИЛЛ) ХАРВИ

(1895-1963)

К ЗАПАДУ ОТ ЭЛИС-СПРИНГС

Мы едем на запад от Элис-Спрингс, и Сэм сидит у руля.
Я в грейдер очищаю ножи, когда налипает земля.
Мы белый размалываем известняк, мы тонем в красной пыли,
На сотни миль песок да пыль по всей автостраде легли.

Цветы портулака багряные пылают по сторонам,
Душистый дождь из цветов золотых сыплют акации нам.
Но рушатся вмиг кусты и цветы – с корнями куст и цветок,
Как только Сэм пускает ножи на этот красный песок.

Дрожат эвкалипты и мульга, не в силах сдержать свой страх.
Мелькнут змея иль утконос и вмиг исчезают в кустах.
Мы дерн сдираем, мы камни дробим, мы вспарываем пласты,
И кто разберет – бандикут или крот ныряют юрко в кусты.

Бегут термиты, а птицы печально зовут тишину,
Но этот стучащий, гудящий враг всю будоражит страну.
Шины шуршат по заросшей тропе, где среди лесов и песков
Дети Австралии столько веков своих почитали богов.

Мчимся по руслу сверстницы мира, высохшей древней реки,
Где допотопных кенгуру громадные спят костяки.
Машем рукой ребятишкам нагим – к Эрлунде ведет поворот.
Где встарь австралиец из ямины пил, там наш радиатор пьет.

Среди щербатых обрывов Кулгери ночлег свой раскинули мы,
И вот огоньком осветились кругом причудливые холмы.
Где воющий динго на своде священной пещеры изображен,
Мы в зыбкой мгле лежим на земле, на звездный глядим небосклон.

Когда же под утро кричит попугай и лес пробуждается вдруг,
Когда в предрассветной редеющей мгле покажется старый Мамбук,
Мы встанем с дружком, наш грейдер ревет, и камни летят под откос,
И песню свою я громко пою под грохот ножей и колес.