СИЗИФ

Счастливые могли сойти гурьбою
В Элизиум, где медленная влага
Бесшумных рек и полнота покоя
Напоминала им земные блага.

Но мне открылась даль иного мифа:
Зеленый куст, склонившийся над Летой,
Стон музыки и немота Сизифа.
Проходят дни. Зима сменяет лето.

Счастливые несутся пестрой стаей.
Ничтожные бредут толпой унылой.
Он рвется вверх, безмерно вырастая –
Еще гордясь закабаленной силой.

Уже вот-вот он будет на вершине,
Толпа теней его припомнит имя.
Но камень рухнул – и опять в долине
Его следы пересеклись с другими,

Высот не испытавшими следами.
И сам себе он кажется безвольным
Ничтожеством: он не осилил камень,
Который мог бы стать краеугольным.

Нагорный храм мог сделаться итогом
Его мечты, возвысившись над бездной...
Несчастный грешник, ты осмеян богом –
Ты побежден в сраженье с бесполезным.

Но каждым низвержением гранита
Ты давишь змей, крадущихся по склонам.
Храм не воздвигнут, но змея убита.
Ты победил в стремленье непреклонном.

КАРТИНЫ СТОКГОЛЬМА

Не в честь тебя ль слагались руны
во дни кровавой старины?
Но порваны на лирах струны,
и вряд ли отзвуки слышны.
Стокгольм, опять твой ветер мчится,
к чужбине облака гоня,
но северных идиллий птица
мертва для нынешнего дня.

Ты сотни воплощений знаешь,
меняешь возрасты шутя:
под Новый год в подушках таешь,
весной смеешься, как дитя.
Мечтателям, друзьям искусства,
входящим в улицы твои,
ты отдал столько сил и чувства,
что ныне спишь как в забытьи.

Гляжу, как небо голубое
июни красит в темный цвет.
Стокгольм, он был рожден тобою,
тот незабвенный день побед,
когда надменный и прекрасный
вернулся Ваза в свой дворец,
године голода ужасной
и горю положив конец.

То вдруг ты мрачен нестерпимо,
и ночь – подобием столба
густого пушечного дыма –
и то не Карла ли судьба?
Как серый батальон, туманы
отходят вспять, в родимый дом,
и лампочка в поземке пьяной
бивачным видится костром.

Но мы тебя сильней любили
за твой сентябрьский аромат:
театр в густавианском стиле,
зал Оперы и маскарад,
где представлялись пасторали
и бился пульс, как менуэт,
где в бархате кулис играли
то фейерверк, то лунный свет...

В безвременье мечтатель бродит
и видит очертанья дней,
и жизнь, живую жизнь находит
в безжизненной игре теней.
Но день зовет. Качайся, руна,
теперешнему ветру в лад.
На древних лирах рвутся струны.
Так надо. Курс в сегодня взят.

ИНТЕРВЬЮ

Я слышал и был убежден наперед,
что в доме напротив никто не живет.

Но нечто там было. Фантом? Наважденье?
– Откуда вы здесь, господин Привиденье?

Полгода в могиле? Печетесь о деле,
которого даже начать не успели?

Письмо? Представляется важным весьма?
Как? Вы не писали такого письма?

Вы в спор из-за ренты вступили когда-то
и стали убийцей родимого брата?

Я понял! Вы ищете тут амулет –
кольцо или розу увядшую! Нет?

Так, может быть, ландыш? Согласно преданью,
он в царстве теней почитается данью.
.........................................………………

В заброшенных комнатах кто-то ходил
и свечкой зажженной вовсю начадил.

Но взять интервью не сумел я, увы.
А вы?

ДЖОНАТАНУ СВИФТУ

К тебе, мудрейшему декану,
Пришел я за советом добрым.
Своих заслуг считать не стану
Перед свиданием подобным.

Я вижу: океан соленый
Хватает берег дланью пенной,
На пальце островок зеленый
Горит, как изумруд бесценный.

Темно. На торф ирландский рыжий
Ниспала твердь лиловой чашей.
Заухала сова над крышей,
Горшок в камине брызжет кашей.

В серебряных манжетах руки
Расчертят карту и расчислят,
Искусства ради и науки –
И смысл не в том, что люди мыслят.

Став, как и ты, морским бродягой,
По атласам, тобою данным,
Вошел я в бухты Бробдингнага,
Явился в гости к лапутянам.

Бывал у йеху – тех, что блюда
Из собственного варят кала:
Проклятье попранного люда –
Донос, оружие фискала.

Ход жизни преломился с болью
На звенья разного металла,
И сердце напиталось солью,
Но пустоты не испытало.

С людьми делясь посильной лептой
И бешенством живых хотений,
Я взгляд сберег от черной ленты
Непостижимых ослеплений.

И я пришел спросить декана,
Где жидкость взять волшебной силы,
Чтоб из чернильницы стеклянной
Я черпал больше, чем чернила?

На твой манер хочу быть старым,
На скучных старцев не похожим,
Что мучат мир высокопарным
Наставничеством и скулежем.

Принц, отраженный зеркалами,
Чуть свистнет – и поэты в сборе.
Прогнули задницы рядами
И виги перед ним, и тори.

Правители всегда не правы,
Решив, что слава их – навеки.
Один щелчок – и прочь из славы
Лететь им в пекло картотеки.

И полночь с плачущей совою
Над домиком в глуши ирландской
Прочней, чем лавр над головою
Владыки с мраморной гримасой.

Звучит в сегодня обращенный
Твой голос: дела тьма на свете.
Кто мнит историю свершенной,
Достоин безоружной смерти.

Отваги, сын! Тяни за нитки
По мелководью флот потешный.
На муравьиные ошибки
Да грянет с неба град кромешный.

Покуда есть земля под небом,
Ищи причалы новых странствий,
Вне этого прощенья нет нам.

Декан, я берегу наказ твой.

ПЬЯНЫЙ РЫБАК

Удильщик, на кровавой мели
Я жду, не клюнут ли форели.
(Йегова радугой небес
Не мерил золота на вес.)
Одна с кровавым ртом форель
Взяла приманку. Мой кошель
Жилищем ей служил, доколь
Его не прохудила моль.

Я дни ловлю календарем,
Платком воюю с комарьем,
От грома укрываюсь дома,
Зажав в руке бутылку рома
(Она давно червей полна);
Вот койка, чтоб забыть в час сна
Про червь расплавленного гнева,
Что старческое точит чрево.

Встарь почиталась амулетом
Добыча рыб. Зимой и летом
Жизнь пляшет джигу неустанно,
Как из китовьих спин фонтаны.
Пусть ловля у меня жалка –
Чиста душа у рыбака.
Не лейте слез напрасных, дети,
Над рыбой, не пришедшей в сети.

Отходит вспять волна-проныра
И кровью заливает дыры;
В ботинке гравия зерно
Представиться луной вольно;
Отрыжки совести больной
Источник замутили свой.
Я больше, чем всегда, ворчу –
В ухабы старости лечу.

Весь в динамитах ручеек,
Где прыгал честный мой крючок.
Сегодня эта тема в моде –
Об истощенье мелководий.
Поймать Христа – вот было б дело!
Но это бес снует везде
Вплоть до Стигийского предела –
А Бог ступает по воде.

ЛЕГЕНДЫ ОСТРОВОВ

LA RIVIERE DOREE... *

Сквозь зелень – к морю. Известь и песок.
И ветерка пронзительное соло
Напоминает детский голосок
В глухих стенах миссионерской школы.

Рассудок пьян. Собор на Шуазель
Разносит эхо, словно грот песчаный,
Затопленный в глубинах океана,
Колодец или каменная щель.

Гнездо из света. Via dolorosa. **
Тереза в одеянии из бронзы
С стрелою в сердце и копьем в руке...

Где тайна, что возвысится над нами,
Над берегом, над черными телами,
Закутанными в пену на песке?

* Позолоченная река, также ожерелье (франц.)
** Букв.: скорбный путь (итал.)

QU'UN SANG IMPURE... *

Козимо де Кретьен. Над ним надзор
Хранила мама. Сан-Луи, 13.
Пансионат и лавка. Древний сор.
О ценах разрешалось торговаться.

Фамильный меч, заваленный тряпьем;
Собранье черных кукол; под стеклом
На якоре стояла баркентина.
От гордости кружилась голова.

"Ты притупи, о Время, когти льва", **
Но сохрани плешивого кретина,
Наследника достойной, честной касты,

Для маменьки, для ароматной пасты,
Для дорогой косметики, для виста,
Для трагедийных вздрагиваний твиста.

* Пусть нечистая кровь... (франц.)
** Из XIX сонета Шекспира.

LA BELLE QUI FUT... *

Мисс Россиньоль. Ее сухое тело,
И кость узка, и глубина во взоре...
Представь, что Магдалина Донателло **
На склоне лет попала в лепрозорий

Для старых католичек. В черной шали,
Заколотой булавкою непрочной,
Мы видели ее в глухом квартале
С корзиной и посудиной молочной.

Мне говорила мать, что это тело
Любило шелк и легкие кареты...
Но раз она над мертвым в церкви пела –

И в нем узнала сына... Да, вот эта
Седая ведьма в вылинявшей шали,
Чей взор горел, чьи руки обнимали...

* Красавица, которая была... (франц.)
** Донателло (ок.1386-1466) – итальянский скульптор.

* * *

Двадцатый век. Миранда. Санта-Грасс.
La guerre civile *. Фаланга у Мадрида.
Кровоточащий свет. Полночный час.
Усталый профиль сосланного. С виду

Типичный иудей. Строчит статью,
Сминает лист и прячет под рубаху,
По временам, озлобясь, бьет с размаху
По лезущему на нос муравью.

Парадоксальный век, когда героя
Гнилой оливой кормят на второе,
А ночью блохи до смерти едят...

В отеле спят. Лишь девочка у входа
Насвистывает песенку свободы,
Какие пели много лет назад.

* Гражданская война (франц.)

ADIEU... *

Я должен написать еще сонет,
Иначе бы я вовсе свел на нет

То главное, что мы имеем, – море.
Рыбачий риф. Тропа на плоскогорье

Опасна и узка, как бечева.
В тумане зеленеют острова,

Наш самолетик кружится над пляжем,
Серебряным сверкая фюзеляжем,

И нитка стали отделяет нас
Блестящей и натянутой прямой

От облаков, от синевы морской...
Взглянуть на острова в последний раз,

Морские мили стягивать витком –
И ни о чем не думать. Ни о ком.

* Прощай... (франц.)