КРАСОТА И ЕЕ ПЛЕННИК

С тех пор, как я живу в плену
У той, кого прекрасней нет,
Владычицей ее одну
Я признавать даю обет.
Я загляделся ей вослед -
И вот пленен, но не кляну
Свою судьбу, что много лет
Велит пробыть у ней в плену.

Я в прах повержен красотой,
Что без меча пронзает грудь.
Бреду невольничьей тропой,
Не смея в сторону свернуть.
Я на тебя посмел взглянуть,
Прости невольную вину!
Но молвит Красота: пребудь
Вовек у госпожи в плену.

Здесь Гордость призвана стеречь
И день и ночь у тесных врат,
Чтоб тот, кто дал себя завлечь,
Не мог найти пути назад.
Приказы Гордости царят,
Я их нарушить не дерзну:
Останусь, рад или не рад,
У госпожи моей в плену.

В цепях я ввергнут был в тюрьму -
Суд Безупречности суров.
Дать выход горю своему
Я в скорбных пенях был готов.
Но не нашел я горьких слов
И стражника не упрекну,
Томясь под тяжестью оков
У госпожи моей в плену.

Чтоб я не вырвался из пут,
Здесь Равнодушье сторожит.
Презрение - придворный шут -
Меня поносит и язвит,
Ничтожеством меня корит,
И шею я покорно гну.
Ты неотесан, говорит,
И недостоин быть в плену.

Зато Надежда мне в тиши
Совет свой шепчет: не робей!
Письмо жестокой напиши
О том, как верно служишь ей.
Я даме написал своей:
Служу тебе и не сверну
С пути Служенья - пожалей
Того, кто у тебя в плену!

Смиренье к Жалости спешит
С мольбой о помощи тотчас:
Страдальца кто же защитит,
Коль ты не вступишься за нас?
Упорство отдает приказ:
Осаду крепости начну.
Освободим на этот раз
Того, кто долго был в плену.

И вот сошлись они на бой.
Упорство воинов ведет.
Желанье тащит за собой
Орудие, что метко бьет.
Смеется Гордость у ворот:
Надежды тщетны! Присягну:
Свободы не получит тот,
Кого мы держим здесь в плену.

На приступ ринулся отряд,
И меткий выстрел все решил.
Из дула вылетел снаряд,
И в крепких стенах брешь пробил.
Бойцы вперед что было сил!
Сказала Гордость: ну и ну!
Победа ваша! Заслужил
Свободу тот, кто был в плену.

Так овладели замком мы.
Атаку увенчал успех.
Врата моей былой тюрьмы
Мы распахнули без помех.
Под шутки и веселый смех
Она простила мне вину -
Добрее и прекрасней всех
Та, у кого я был в плену.

Презренью солоно пришлось:
Прогнали взашей мы его
И вертелом проткнули нос
За спесь и злое шутовство.
Погибла Гордость. Каково!
Девичья Честь пошла ко дну.
Так совершилось торжество
Того, кто долго был в плену.

Но тут проснулась Клевета,
Всегда готовая ко злу,
И ядовитые уста
Шипят презренную хулу.
Злоречье с Завистью в углу
Со Счастьем повели войну
И мечут за стрелой стрелу
В того, кто у Любви в плену.

Злоречьем гнусным раздражен
Был сам король Законный Брак.
Могучим войском окружен,
Он вышел в бой, и дрогнул враг.
Свалилась Клевета в овраг,
Спасите, - голосит, - тону!
Никто не сложит больше врак
О том, кто у Любви в плену.

Другая Честь взамен былой
Под сенью Брака возросла
И Красоте не меньше той
Даров почетных принесла.
Всю Честь, с которой ты жила, -
Промолвил Брак, - тебе верну.
Вовеки Красоте хвала,
Той, у которой я в плену!

СТИХИ О ЖИЗНИ ПРИ ДВОРЕ
[Послание королю]

О Господи, пошли мне сил!
Мне белый свет уже не мил,
Извелся я от злых страданий,
Любовь и радость позабыл:
Терзает боль в пустом кармане.

Стихи начну ли сочинять -
Не знаю даже, как начать,
Нет слов, и голова в тумане,
И падает из рук тетрадь.
Ох, как свербит в пустом кармане!

Бывало, я плясал и пел
И веселился как хотел,
Не знал тоски и воздыханий.
А ныне слезы мой удел
От страшной пустоты в кармане.

Тот, у кого набит карман,
С утра пораньше сыт и пьян.
А я бегу таких компаний -
Я, мол, пощусь, - каков обман!
Ох, горюшко в пустом кармане!

Что за карманы у меня!
В них деньги не живут и дня -
Бегут, как черти от литаний.
Мелькнут, укатятся, звеня, -
И снова пустота в кармане.

Я размышляю день и ночь:
Какой бы лекарь мог помочь,
Где капель взять и растираний,
Чтоб эту немочь превозмочь,
Засевшую в пустом кармане?

Вы, государь, тот врач благой,
Кому недуг поддастся мой,
У вас в руках предмет желаний -
Лекарство от болезни злой,
От пустоты в моем кармане.

[Жалоба королеве на хранителя ее гардероба
Джеймса Дога,
который вопреки королевскому распоряжению
отказался выдать Данбару камзол]

Пожалованный получить камзол
Пришел я смиренно, не чуя зол,
Но Дога уговорить не смог.
Презлющая псина этот Дог!

Не видеть Вашего мне даянья -
Свирепый страж хранит одеянья,
Он не пустил меня на порог.
Презлющая псина этот Дог!

При мне приказ был и Ваша печать -
Он же лаять давай и рычать.
Пустился я в бегство, не чуя ног.
Презлющая псина этот Дог!

Еще бы немного, и мне пропасть -
На меня, как на зайца, оскалил он пасть.
Как волкодав, силен и жесток,
Презлющая псина этот Дог!

От кого б гардероб Ваш он не устерег?
И султан турецкий, и Гог-Магог
От него побежали бы наутек -
Презлющая псина этот Дог!

Зачем же страшилище это в чести?
Не лучше ль болонку Вам завести?
Свирепость такая - большой порок.
Презлющая псина этот Дог!

[На того же Джеймса Дога, когда он
угодил Данбару]

Вас, государыня, молю
За друга, коего люблю,
Кто ваши платья чистит щеткой.
Наш Дог не дог, он агнец кроткий.

Коль я в стихах его задел,
Обидеть, право, не хотел -
Так, пошутил прямой наводкой.
Какой он дог, он агнец кроткий!

В порядке Ваши сундуки,
Подать, принять ему с руки,
Поздравлю Вас с такой находкой.
Не дог он вовсе, агнец кроткий.

Всегда покорен он жене,
Себя позволив по спине
Лупить сапожною колодкой.
Какой он дог, он агнец кроткий!

Ему супруга дорога,
Он носит с гордостью рога.
(А я б такую бабу - плеткой!)
Не дог он вовсе, агнец кроткий.

Пусть небеса его хранят,
Пусть принцы милостью дарят,
Пусть мир пребудет с ним, сироткой.
Ведь он не дог, он агнец кроткий.

НИЩИЙ БРОДЯГА

Нищий бродяга пришел на порог.
Хозяюшка, молвит, я весь продрог,
Холодно в поле, а путь мой далек,
На ночку одну пусти!
Весело в печке огонь горел,
Бродяга согрелся и песню запел,
К дочке моей на лавку подсел,
Начал турусы плести.

Мол, будь я свободен, как в те года,
Когда впервые пришел сюда,
Печали не знал бы я никогда,
Не ведал тоскливых дум.
Поет-припевает, язык распустил,
Девицу опутал, заговорил,
Не ведала мать, что гость натворил,
Что дочке взбрело на ум.

Да будь ты, как сажа печная, черна -
Мила бродяге лишь ты одна,
Иди со мною, будь мне верна,
Веселее бродить вдвоем!
Да будь я, как снег на горах, бела,
На край бы земли за тобой побрела,
Суму бы твою на плечах несла -
Вместе с тобой уйдем!

Так сговорились тишком да ладком,
Оба до света встали тайком,
Скользнули за дверь да бежать бегом,
Пока не проснулась мать.
Утро настало, хозяйка встает,
Горя не чует, беды не ждет,
В кут, где бродяга заснул, идет -
Светло, мол, пора вставать.

Глядит - а бродяги и след простыл.
Заголосила, что было сил,
Не зря, мол, нищий приюта просил,
Украл, небось, все, что мог.
К своим сундукам со всех ног бежит -
Добро все цело, на месте лежит.
Бродяга-то честный, видать, говорит, -
Не тронут на скрыне замок.

А дел-то много, надо спешить
Корову доить, тесто месить,
Пошла хозяйка дочку будить -
Вставай, мол, работы полно!
И тут померк в глазах у ней свет-
Пуста постель, и девицы нет,
Хвать-похвать, уж простыл и след,
Ушла с бродягой давно!

О горе мне, горе, стыд и позор!
Украл мою дочку бессовестный вор!
Бежит, не помня себя, во двор,
Кличет на помощь людей.
Скорей в погоню, соседи, друзья,
Сбежала бесстыжая дочка моя!
Бесчестья такого не вынесу я,
Проклятье ему и ей!

Кто верхами, кто пеши в погоню спешат,
Да разве вернешь беглецов назад!
Укрылись в ущелье, на травке лежат,
Да сыр молодой жуют.
Тебя, говорит он, люблю всей душой.
Она отвечает: навеки ты мой,
Доля моя - скитаться с тобой,
Домой меня не вернут!

Уж то-то бы мать разозлилась сейчас,
Когда бы вместе увидела нас,
Да мне она теперь не указ,
С тобой бродяжить хочу.
Он ей говорит: молода ты, чай,
Уловки да хитрости все подмечай,
Как пойдем с тобою из края в край,
Всему тебя научу.

Пусть сеет да пашет, кому не лень,
Кто хочет, пусть трудится целый день.
Бродяге все шуточки, трень да брень,
А для промысла хватит сумы.
Хромать я начну, да глаз подвяжу,
Подайте калеке! - прохожим скажу.
Глядишь - и краюху в суму положу.
Так будем кормиться мы.

НАГЛОЙ ВШИ, КОТОРУЮ Я ЗАМЕТИЛ
В ЦЕРКВИ НА ШЛЯПКЕ БЛАГОРОДНОЙ ДЕВИЦЫ

Эй, тварь ползучая! Куда
Ты нагло лезешь без стыда?
Да как попала ты сюда,
     Дрянная вошь?
Здесь пропитанья никогда
     Ты не найдешь.

Последний грешник и святой
Равно гнушаются тобой.
Как смеешь ты по кружевной
     Ползти вуали!
Ищи приют презренный свой
     У нищей швали,

Где рвань - заплата на заплате,
Где в грязных космах рыщут рати
Твоих раскормленных собратий,
     Где пыль и пот,
Где гребень костяной некстати
     Вас не спугнет.

А коль уж ты, дерзка и зла,
Сюда нахально приползла,
То хоть бы в складку залегла,
     Поджавши лапки -
Так нет, на самый верх пошла
     Девичьей шляпки!

Уйди, мерзавка, скройся с глаз!
Жаль, порошка я не припас.
Эй, сыпанул бы я сейчас
     На шляпку эту!
Уж тут бы ты пустилась в пляс,
     Не взвидев света.

Уж ладно, села б, наконец,
Ты на старушечий чепец,
Иль приманил бы сорванец
     Тебя безусый.
Но эта шляпка - образец
     Красы и вкуса!

Красотке ж гордой поскромней
Держаться надо бы, ей-ей!
Ей, Дженни! В тень уйди скорей,
     Не то вниманье
К "лунарди" привлечешь своей
     Всего собранья.

Увы, мы дара лишены
Себя узреть со стороны,
Не то все стали бы скромны
     И осторожны,
И милосердны и умны...
     Весьма возможно!

НИЖАЙШАЯ ПРОСЬБА РЕЧКИ БРУАР К БЛАГОРОДНОМУ ГЕРЦОГУ АТОЛСКОМУ

Милорд, ваш чуткий слух всегда
Склонен к словам мольбы,
И ныне я ищу суда,
Защиты от судьбы.
На Феба дерзкого несу
Я жалобу недаром -
Ведь он сгубил мою красу
Лучей жестоких жаром.

Я полноводною досель
Слыла в родных горах.
Привыкла резвая форель
Плясать в моих волнах.
А ныне тесно стало ей
Средь обмелевших вод.
У обнажившихся камней
Погибель рыбу ждет.

Недавно некий Бернс, поэт,
Забрел на берег мой
И в честь мою сложил куплет,
Почтив меня хвалой.
А я не удержала слез,
Хоть и была воспета -
В столь жалком виде мне пришлось
Предстать глазам поэта.

Ведь если б он меня узнал
В расцвете прежней силы,
Когда я бурно между скал
Потоки вод стремила
И рушила на горный склон
Прибой свой белопенный,
Меня бы на коленях он
Воспел самозабвенно!

Но вы хозяин здешних мест,
Милорд, и в вашей власти
Все воды, что текут окрест,
Избавить от напасти.
Деревья можно насадить
По вашему веленью,
Крутые берега укрыть
Кустов кудрявых сенью.

Пусть станут стройною стеной
Задумчивые ели,
Чтоб жар лучей и душный зной
Терзать меня не смели.
Тенистый клен и гордый вяз
И ясень благородный
Пусть берегут счастливый пляс
Волны моей свободной.

Густая зелень одарит
Блаженною прохладой,
А в дождь и бурю защитит
Овечек робких стадо.
Дрозды, малиновки, щеглы,
В ветвях найдя приют,
Свои веселые хвалы
Вам дружно пропоют.

Усталый путник обретет
Убежище от зноя.
Пастушка свой венок сплетет
Под зеленью сквозною.
И под покровом тишины
В тени заветной дуба,
Нетерпеливы и нежны,
К губам прижмутся губы.

Что им, двоим, весь мир сейчас!
Их мягкий мох покоит.
Надежно их от праздных глаз
Зеленый сумрак скроет.
Для них распустятся цветы,
И счастье через край
С небесной хлынет высоты
В укромный этот рай.

И бард придет на берег мой,
Любуясь восхищенно,
Как бьется пенною волной
Поток раскрепощенный,
Как ветви гнутся на ветру,
Как реют вольно птицы,
Как над долиной поутру
Седой туман клубится.

Ваш род в потомках процветет -
Пусть их минуют беды!
Они прославят свой народ,
Как встарь отцы и деды.
Прослышит гордый Альбион
До дальних рубежей
О прелести атолских жен,
О доблести мужей.

ПОХОД НА МОСКВУ

                               1

Император Нап собрался в поход,
Барабан гремит, труба зовет.
Под лазурью небес зелена трава.
Морблё! Парблё! Коман са-ва!
Вперед! Нас ждет Москва!

                               2

Несметное войско - солдат не счесть!
Приятной прогулки к далекой Москве!
Дюжина маршалов во главе,
Герцогов ровно двадцать шесть,
И короли - один или два.
Рысью вперед! Зелена трава.
Морблё! Парблё! Коман са-ва!
Нас ждет не дождется Москва!

                               3

Здесь и Жюно и маршал Даву.
Вперед на Москву!
Тут же Домбровский и с ним Понятовский,
И маршал Ней, что всех сильней.
Генерал Рапп тоже не слаб,
А главное - сам великий Нап.
Птички поют, зелена трава,
Морблё, парблё, коман са-ва!
Рысью вперед! Ать-два!
Кружится от радости голова,
И манит к себе Москва.

                               4

Император Нап такой молодец!
Мистер Роско напуган вконец.
Джон Буль, - говорит, - он тебя покорит,
На колени пади, преклони главу,
Мошной потряси, замиренья проси,
Ведь он идет на Москву!
С ним поляки воспрянут, дрожать перестанут,
Поколотит он русских, проглотит прусских. -
Солнышко светит, пышна трава.
Морблё, парблё, коман са-ва!
Узнает Напа Москва!

                               5

И Генри Брум, сей глубокий ум,
Сказал, как узнал про поход на Москву:
С Россией покончено, господа!
Конечно, и Лондон ждет беда -
Ведь Нап заявится и сюда,
Но это лишь с одной стороны,
А с другой стороны, мы понять должны:
То, что русским плохо - не повод для вздоха,
Пусть каждый рассудит - что будет, то будет,
И все это к лучшему по существу.
И мистер Джефри, исполненный сил,
Это мнение полностью разделил.
А голосом Джефри вещает сам рок:
Ведь он издает "Эдинбургский пророк".
Этот журнальчик в синей обложке
Не обойдешь на кривой дорожке -
Он знает грядущее, ведает сроки,
Этот журнал - Закон и Пророки.
Морблё, парблё, коман са-ва!
Весомы его слова.

                               6

Войска идут, их русские ждут,
Они не могут парле-франсе,
Но драться отлично умеют все.
Но уж Нап коль взялся, вперед прорвался.
Над зеленой травой небес синева,
Морблё, парблё, коман са-ва!
Взята французом Москва!

                               7

Но Нап не успел оценить подарка,
Стало в Москве ему слишком жарко,
После стольких стараний такой удар:
Пылает московский пожар!
Небо синеет, растет трава,
Морблё, парблё, коман са-ва!
Покинута Напом Москва!

                               8

Войско в обратный путь пустилось,
Тут на него беда и свалилась:
Ермолов, Тормасов и Балашов
И много других с окончаньем на ов,
Милорадович и Юзефович,
Да заодно уж и Кристафович
И много других с окончаньем на ович,
Голицын, Дедюрин, Селянин, Репнин,
И много других с окончаньем на ин,
А также Загряжский, Закревский, Запольский,
И Захаржевский, и Казачковский,
Волконский, Всеволожский и Красовский,
И куча других на ский и на овский.
Много было тут русских фамилий,
Очень Напу они досадили:
Дохтуров полечил его,
Потом Горчаков огорчил его,
И Давыдов слегка подавил его,
А Дурново обдурил его,
А Збиевский сбил с ног его,
А Игнатьев погнал его,
А Кологривов в гриву его,
А Колюбакин в баки его,
А Рылеев в рыло его,
А Скалон по скуле его,
А Ушаков по ушам его…
А последним шел седой адмирал,
Страшней человека никто не видал,
А уж имя его, читатель прости,
Мне не написать и не произнести.
И обступили бедного Напа,
И протянули грубые лапы,
Да как погнали его по росе…
Вот такое вышло парле-франсе.
В глазах зелено, на губах синева,
Морблё, парблё, коман са-ва!
Такое вышло парле-ву.
Попомнят французы Москву!

                               9

Тут, словно мало прочих невзгод,
Русской зимы наступает черед.
Нет у трескучих морозов почтения
К сану и славе военного гения,
Что блестящих побед одержал столь много,
Веруя в славу свою, а не в Бога,
А ныне живой ушел едва.
Над белым снегом небес синева…
Морблё, парблё, коман са-ва!
Далеко осталась Москва.

                               10

Что же он сделал, великий Нап,
Когда в русских снегах ослаб и озяб?
Он решил, что дрожать и мерзнуть ему,
Как простому солдату, совсем ни к чему,
Подвергая риску в неравном бою
Драгоценную шкуру свою.
Пусть другие рискуют своей головой,
Пусть гибнут они, был бы я живой!
И бросив армию средь невзгод,
Поскакал во всю прыть вперед.
Морблё, парблё и парле ву!
Кончен поход на Москву.

                               11

Да, в Москве он согрелся, пожар кляня,
А потом ему холодно было.
Но есть пламя жарче земного огня,
Холодней России могила.
Коль правду нам Папа Римский твердит,
Есть место, где огнь негасимый горит.
Морблё, парблё, коман са-ва!
Коли правда душа по смерти жива,
Он к хозяину своему попадет,
А хозяин его прямо в печь метнет,
А из той печи, кричи не кричи,
Вот беда, не сбежать никуда.
Из Чистилища Нап, уж поверьте вы,
Не сбежит, как сбежал из Москвы.

ПРАЗДНАЯ ЛЮБОВЬ

Он. Хочешь, я первой любовью буду, первой любовью твоей?
Я в сладкий плен на бархат колен перед тобой опущусь,
К твоим драгоценным ногам цветком головы прижмусь
И поклянусь, что одним томлюсь все пламенней и нежней.
        От любовной тоски -
        Твоих розовых губ лепестки.

Она. О да, хочу, ты первым будешь, первым любимым моим.
Я тебя с колен подыму и к груди цветок головы прижму,
Целуй без счету мои глаза, и губ я не отниму,
Никто в тот час не увидит нас, тайну мы сохраним,
        И ты не покинешь меня
        До нового дня.

Он. Нет, лучше второй я любовью буду, вторым меня назови.
Я поздней ночью в твое окно тихонько постучу,
За полог твой прокрадусь тайком, и мы погасим свечу.
И я до утра останусь с тобой в тесном кругу любви,
        В кольце твоих рук
        Под сердца стук.

Она. О да, лучше стань у меня вторым, второй любовью моей.
Я тихого стука в окно дождусь, ты войдешь в светлицу мою.
Как апрельский дождь поит цветы, так я любовь твою пью,
До самой зари ты будешь со мной, я сожму объятья тесней.
        Руками огражу,
        Заворожу.

Он. - Нет, я хочу быть третьей любовью, третьим хочу я стать.
Тебя у лесного ручья в глуши за купаньем подстерегу,
В охапку схвачу, на коне умчу, не споткнется конь на бегу.
Твои плечи нежны, слова не нужны, молча буду тебя обнимать.
        И ты в тишине
        Покоришься мне.

Она. Если так, ты не будешь любимым моим, любимым тебе не быть.
Коли первым придешь, посмеюсь над тобой, израню тернием грудь.
Коль вторым придешь - прогоню, осрамлю, ты в дом мой забудешь путь.
Ну а третьим придешь - прямо в сердце нож обещаю тебе вонзить.
        А после умру, скорбя,
        Оплакав тебя.

ВОСКРЕСНОЕ УТРО В ЛОТИАНЕ

Воскресный благовест плывет
И вдаль, и ввысь, под небосвод.
В долинах и над гладью вод
        Трезвон веселый
Поет и к радости зовет
        Луга и села.

Отдохновенье от трудов
Всем возвещает этот зов -
Вкусят заслуженных плодов
        На вольной воле
И горлица в тени садов
        И пахарь в поле, -

А он привык за много лет
Шесть дней подряд вставать чуть свет,
К безделью же привычки нет,
        И, впав в истому,
Слоняется, полуодет,
        С утра по дому.

Жене заботы через край:
Детишек в церковь собирай,
То приструни, то приласкай,
        Одень на славу,
Сластей в кармане припасай
        На всю ораву.

Вот к церкви девушки спешат,
И юбки нижние шуршат.
Корсетом пышный стан зажат,
        Во взорах нега,
Рубашки складочки лежат
        Белее снега.

Хозяин, шествуя, брюзжит,
На пыль дорожную сердит -
Мол, что у башмаков за вид! -
        Ведь он скупенек:
И вакса тоже, говорит,
        Чай, стоит денег!

Вот Марджет - нет ее резвей -
В зеленой юбочке своей,
И Дейви Кротс под ручку с ней,
        Тряся вихрами, -
Бегут вперед, чтоб всех первей
        Явиться в храме.

За ними - наш добряк с женой.
Костюм напялил выходной,
Цилиндр на голове - такой
        Он франт сегодня! -
Манишка блещет белизной
        В честь дня Господня.

Вот и церковные врата:
Все в сборе здесь, толпа густа,
Приветствий шум и суета,
        Рукопожатья…
Щебечут девичьи уста,
        И вьются платья.

Но чу! Сильней звонарь наддал -
Пусть поспешит, кто запоздал!
Рой черных сюртуков нажал -
        В дверях уж тесно,
И тут подъехать подгадал
        Помещик местный.

В углу судачат старики,
Сужденья метки, глубоки,
В политике все знатоки,
        Умом богаты -
В сравненьи с ними простаки
        Мужи Палаты.

Кой-кто сторонкой меж могил
С серьезной миною бродил,
И вид могильных плит будил
        В душе тревогу:
Мол, смерть близка, а нагрешил
        Я слишком много.

Кого года, кого недуг -
Вон Сэнди Блейн, вон Меррен Брук,
Легли родные дяди в круг,
        Всего четыре.
Родня, сосед, знакомый, друг -
        Почиют в мире.

И в памяти из темноты
Встают знакомые черты,
И из могильной немоты
        Звучат приветы -
Знакомый голос слышишь ты,
        Живуший где-то…

Летит торжественный трезвон,
Приветствует живущих он,
О тех, кто смертью унесен,
        Напоминает,
И каждый, сердцем умилен,
        Ему внимает…

Но вот уж в церкви все, и там
Расселись смирно по местам.
Вот пастор движется к вратам -
        Грехи сурово
Изобличать его устам
        Давно не ново.

Но прежде гимн! - сейчас, горласт,
Старик презентор тон задаст -
Затянут, кто во что горазд,
        Напев старинный,
Фальшиво и не в лад, в контраст
        Их мине чинной.

Потом молитву вознесут,
Текст из Писания прочтут -,
Шуршат страницы там и тут,
        И горьковатый
Из Библий аромат свой льют
        Полынь и мята.

Приход истомою объят,
Клюют носами стар и млад,
Но над детьми мамаши бдят:
        Чуть сполз на лавку
И засопел - сейчас вонзят
        В плечо булавку.

Усердных видим трех иль двух,
Кто обращен прилежно в слух,
Но также тех, кто ловит мух,
        Зевает сладко,
Да на девиц и молодух
        Глядит украдкой.

А пастор, ревностен и строг,
Разит грехи, клеймит порок.
И леность губит, остерег,
        И расточительность,
И блудных помыслов итог -
        Душегубительность.

И, мол, не лучше турка тот,
Кто лишь от дел спасенья ждет,
Но в церковь ложную идет -
        Не в нашу, то бишь.
Вкушаешь там нечестья плод
        И душу гробишь.

Да, нашей церкви лучше нет,
Лишь в ней спасение и свет! -
Согласный храп звучит в ответ…
        И служба длится,
А тем, кто наш оставил свет,
        Все крепче спится.

СТРОИТЕЛИ ИМПЕРИИ

Темпл, отважный капитан,
        Взял с собой свою собаку.
"За заслуги" орден дан,
        За давнишнюю атаку.
Малярию он схватил
        Вместе с орденом однако…
Он отважный капитан.
        Рядом с ним бежит собака.

Кокс - политик, полиглот.
        Он с моноклем, в лучшем виде -
Кланов закка-хель оплот
        И наставник всех африди.
Вечно шляется в горах
        В одиночку и при гиде…
Дипломат и полиглот,
        Денди в самом лучшем виде.

Хокинс - молод и ершист,
        Вулижда питомец смелый,
Как любой артиллерист,
        Знает: пушки - это дело!
Остальное - пустяки,
        Лишь бы пушка загремела…
Юн, задорен и ершист -
        Он щенок, но очень смелый.

Восемьдесят ворчунов -
        Томми, бравые солдаты.
"Бунервал - он кто таков?"
        "Бунервалы трусоваты!"
"Эх, тащиться нам в Читрал!"
        "Не подать ли кэб, ребята?"
Восемьдесят ворчунов -
        Наши храбрые солдаты.

Смуглолицых гурхов ряд -
        Веселятся, словно дети,
Знать, что ждет их, не хотят,
        И к чему им знанья эти?
Раз сиркар велит - идут,
        Резво встали на рассвете.
Гурхов топает отряд,
        Простодушных, словно дети.

Вот пенджабские стрелки,
        Бородаты, черноусы.
Все стройны и высоки,
        И в сражении не трусы.
Если грохнет вдруг джезайл,
        Вскинут вмиг ружье индусы.
Превосходные стрелки,
        Все стройны и черноусы.

Вьется тропка, путь нескор,
        Ветерки по склонам веют.
Выси гималайских гор
        На закате розовеют.
Топают упорно вверх,
        Зерна будущего сеют…
Склоны круты, путь не скор,
        Гималаи розовеют.

Орден "за заслуги" ("За выдающиеся заслуги", The Distinguished Service Order - DSO) - учрежден королевой Викторией в 1886 году. Им награждали за храбрость в бою, причем как правило старших офицеров - то, что он есть у капитана, подчеркивает его выдающуюся отвагу.
Африди, закка-хель - пуштунские племена.
Вулидж (Woolwich) - зд. военная академия в Вулидже, ныне муниципальном районе Лондона.
Бунервалы - жители местности Бунер в нынешнем Пакистане.
Гурхи - непальцы, служащие в британской армии.
Сиркар - начальник
Джезайл - длинноствольный кремневый мушкет, оружие пуштунов. Именно из джезайла был ранен в Афганистане доктор Ватсон, у которого ныла эта старая рана к дурной погоде.

ИЗМАИЛ

И Бог был с отроком; и он вырос и стал жить в пустыне; и сделался стрелком из лука.

                                                                              Быт. 21:20.

Отверженный, в пустыне он устало
Пал ниц, не зная, в чем его вина.
Мутился ум от жажды. Но струна
Небесной арфы в выси прозвучала.

И Бог дал крепкий лук ему и жало
Стрелы разящей, фиников, вина.
Восторг свободы испытав сполна,
Изгнанник понял: это лишь начало.

Так Измаил обрел свой дом в песках,
Стал господином дум своих и дел,
Хотя не раз сочилась кровь с ладоней.

Шли годы. Царства рассыпались в прах.
Но льва в земле Фаран он одолел.
И Бог был с ним. И быть ему на троне.

МАСКАРАД

          Посвящается Королю

Король, чей блещущий престол,
Затмил иных монархов троны,
Кто добродетелью процвел,
Благие даровав законы!
Нам в свете сем не преуспеть
Без твоего благоволенья,
Мы всё согласны претерпеть,
О милости твоей все наши помышленья.

В придворной нашей суете,
Где все приятны и любезны,
Искусства ценим только те,
Что для карьеры нам полезны.
Мы знаем, что везенье вмиг
Здесь обернуться может крахом,
Но тропку к счастью напрямик
Ты можешь проложить руки единым взмахом.

Удачу ловим мы свою,
В трудах усилий не жалея,
И отличаемся в бою,
Лишь о награде мысль лелея.
Все таковы, и даже ты,
Сколь ни превознесен судьбою,
Достигнешь большей высоты,
Когда весь мир земной смирится пред тобою.

Но полно! Столько рассуждать
К лицу ли маленьким людишкам?
Все в круг! Давайте танцевать,
Язык не распуская слишком!
Пусть скрипки заиграют в лад!
Все хорошо! Долой печали!
Лишь дамы много говорят.
Эй, тише там! Король велит, чтоб все молчали.

МЕЖДУ СОБАКОЙ И ВОЛКОМ

          Teneo lupum auribus

Кто таится там в углу
В сумеречный час несмелый,
Когда трели Филомелы
Оглашают лес Сен-Клу?

Кто в мои стучится двери -
Верный пес иль хищный волк?
Ведь в проказах знают толк
Эти басенные звери.

Это Аргус твой, Улисс?
Иль собака Ламартина?
Иль торчит из-за кулис
Волчья жесткая щетина?

Анжелика ты? Азор?
Как зовут тебя, приятель?
Ты На-ву-хо-до-но-сор?
Или Фенрис, волк-вещатель?

Кастор? Нестор? Или ты
Песик Жана де Нивеля,
Скачущий из темноты
В голове, пустой от хмеля?

Или бархатный волчок,
Что в лучах туманной Фебы,
Как уснули все эфебы,
Греет нежность милых щек?

Может, ты гонитель Красной
Шапочки, разбойник злой,
Обесславленный хулой
В детской сказочке ужасной?

Лафонтеновский злодей,
Что куражится до срока,
Ужас агнцев и людей, -
Или пес святого Рока?

Может, в песенке простой
О тебе поют пастушки:
"Не ходите в лес густой -
Волки бродят у опушки"?

Посылка

Пес и волк, ты плач и смех,
Враг и друг, слеза с улыбкой.
Серебрится серый мех
В этой сумрачности зыбкой.

В час когда и свет, и мрак
Нераздельно вместе слиты,
Ты мой друг, и ты мой враг,
Ты угроза и защита.

Пес! - когда звезда, лучась,
Ищет лунного осколка,
В пасторальный этот час
Защити меня от волка!