У БЕРЕГА

Под солнцем палящим бреду я в ленивой дремоте.
И море тихонько поёт мне, не зная покоя —
наверно, рыбацкий припев о труде и заботе.
А там вдалеке паруса увядают от зноя.

Присел на песок, что манил меня, ласковый, тёплый.
Вот запахи алги несёт ветерка дуновенье.
В просторе пропавший нырок, его резкие вопли,
как будто намёк на случайность, печаль и волненье.

И здесь, успокоенный медленных волн бормотаньем,
мечтаю о взглядах вчерашних, ловлю подсознаньем
те мысли, что скрылись за лёгкой и светлой улыбкой…

Темнеет простор. Отдыхает стихия без края,
оттенки бесчисленно множа и ими играя.
А волны всё те же, лишь с грустью насмешливо-зыбкой.

ТРЕПЕТ

У потемневших окон
волнуется листва.
Свои ли мысли шепчет
иль ночи скорбь-слова?

Прислушиваться страшно…
во мраке тьмы, тайком…
Мне шёпот сиротливый
болезненно знаком.

Приди, послушай тихо
о бурях в глубине
невнятной этой скорби,
что так близка и мне…

Дай руку ненадолго,
дай силы не страдать,
чтоб этой скорби тайну
мне сердцем не узнать.

Ты видишь: весь дрожу я,
как будто в страшном сне,
о скорби листья шепчут,
что так близка и мне…

Как жалобно трепещут…
Я на твоей груди
хочу забыть их шёпот
о том, что впереди.

Но в темноте снаружи
тревожится листва.
Свои ли мысли шепчет
иль ночи скорбь-слова?..

ЭЛЕГИЯ

Какое ты хочешь найти утешенье, играя
моей безнадёжностью и от меня вдалеке?
Здесь тоже ужасные, мрачные ночи без края,
моя ль в том вина, что мы строили «дом на песке»?

И кажется мне, что погибну я в бездне бездонной,
и мне ненавистен былой нашей страсти угар.
Что мне от того, что тоскуешь ты в муке бессонной?
Не радость моя ты уже, а безумный кошмар.

И всё же глаза не могу отвести я, родная,
от этого, полного скорбных рыданий письма,
но кажется мне почему-то, что ласка любая
уже опоздала, и в сердце лишь злоба и тьма.

О знаю, страдаешь! Без слёз, но смертельно бледнея,
ты пальцы ломаешь и хочешь решенье найти,
и думаешь: мир — это вздорная чья-то затея,
и нет уголка тебе в нём, как и нету пути…

Сейчас не любовь моя, нечто гораздо сильнее
с последнею лаской в душе твоей властно царит,
прощается тихо с тобой, всё нежней и теплее,
чтоб больше не знала ты муки страстей и обид.

Уже не заманят улыбки, цветы и свиданья,
скорбим в одиночестве высшем, жестоком, ином —
и радостью юной, подарком всего мирозданья,
мы жажды пожар не погасим взаимным огнём.

Великий мираж миновал нас, торжественно тая,
он был не любовью, а лишь недоступной мечтой,
и всякий, с приветственным гимном её ожидая,
потом пребывает до смерти в надежде пустой.

И я, потрясённый, напрасно ищу утешений,
ведь будет обидной для скорби никчёмная роль…
И как мы вернёмся опять в ту пустыню лишений,
когда так рыдает в сердцах наших памяти боль?

ОБРУЧЕНИЕ

Денница так сверкала ярко,
к себе притягивая взор,
в земном саду виденья жарко
сплетались в призрачный узор.

Уже затихнул шаг стыдливый
ночного ангела… зови!..
он прибыл в час несуетливый
лить миро на цветы любви.

И где-то две души, могучий,
трехкратный херувимский звон,
соединит, и свет созвучий
их девственный нарушит сон.

И неизвестна им застылость
из мрака выросших древес,
на две души слеза, как милость,
упала с высоты небес.

ОРХИДЕЯ

По склону облаков скользнула
луна, вступая в мир чудес,
и вдохновенно обманула
ночной заворожённый лес.

Из глубины молчанья зрея,
мерцает свет, и в тот же миг
сияющая орхидея
свой раскрывает странный лик.

С тех пор всё горько, всё напрасно,
взгляд колдовской горит едва,
в ночи, прелестная, бесстрастно
мне шепчет дивные слова.

Мечту ли светлую погубит,
живую ль душу раздвоит,
кровавых слёз капель полюбит
и скорбью всё заполонит.

Зажжёт огонь, как лёд холодный,
расколет памяти гранит,
и сон невинный и свободный
венком терновым наградит.

Я проклинаю чары феи
за то, что в колдовском лесу
лицо коварной орхидеи
увидел и в себе несу.

ПРОЩАНИЕ

Простите, дорогие горы,
и берега, и отчий кров,
зовут безбрежные просторы
и волны свежие ветров!

Мне видится корабль волшебный,
знамён воинственных краса,
шумит морской бальзам целебный,
трещат с надрывом паруса!

Зовёт меня мой пращур буйный,
пленённый в дальней стороне,
огонь я вижу златоструйный,
свой образ в золотой броне!

Я вижу херувимов белых
и храм нездешней красоты,
там имя царственное в смелых
устах пылающей мечты!

Зовёт меня громада света,
но сна закон суров и строг,
простите, я не жду ответа,
я — сын, зовёт меня мой бог!