ЗВЕЗДНЫЕ ПОЛЯ

Утес над полуночною долиной,
Залитый лунным светом небосвод,
Где тени туч бегут немой лавиной,
Поток, который острый серп несет
И серебро дробит на глади вод.

Равнина переходит шаг за шагом
В гигантские террасы, чьи края
Обрамлены болотистым оврагом.
Там, шелковую нежность затая,
Спят камыши в истоме забытья.

Земля не слышит соловьиной трели,
Ей не нужны ни песни, ни слова.
Сквозь заросли река несется к цели,
Но кажется, что и она мертва.
Не шелохнется тусклая трава.

Когда земля в младенчестве дрожала,
Утес, который каплей камня был,
В потоке магмы, лавы и металла,
Вбирая жар бесчисленных светил,
Вокруг ядра пылающего плыл.

И молния, как дротик раскаленный,
Насквозь пронзала сердце темноты;
Клубился пар, и в пропасти бездонной
Ломались с треском горные хребты.
Но вот настало царство немоты.

Как страшен лик всеобщего покоя,
Который землю-мать заворожил!
И тишина дыхание живое
Засасывает, как стоячий ил;
Кровь цепенеет в лабиринте жил.

Как мог я называть покой когда-то
Венцом существованья? Раем – ад?
Что, если годы моего заката
Такой же ужас впереди таят
И нет для смерти никаких преград?

Май Жизни вел меня аллеей сада
Под сенью нависающих ветвей
В часы, когда смиряла зной прохлада,
И замолкали голоса людей,
И пел, мечтая, дремлющий ручей.

И вот я вновь у водной круговерти.
Лишившись юной силы колдовской,
Минуты жду, когда мне Ангел Смерти
Закроет очи ледяной рукой.
Пусть так, Господь! Ужаснее покой!

ВОЗВРАЩЕНИЕ

Опять передо мною длинный мыс,
И дымный берег, и канва прибоя,
И чайки, и лесистые холмы
В туманной дымке, и туман над морем.

На отмели, у мертвых кораблей
Лежат циновки. Здесь ютится племя.
Горят костры, и люди меж огней
Лежат или сидят спиною к морю.

Их черепа изящны и малы,
А их носы чернеют, словно клювы
Тех древних птиц, чей щебет и сейчас
Напоминает о цикадах, пчелах

И диком меде, сладком, словно дым
Чуть тлеющих костров в дождливый вечер.
Сверкают их глаза, и влажный блеск
Зеленых тел подобен блеску моря.

О древние беспомощные боги!
Стоит в воде по пояс Дионис,
Изваянный из дерева. Глазницы
Песком набиты, и остатки краски

Смывают волны с губ его и лба.
Свершилось долгожданное! Погасли
Костры, и только чайки всё кричат,
И дымка, дымка застилает землю...

ТОСКА КАЗАРМ

Здесь пенье мертвых слышат коридоры,
Здесь барабанов не смолкает бой.
Рисует плесень на стенах узоры,
Отсвечивая трупной синевой.

Умершие убийцы, сквернословы
Живут у нас, не ведая трудов,
А мы, как дети, им отдать готовы
Принадлежащий нам по праву кров.

Их песни снова к небесам взлетают,
Куранты повторяют их напев.
Свою окраску улицы меняют.
Мы, грешники, стоим, осиротев.

Боимся мы капралов и движенья
Привычных дней, безмолвия тоски,
Того, что дарит нам воображенье, –
Гор, примулы, извилистой реки.

Мечты, что нас томят, защитной сеткой,
Как сад, окружены со всех сторон.
Немые, мы стоим шеренгой редкой,
Не помня даже собственных имен.

Мы гости здесь, и умереть должны мы,
Чужих знамен приветствуя полет.
Торжественная смерть неутомимо
Под грохот барабанов нас ведет.

И мы в одной шеренге с мертвецами
Идем, не поднимая ясных глаз,
Еще способных отвечать слезами
Ночной звезде, взирающей на нас.

ИСПЫТАНИЕ ТАЛАНТА

Теофилю Готье

Искусство велико. Его леса
Таинственные манят неофита.
Смелее, посвященный! Дверь открыта,
И лестница ведет на небеса.
Оно не только праздничный чертог.
Равно прекрасны дуб и незабудка.
И песне, что насвистывает дудка,
Послушно вторит благородный рог.

Всегда храни достоинство и честь.
Порой душа, влюбленная в искусство,
Призваньем называет это чувство.
А как с талантом? Он и вправду есть?
Порою дураком слывет пророк,
А перлом остроумья – прибаутка.
Когда в почете пребывает дудка,
Никто не слышит благородный рог.

Упорен будь, коль знаешь, что силен.
Трудись! Искусства нет без огорченья.
Напрасны могут быть твои мученья.
Талант не только в силе заключен.
Гни лук, но не ломай! И мощь не впрок,
Когда выходит из границ рассудка.
Запомни: как бы ни старалась дудка,
Стократ мощнее благородный рог!

Искусство велико, искусство ждет.
Ему потребен жрец неутомимый.
В нем сильный обретает храм незримый,
Но слабый лишь могилу обретет.
К тому, кто лжет, вопрос искусства строг:
"Чего ты хочешь? Нет! Что можешь? Ну-тка!"
Когда тебе по силам только дудка,
Оставь в покое благородный рог!

25 ДЕКАБРЯ 1960.
ПАМЯТИ ДИЛАНА ТОМАСА

Палата 130 в коридоре направо.
Сейчас пять утра, поскольку мимо проехала
тележка молочника и в глазах лошадей отразились
штыковые лучи уличных фонарей.

25 декабря 1960.
Дети спят перед Рождеством, окруженные подарками –
лошадками, пистолетами и пирожными, –
спят, ожидая сирены солнца,
ожидая взрывов хлопушек,
спят перед Рождеством, и, как свеча,
на Госпитальном холме пламенеет дерево.
Палата 130 в коридоре направо.
Когда он выпивал бутылку бренди,
ему приходилось часами лежать в кислородной палатке:
ведь он стал алкоголиком с тех пор, как выпил
свой первый стакан. (Смотри-ка: дневной свет
блестит на горлышке бутылки, как жерло орудия,
направленного на город!)
Ах да, он однажды сказал себе,
что страстно стремится к своему мертвому Богу.
Его последние слова? Их не было –
он лежал тихо, с открытыми глазами.
Палата 130. Позаботились о том,
чтобы глаза его были закрыты, руки сложены,
и вся комната стала подобна непроницаемому щиту.

Лишь на подоконнике в ярком дневном свете
богом творит отходную молитву.