Дополнительные материалы

Сайт о творчестве Владимира Резниченко

МНОГООБРАЗИЕ МИРА

Кто родился, кто чахнет от недуга,
Там речка шелестит меж берегов,
Тут слышен соловья влюбленный зов,
Здесь ревом льва оглашена округа,

Вон зверь бежит, вон малая пичуга
Летит в свое гнездо кормить птенцов,
Тот сносит дом, а этот строит кров,
Кто ставит сеть, кто гонит стадо с луга,

Кто сыт войной, кто рвется на войну,
Кого влечет высокий сан министра,
Кого – придворной дамы красота,

Кто в десять дев влюблен, а кто в одну,
Кто обнищал, кто богатеет быстро...
О мир, о мрак, о тлен, о суета!

ПРИМИРЕНИЕ С ГОРЕМ

С моей тоской я свыкся навсегда,
Дойдя до безразличия такого,
Что мне не в радость ласковое слово,
Что мне не в тягость злоба и вражда.

Я жив, пока жива моя беда;
Так обошлась со мной судьба сурово,
Что я бегу от празднества любого,
Лишь скорбь не причиняет мне вреда.

Моим несчастьям нет конца и края,
Вся жизнь – несчастье. Горе бесконечно,
И, значит, бесконечна жизнь моя.

Ведь если боль живет, не умирая,
То вместе с болью буду жить я вечно;
Но если боль умрет, умру и я.

АПОЛОГ О СМЕРТИ

Смерть, злобствуя, среди людей блуждала.
Увы, подобны зрячие слепцу!
Старик, столкнувшись с ней лицом к лицу,
Не видел хищного ее оскала.

А юноше, тому и дела мало
До будущего: невдомек глупцу,
Что неизбежно жизнь придет к концу...
И всех их Смерть перстом пересчитала.

А после выстрелила наугад,
Глаза зажмурив. "До чего нелепы
Твои злодейства!" – вслед я крикнул ей.

"Таков закон, – взглянув на миг назад,
Ответила она, – раз люди слепы,
Вслепую поражаю я людей".

СМУТНЫЙ МИР

Есть множество нехоженых дорог,
Чтобы достичь желанного порога;
И есть одна, известная дорога,
Протоптанная тысячами ног.

Пойти по ней? Но горестный урок
Людских невзгод предупреждает строго:
Неторных троп опаснее намного
Путь, что на вид удобен и широк.

Я полон страха – каждую минуту
Подстерегает странника беда.
Быть может, не искать пути к приюту?

Земной стезей не выйдешь никуда:
Мир смутен и рождает в сердце смуту.
Лишь в небе – путеводная звезда.

* * *

Утеха мандарина и брамана –
Над светлым чаем вьющийся дымок,
Пиленый сахар – снежный искр поток,
Блеск молока, налитого из жбана;

На углях хлеб поджарился румяно,
Лоснится масла желтого брусок,
И Ганимед, собрав подруг в кружок,
За девами ухаживает рьяно.

Готово угощение. Спеши,
Сарменто, к нам – за стол садиться надо!
Нас шутками своими посмеши!

Ни мрак, ни дождь, ни ветер не преграда
Для тех, кто веселится от души.
Пусть ночь темна – у нас в сердцах отрада.

* * *

                  Франсиско Жозе Фрейре
                  с просьбой прислать испанского табаку

Храм Януса, где войны и раздоры
Бушуют взаперти, – моя ноздря.
В носу бесчинства дикие творя,
Дрянной табак закупорил все поры.

Страшны мои гримасы, гневны взоры...
Понюшку за понюшкою беря,
Вдохнуть хочу – но трачу силы зря;
Хоть палец суй, не сдвинешь пальцем горы.

Зловонный ком ноздрю мою забил
Подобно пробке, в хрупкую бутылку
Вколоченный тяжелым молотком.

Чтоб обойтись без сверл и без зубил,
Ты моему гонцу вручи посылку
С испанским светлым, мягким табаком.

МАЛЕНЬКОЕ ИРОНИЧЕСКОЕ СТИХОТВОРЕНЕ

Любопытство пылкое свое
ты любовью называть не вправе.
Словно погруженный в забытье,
ты не различаешь снов и яви...

Любопытством чувственным томим,
ароматы и цвета лелея,
ты приносишь в дар глазам своим
тело, белых простыней белее.

Одурманен запахом духов
в складках лент, в переплетеньях пряжи,
ты стремишься угадать, каков
запах кожи, замкнутой в корсаже.

Всю ее предвидя наперед,
ты спешишь, не подождав развязки,
ощутить, как сладок этот рот,
как упруга грудь, как томны ласки.

Каждый вздох ее и каждый вскрик
ты воссоздаешь в воображенье,
предвосхитив наивысший миг
в пестрых безднах головокруженья.

Всех ее привычек вызнав суть,
любопытный, ты стремишься дальше,
ты ей в душу хочешь заглянуть,
подлинное отличив от фальши.

Словно погруженный в забытье,
ты не различаешь снов и яви...
Любопытство пылкое свое
ты любовью называть не вправе.

УРОК

Заплаты на моей одежде бедной,
незамутненный блеск монеты медной
и этот черствый хлеб

полней, чем все тома в библиотеке,
раскроют мир, сокрытый в человеке,
пред теми, кто не слеп.

Как карта мира – латаное платье,
его урок гласит: все люди – братья,
их неразрывна связь.

Монета высшей учит нас науке:
к деньгам, из рук переходящим в руки,
не прилипает грязь.

Кора земная – та же корка хлеба;
запомни: тех, кто щедр, земля и небо
одарят, не скупясь.

Заплаты на моей одежде бедной,
незамутненный блеск монеты медной
и этот черствый хлеб

полней, чем все тома в библиотеке,
раскроют мир, сокрытый в человеке,
пред теми, кто не слеп.

КАБАРЕ

Свет, полощущий ленты
в зеркалах тротуаров.
Полосатые тенты
ресторанов и баров.

В зал спустившись по лестницам,
видишь, как полумесяцем
алкоголически
меланхолический
нимб исходит от рампы.

Королева подмостков,
словно бабочка, в блестках
мерцающей лампы,
вьется в лунном тумане,
дурманит и манит,
летя и тая.

Но, как скальпель прозектора,
вспыхивает прожектора
игла золотая,
впившись в бабочку белую,
гибкое тело ей
делая жестким.
В публике – ни хлопка…
Луч пришпилил к подмосткам
мертвого мотылька.

ВЕЩИ

Монеты, ключ, податливый замок,
заметки в дневнике – хоть вышли сроки,
чтоб смог ты вновь вчитаться в эти строки,
трость, карты, шахматы, сухой цветок,
запрятанный в страницах старой книги
на память о каком-то дорогом,
но тем не менее забытом миге,
и зеркало, где мертвенным огнем
дрожит рассвет в закатном алом круге.
Гвоздь, рюмка, дверь – велением судьбы
тебе даны послушные рабы,
слепые и безропотные слуги.
Уйдешь – они не сохранят твой след.
Им безразлично, жив ты или нет.

* * *

Твой счет, луна, не выправишь никак,
но дробь безукоризненная эта,
где свет – числитель, знаменатель – мрак,
когда один рассвет и два рассвета
прибавятся к шести, изменит знак
и вычитаньем будешь ты раздета
по пояс, а затем, сквозь черный тюль,
блеснет нагое тело, круглый нуль.

* * *

Наперекор соломенной воде
лимонных рощ встает луна, пылая,
но, отражаясь в палевой слюде,
скользит, как сабля, песнь ее немая.
Пусть эта рябь, танцовщица нагая,
тебе, луна, сопутствует везде:
она в тебя как в бубен бьет, но с нею
ты скована, подобно Прометею.

ЖИТЬ

Зимой и летом нет конца заботам,
с утра до ночи бедам нет числа.
Идешь с поклажей, обливаясь потом, –
извилист путь и ноша тяжела.

И западня за каждым поворотом,
и тайна из-за каждого угла,
и тратишь силы зря: скрывает мгла
дорогу к недостигнутым высотам.

Пьешь наспех, дышишь наскоро; от дум
устала плоть, изнемогает ум,
и суета становится привычкой...

Так размышляя, коротает век
разумный зверь, чье имя – человек,
один, на сквозняке, с зажженной спичкой.

СУЩЕСТВОВАТЬ

И все-таки, что это значит – жить?
Скитаться, видеть, петь, но сознавать,
что завтра – смерть, что суждено – не быть,
исчезнуть, ничего не ощущать.

Пока же – пить, дышать и созерцать,
искать разгадки, тайны находить.
Какое наслажденье – говорить.
Возможно ли – навеки замолчать?

Быть существом среди других существ.
Иметь свою частицу, свой глоток
зари и ветра, пламени и льда.

Считать рассвет первейшим из торжеств.
Вытягиваться к солнцу, как цветок.
Идти – из ниоткуда в никуда.