На главную страницу

МАРИНА МИРИМСКАЯ

1938 – 2009, Москва

Поэтический перевод, как и многие профессии, порождает семьи и кланы, где отношения порой куда шире, чем классическое «Дюма-отец – Дюма-сын». Марина Миримская – дочь представленного в нашей антологии германиста Израиля Миримского, сама она при этом переводила исключительно с французского, в стилистике оставаясь верной своему учителю – Александру Ревичу. За три недели до кончины (в середине января 2009 года) Марина Миримская успела передать издательству «Водолей Publishers» диск с записью своей итоговой книги поэтических переводов. Стихи из этой книги вы можете прочесть в нашей подборке.


МАРСЕЛИНА ДЕБОРД-ВАЛЬМОР

(1786-1859)

ИДИТЕ С МИРОМ

Идите с миром, горе-друг!
Меня довольно вы терзали,
Меня довольно чаровали,
Причина стольких тяжких мук,
Любовь моя, мой горе-друг.

Освобожусь я от оков,
И только имя как святыня
Во мне останется отныне,
Как целый мир, как жизни зов.
Падет тяжелый груз оков.

Тревожит мысль меня подчас,
Что совершила что-то злое
И это жизнь моим судьею,
Чтоб наказать, послала вас, –
Я с грустью думаю подчас.

Сначала музыку, и свет,
и детский смех, и танцы-грезы
Я знала. После были слезы,
И ночь как смерть, и лампы свет.
Ни танцев нет, ни грезы нет.

Идите свой прекрасный путь –
Веселой ласточки паренье.
Любовь в моем стихотворенье.
Идите с миром. В добрый путь!
Гнет ваших рук пора стряхнуть.

Позвольте лишь в тиши ночей
Слезой в молитву вашу влиться.
Она не смочит вам ресницы,
Но все ж тихонечко о ней
Подумайте в тиши ночей.


АЛЬФОНС ДЕ ЛАМАРТИН

(1790–1869)

ОСЕНЬ

Приветствую опять печальный вечер года:
Последний ясный день, последнюю листву.
Твой траур золотой понятен мне, природа, –
Такою же тоской наполнен и живу.

Прощай, пора цветов! Уходят жизни соки.
У маленькой тропы стою я, одинок,
И бледный солнца луч, скользящий, невысокий,
Пройдя сквозь толщу крон, едва коснулся ног.

Друг осень, твой конец – само очарованье,
Улыбка серых глаз тускла и нетверда.
И губы шлют в ответ улыбку расставанья:
Ведь смерть уже спешит закрыть их навсегда.

Итак, я ухожу, раскрыла зев могила.
Я думаю о том, как краток жизни срок,
И падает мой взгляд на то, что было мило,
На радости, вкусить которых я не смог.

Горячую слезу я посылаю жизни,
Долине, солнцу шлю последний свой привет,
Последнее прости, любовь моя – отчизне,
Где воздух так душист, так нежен солнца свет.

Я допиваю жизнь, изменчивую чашу,
В которой был нектар с отравой пополам,
И больше никогда остаток дней не скрашу
Тем медом, что на дне еще остался там.

Возможно, жизнь могла смягчить мои страданья,
Послать мне счастья дни в покое и тиши,
И где-нибудь в толпе я встретил бы вниманье
Неведомой еще, но близкой мне души.

Но нет, завял цветок и над землей витает
Последний аромат, разлившийся вокруг.
Душа оторвалась, душа летит и тает
В далекой синеве, как мелодичный звук.


АЛЬФРЕД ДЕ МЮССЕ

(1810-1857)

ВОСХОД

Проснитесь, друг мой милый!
Буланая кобыла
       Заржала под окном.
В предчувствии добычи
Чернеют когти птичьи
       На рукаве цветном.

Стрелки, пажи и грумы,
Богатые костюмы,
       Зеленый шелк, атлас,
Наездники, кареты,
Тугие арбалеты –
       Все тут, все манит глаз.

Борзые в нетерпенье.
В охотничье везенье
       Сегодня верю я.
Пора, настало время!
Помчимся, ногу в стремя,
       Красавица моя!

Но прежде шарф набросьте
На грудь слоновой кости,
       Встречая утра свет,
Чтоб зренье сохраняло
На складках одеяла
       Ее горячий след.

Люблю смотреть, как утром
Ваш гребень с перламутром
       Среди волос густых,
Их убирая, вьется.
А только ночь вернется,
       Мы вновь растреплем их.

Дружок, поскачем смело!
Кобыла то и дело
       Мотает головой,
И, как оружье славы,
Вздымает шут лукавый
       Веселый зонтик свой.

Накиньте пух овечий
На ласковые плечи,
       На черный шелк волос,
Чтоб вас в накидке тонкой
Как спящего ребенка
       Из дома я унес.


ТЕОФИЛЬ ГОТЬЕ

(1811-1872)

СЛЕПОЙ

Слепой у тумбы тротуарной
Нахохлился, как днем сова.
Свистит на дудке в день базарный –
Всё невпопад, всё трын-трава.

Сыграв куплетец водевильный,
Нащупал нищенскую мзду
И хмурый, как пришлец могильный,
Побрел у пса на поводу.

Печален мир, лишенный света,
Однообразен и жесток...
Он слышит жизнь, как будто где-то
Стремительный шумит поток.

Бог весть, как он живет без веры,
Чем голова его полна,
В мозгу безумные химеры
Какие чертят письмена.

Вот так в венецианском мраке
Страдалец в каменном мешке
Тупым гвоздем всё чертит знаки,
И нет конца ночной тоске.

Но может быть, когда косая
Погасит факел горьких лет,
Душа, навеки отлетая,
На небесах увидит свет.


СТЕФАН МАЛЛАРМЕ

(1842-1898)

ОКНА

Устав от ладана, больничного проклятья,
Постели и гардин с их пышной белизной,
От скучно на стене повисшего распятья,
Свой старческий хребет вдруг распрямил больной.

Не только гниль прогреть он тащится к оконцу.
Он тщится отогнать животный страх ночей;
Подставив кости лба, нагое тело солнцу,
Изведать торжество живительных лучей.

Хватает жадный рот весенний день погожий,
И, будто молодость опять к нему пришла,
Он наслаждается теплом девичьей кожи,
Слюнявя золото горячего стекла,

И силится забыть в целительном лобзанье
О ладане, часах, стучащих на стене,
О кашле, снадобьях, кровати-наказанье,
И, только кровь лучей расплещется в окне,

Он видит в сумерках пурпурные галеры –
Ленивых лебедей над огненной рекой –
И рыжих молний блеск. Безумные химеры
Пьянят несчастный мозг, истерзанный тоской.

Так, презирая тех удачливых и жадных,
Кто счастьем упоен и кто из-за грошей
Корпит, копается порой в отбросах смрадных,
Чтоб как-то накормить голодных малышей,

Я обожаю все оконные проемы,
Откуда льется свет, откуда жизнь видна.
Обрызганный зарей, исполненный истомой,
Когда к безбрежности душа устремлена,

Любуюсь я собой как ангелом в Эдеме.
Искусством, магом будь, оконное стекло,
Неси мою мечту в алмазной диадеме,
Чтоб солнце Красоты на гранях расцвело.

Но на земле, увы! хозяйка есть – забота.
Она чернит мечту, она кричит: «Забудь!»
И грязной глупости мучительная рвота
И перед синевой толкает нос заткнуть.

Найду ли способ я, не знавший наслажденья,
Хрусталь свой погрузить в поруганную высь
И на больших, как мир, крылах без оперенья
Подняться к вечности? И пусть сорвусь я вниз!..


ПОЛЬ ВЕРЛЕН

(1844-1896)

К ГОРАЦИО

Мой друг, прошла пора жабо, гитар старинных,
Пивных и кабаре, где вечно шум и гам,
Долгов, дуэлей, свар по всяким пустякам
И в шляпах с перьями всех этих бочек винных.

Ты здесь, Горацио, дружок из самых чинных,
Картежник милый мой и покоритель дам,
Мой нежный мастер петь и пить по кабакам,
Ругатель дорогой, гроза ушей невинных.

Приходит иногда еще один милорд
В туманный Эльсинор; он холоден, как норд.
Клянусь, Офелия милее мне намного.

Пришлец из вечности, король грозит перстом,
Гремят его шаги, глаза взирают строго,
И ничего нельзя оставить на потом.



ГИ ДЕ МОПАССАН

(1850–1893)

СНЕЖНАЯ НОЧЬ

Равнина тихая бела. Трещит мороз.
Ни шороха вокруг, ни звука. Жизнь застыла,
Все погрузилось в сон, лишь слышно, как уныло
У леса на краю скулит бездомный пес.

Окончен труд. Шуршит промерзшая солома.
Зима – как срезанный внезапно пышный цвет.
Раскинув призраком белеющий скелет,
Качает головой каштан у водоема.

Торопится, плывет озябшая луна,
Бросая хмурый взгляд на мертвую планету.
Чтоб, землю обойдя, покинуть нас к рассвету,
В суровых небесах плывет она, бледна.

Обрызганы снега холодными лучами,
Как будто блестками подернулись поля.
Светло и широко раскинулась земля,
Как чистый белый стол, уставленный свечами.

Пичужки малые, утратив теплый кров,
Нахохлившись сидят, от стужи коченея,
Бессильные заснуть от ледяных ветров,
С протяжным посвистом кружащих но аллее.

О ночь ужасная! Застыли и болят
Их лапки слабые, – а ветви льдом покрыты, –
И неоткуда ждать им корма и защиты,
И признаков зари напрасно ищет взгляд.


ЖЕРМЕН НУВО

(1851–1920)

* * *

О, сердце глупое! В нем, как вино в бокале,
Опять хмельной любви запенился глоток.
Вы голову мою тихонько в руки взяли,
И нежный поцелуй горящий лоб прожег.

Он воскресил меня, тот поцелуй несмелый,
Он укротил грозу моих усталых глаз.
Так певчей птицы зов на хризантеме белой
В редеющем саду порой волнует нас.

Я думал: вы как мать – так любит мать родная,
На раны льющая целительный бальзам,
Но тихих ваших глаз едва коснулся дна я,
Супругу, женщину узнал по тем глазам.

Зачем баюкали вы на груди высокой
Меня, ничтожного? С тех пор живет во мне
Желанье бледное лебедкой одинокой,
Скользящей медленно по медленной волне.

ФРАНСИС ЖАММ

(1868-1938)

С ДУБОВЫМ ПОСОХОМ

С дубовым посохом, в плаще, пропахшем сыром,
Ты стадо кроткое овечек гонишь с миром,
Зажав под мышкою небесно-синий зонт,
Туда, где тянется туманный горизонт.
Резвится пес, осел плетется, как во сне,
Бидоны тусклые бряцают на спине.
В селеньях небольших пройдешь пред кузнецами,
Вернешься на гору, покрытую цветами,
Где овцы разбрелись, как белые кусты.
Там мачты кораблей встают из темноты,
Там с лысой шеей гриф летает над горами
И красные огни горят в ночном тумане.
И там услышишь ты, в пространство обратясь,
Над бесконечностью спокойный Божий глас.

ЖАК ПРЕВЕР

(1900-1977)

СЕМЕЙНОЕ

Мать вяжет
Сын на войне
Мать считает это нормальным вполне
А отец чем занимается отец?
Он делец
Его жена вяжет
Его сын на войне
А он делец
Он считает это нормальным отец
А сын а сын
Что же считает сын?
Он ничего не считает абсолютно ничего сын
Его мать вяжет его отец делец он сам на войне
Когда кончится война наконец
Он будет делец как и его отец
Война продолжается мать продолжает она вяжет
Отец продолжает он делец
Сын ничего не продолжает его убили
Отец и мать бывают на его могиле
Они считают это нормальным отец и мать
Жизнь продолжается надо жить вязать заниматься делами воевать
Дела война вязанье война
Жизнь могила война