На главную страницу

РОМАН СЕФ

1931, Москва – 2009, там же

Странная фамилия – память об отце (по первым буквам) Семене Ефимовиче Фаермарке, расстрелянном в 1937-м. В Казахстане, где оказался не по своей воле, однажды в камере пересыльной тюрьмы выучил со слов бывшего директора русской гимназии в Шанхае стихотворение Арсения Несмелова «Последний рубль дорог...»; когда в 1990 году в Москве выходила большая книга Несмелова, стихотворение было опубликовано по тексту, записанному Сефом по памяти. Одним из первых литературных учителей будущего классика советской детской литературы (а им Сеф стал бесспорно) был другой «забвенный» – переводчик Исай Мандельштам. Позже Сеф оказался в Москве, даже работал... шофером в Союзе писателей. Много писал, в основном для детей. Переводил тоже много, почти исключительно с английского – американских и австралийских поэтов. Детям свойственно становиться взрослыми, но сефовское «Один судак, большой чудак, который жил в реке, умел молчать на чистом французском языке...» помнится и в самом что ни на есть зрелом возрасте. Книгу «взрослых» стихотворений «Турусы на колесах» (М., 1999) выпустил в очень зрелом возрасте. А переводы – сами по себе. Но они тоже не забудутся.


ВИКТОР ДЕЙЛИ

(1858-1905)

ЗОВ ГОРОДА

Бог создал лес, раздолье рек,
А город создал человек.
Ну что же – каждый при своем,
Мы любим то, что создаем.
В деревне воздух и простор,
А в городе и пыль и сор,
В деревне благодать полей...
И всё же город мне милей.

Когда холмы темнеют в час закатный
И ветер засыпает у плетня,
Я слышу голос гулкий, властный, внятный, –
Я слышу город. Он зовет меня.

Казалось мне, что я готов,
Как схимник, жить во тьме лесов,
Вдали от всех мирских забот,
Вдали от суеты и мод.
Казалось, там я обрету
Возвышенность и чистоту,
Живя в пещере иль в дупле
Со светлой думой на челе.

Так юность думала. Она
Всегда во всем убеждена.
Ей, дуре, очень мало лет,
Ей кажется, что в ней весь свет.
Теперь, когда я стал взрослей,
Ищу я истинных друзей,
Люблю леса, но во сто крат
Я больше человеку рад.

Я знаю, толчея дорог,
Конечно, не пойдет нам впрок,
И запах трав полезней нам,
Чем деготь с пылью пополам,
И что вино наверняка
Губительнее молока,
В деревне так свободен я,
Но город – преданность моя.

Пусть Циммерман и иже с ним
Зовут нас к зарослям лесным,
К уединенью... ну и пусть.
А я по Хантер-стрит пройдусь,
Там встречу друга. О былом
Мы разговор с ним заведем,
По рюмке выпьем – мне она
Приятней, чем в горах луна.

Вот свежий ветер меж дерев
Завел прощальный свой напев,
В прохладном воздухе покой,
И мир, и счастье над землей.
Свидетель Бог – я их любил,
Но как бы лес мне ни был мил,
Я должен встать и вновь идти,
И в дождь и в вёдро
Я в пути.

Когда холмы темнеют в час закатный
И ветер засыпает у плетня,
Я слышу голос гулкий, властный, внятный, –
Я слышу город. Он зовет меня.

УИЛЬЯМ Г. ОГИЛЬВИ

(1869-1963)

КАК ПОГИБ БЕН ХОЛЛ

Тысячу фунтов стоил Бен Холл,
Верней – его голова.
Прочесаны были и лес и дол,
А сам он в Лакланский край ушел,
И следом кралась молва.

Погоня от Уэддинских шла холмов
К Уилгону, где скрыться он мог.
Зорко следили зрачки стволов,
Любой полисмен нажать был готов
Винтовки стальной крючок.

Холл крался, словно в облаве лис,
И, веткой самшита скрыт,
Как ястреб, смотрел он с отрогов вниз –
Туда, где конники вскачь неслись
И слышался звон копыт.

В ноги вонзились иглы заноз,
Терновник куртку порвал,
Голоден, бос, он щетиной оброс,
В лесах, где скрываться ему пришлось,
На зверя похож он стал.

Но каждую ночь, лишь звезда взойдет,
Близ хижины пастуха
Ганнинг переходил он вброд,
Три раза в двери стучал, и вот
Отпирала замок рука.

А позже беглец с припасом еды
Осторожно крался назад.
Ночь размывала его следы,
И полог спасительной темноты
Бена Холла укрыть был рад.

Но друг о награде узнал. С тех пор
Жадность проснулась в нем.
Ставни закрыл он, дверь – на запор,
Коня поскорее вывел на двор
И к городу – прямиком.

Ты можешь скакать, чтоб друга спасти,
Чтоб счастье свое вернуть,
Но в целом мире нельзя найти
Трудней и безрадостнее пути,
Чем предателя черный путь.

Ветер свистел с презрением вслед,
Хмурые сосны в лад
Ему шептали: "Пути здесь нет", –
И краску стыда – ярко-красный свет
На щеки бросал закат.

Возле суда осадил он коня
И сразу повел рассказ.
Подумал сержант: "Нужна западня,
Он будет пойман средь бела дня,
Попался на этот раз".

В ту ночь встретил друга фальшивый друг.
Фальшивую вел он речь:
"Отряды свернули опять на юг,
К Ганнингу можешь идти, на луг,
И там до утра прилечь".

В двух милях, где купа деревьев видна,
В море травы густой,
Выбрал Бен Холл местечко для сна,
И, словно монета в крови, луна
Повисла над головой.

Беглец заснул на сырой земле,
Вздремнул на свою беду...
Всё тихо. Мерцают угли в золе,
Но тени уже крадутся во мгле,
И предатель получит мзду.

В белесой тьме едва различим
Свет маленького костра.
Полисмены тихо следили за ним;
Винтовки к мундирам прижав сырым,
Они ожидали утра.

А когда рассвета меч расколол
Стену высоких гор
И ветер в движенье реку привел:
"Именем королевы, Бен Холл!" –
Крикнул сержант в упор.

Вскочил изможденный беглец, рывком
Тощие руки подняв.
"Огонь!" И в горах раскатился гром.
"Огонь!!" А рассвет своим чередом
Плыл над морем дубрав.

Полиция слово держит. И тут
Предатель был награжден,
Славные дни для него идут,
В баре, у стойки, знакомый люд
Громко сзывает он.

Всех приглашает по одному,
Друзей собирает в круг,
Но никто не подал руки ему,
Последний бродяга не пил потому,
Что рюмка – из грязных рук.

И когда "аминь" мне молвит Творец
И жизни порвется нить,
Я лучше в том поле найду конец,
Где погиб когда-то Бен Холл храбрец,
Чем с предателем стану пить.

РОБЕРТ ФИТЦДЖЕРАЛЬД

(1902–1987)

ПРОХОЖИЙ

Сияли окна. Золотой их ряд
Следил за мной, когда в вечерней мгле
Я миновал светящийся квадрат,
Отмеченный лучами на земле.

Кричали окна бранные слова
За то, что путь мой огибал пятно,
За то, что я еще искал родства,
Которое им вспомнить не дано.

ИНДИВИДУАЛЬНОСТЬ

Что ж, поменяемся, мой друг,
Вот кожа, вот скелет,
Грехи и перечень заслуг,
Мне их не жалко, нет.

А вот и мысли, иногда
Они похожи так,
И каждая из них – звезда,
Сверкнувшая сквозь мрак.

Их выслал Разум, и неслись
Они из вечной тьмы,
Но быстро расхватали мысль
Обычные умы.

Теперь торгуйся – в банке страх,
Кровь и потоки слез,
Ничто – за пустоту и прах,
Дерьмо – за твой навоз.

Но прежде мысли – красота
И добродетель есть,
И мужество, чья честь чиста,
И благородства честь.

Поверь, невелика цена
Тому, что облик свой
Меняет в прорези окна,
В стекле души живой.

Осталась память – мягкий воск,
И «Я» – летящий миг,
Сознание сменило мозг,
Но кто из нас двойник?

ИЗЛУЧИНА РЕКИ

Да, я ошибся. Излука ушла
Налево. И я был рад
Пройтись к деревьям. Из-за ствола
Всё внове увидел взгляд.

Я рад был, что мыслей веретено
Меня привело туда,
Где было важным только одно:
Изгиб реки и вода.

То, что казалось сутью самой –
Спешка в тревоге дня, –
Стало бревном в стремнине речной,
Серой трухой плетня.

Обруч, сжимавший мозг, ослабел,
Помалу стали видны
Берега под акацией, где предел
Означался у тишины.

Плыли там мысли: деньги, борьба...
Пусть тонут – так нелегки, –
Тем, у кого еще есть судьба,
Важнее изгиб реки.