* * *

Так благородна, так она чиста,
Когда при встрече дарит знак привета,
Что взору не подняться для ответа
И сковывает губы немота.

Восторги возбуждая неспроста,
Счастливой безмятежностью одета,
Идет она - и кажется, что это
Чудесный сон, небесная мечта.

Увидишь - и, как будто через дверцу,
Проходит сладость через очи к сердцу,
Испытанными чувствами верша.

И дух любви - иль это только мнится? -
Из уст ее томительно струится
И говорит душе: "Вздохни, душа".

* * *

Амур замолвить слово
За сердце может, что у вас в плену.
И чуткую струну
В душе далекой тронет Состраданье.
Отрадно ждать, что снова
Увижу вас - и радостно вдохну,
Чуть прах дорожный с платья отряхну:
Разлуку сокращает ожиданье.
Надеюсь, кратким будет испытанье,
Желанный близок час,
Недаром вижу вас
В мечтах, и не помеха расстоянье:
Будь я на месте или на ходу,
Мольбою госпожу мою найду.

* * *

Я был уверен, что остыли чувства,
Что выстудили годы их приют,
Однако вновь желанья душу жгут.

Остались искры, скрытые золой, -
И я смиряюсь перед властью рока
И новой страстью, горячей былой.
Когда я плачу, боль не столь жестока,
Но не боятся горестного тока
Ни искры в сердце, ни коварный трут:
Как никогда доныне, пламень лют.

Зачем поверил я, что волны слез
Вольны с огнем покончить негасимым?
Вновь в жертву бог любви меня принес
Огню с водой, врагам непримиримым,
И тщетно упованье - невредимым
Освободиться от любовных пут,
Когда черты прекрасные влекут.

* * *

Уходит жизнь - уж так заведено, -
Уходит с каждым днем неудержимо,
И прошлое ко мне непримиримо,
И то, что есть, и то, что суждено.

И позади, и впереди - одно,
И вспоминать, и ждать невыносимо,
И только страхом Божьим объяснимо,
Что думы эти не пресек давно.

Всё, в чем отраду сердце находило,
Сочту по пальцам. Плаванью конец:
Ладье не пересилить злого шквала.

Скорей бы пристань. Порваны ветрила,
Сломалась мачта, изнурен гребец,
И путеводных звезд как не бывало.

Из "Карнавальных песен"

ПОЮТ ТОРГОВЦЫ СОСНОВЫМИ ШИШКАМИ

Всем шишкам шишки! Шишки просто чудо!
Орешки так и сыплются оттуда.

Поверьте, дамы, шишка - редкий плод:
Ее ни град, ни ливень не проймет.
Любой орешек положите в рот -
И масло брызнет, словно из сосуда.

Едва успев на дерево залезть,
Бросаем шишки вниз - по пять, по шесть,
А если кто еще захочет съесть,
Чуть потерпи - и станет больше груда.

Иная просит муженька: "Вон ту!" -
И ловит шишки прямо на лету,
А пригласишь ее на высоту -
Надует губки: что, мол, за причуда.

Есть вещи, может быть, и поважней,
Но ты на шишки денег не жалей,
К себе покупку прижимай сильней:
Утащат шишку - то-то будет худо.

В одной орешков больше, чем в другой,
Хозяйки, подходите за любой,
Товар не залежится ходовой!
Коль денег нет, берите так покуда.

В терпеньи нашем - торжества залог:
Дабы орешек выскользнуть не мог,
Нацеливай получше молоток -
И ядрами наполнится посуда.

Любовный пробуждая аппетит,
Товар на вкус не хуже, чем на вид,
И перед ним никто не устоит:
Нежнее не найти на свете блюда.

ПОЮТ ЗАКЛИНАТЕЛИ ЗМЕЙ

Мы заклинаем змей, а если надо,
И от змеиного спасаем яда.

Мы от святого Павла род ведем.
Неблизко, дамы, наш родимый дом,
Но как не задержаться здесь при том,
Что вашей чуткой ласке сердце радо?

У всех у нас внизу природный знак,
Чем больше он, тем больший ты мастак,
И чтобы даме убедиться, как
Щедра природа к нам, довольно взгляда.

Дабы из вас любая поняла,
Что вам от наших змей не будет зла,
Хотим, чтобы на пользу вам пошла
Наука, нам известная измлада.

Попробуйте медянку распалить,
Дразните, не давайте ей остыть, -
Она покажет вам такую прыть,
Что для нее и латы не преграда.

Угрюмый аспид - не змея: дракон.
И спереди, и сзади жалит он,
Но спереди не так велик урон,
Хотя и страх берет при виде гада.

У ящерицы этой вкус такой,
Что дамы не смутят ее покой,
Ей больше облик нравится мужской,
Она у нас особенного склада.

Тут ящерки у нас припасены,
Что нападают тайно со спины:
Они сначала вроде не страшны,
А после - больно и берет досада.

А этот змей, как видите, растет,
Сожми его - из пальцев ускользнет,
Однако на поверку он не тот,
Надолго не хватает в нем заряда.

Такой змее залечь всего милей
На травке или в ямке меж камней,
А этот бойкий исполинский змей
Болото ищет - как-никак громада.

Присесть хотите - бросьте взгляд вокруг,
Чтоб вам змея не причинила мук,
Предательски набросившись, - а вдруг
Поблизости змеиная засада!

Коль скоро змей хотите не робеть,
Сие вино попить полезно впредь
И этот камень при себе иметь,
Да не терять - беречь превыше клада.

Спасибо чарам, камню и питью,
Теперь вы силу знаете свою
И чем крупнее встретите змею,
Тем большей вам покажется награда.

ВИНО

Вино всегда вино, скажи, касатка!
Что с ним сравнишь, где лучше что найдешь?
Гляди сама, какое чудо пьешь!
Чем не янтарь? И вовсе нет осадка.

Как человеку без вина? Загадка!
Глотнешь чуток - жениться невтерпеж.
Хоть ешь навоз - потом винца хлебнешь,
И у тебя во рту ничуть не гадко.

Пей чистым или хлеб в него кроши -
Все вина независимо от цвета,
Все, окромя поддельных, хороши.

Свое вино в Дженцано и в Орвьето
Для живота лафа и для души.
А это пробовала ты? А это?

КАРЕТА КАРДИНАЛА

Где Каччабове делается уже,
Ну прямо настоящая кишка,
Мчал кучер не простого седока,
А кардинала, что гораздо хуже.

И этот чертов кучер, важный дюже,
Чем всех предупреждать издалека:
"Поди! Поди!" - сбил, сволочь, старика
И переехал колесом к тому же.

Ну, люди полумертвого с земли
Подняли, на руках домой снесли -
Как тут не пособить хоть в самом малом!

Сказать тебе, что будет с лихачом?
Увидишь, кучер будет ни при чем,
Всегда при чем, который пешедралом.

МОГИЛЬЩИКИ

При малярии, при ее давнишней
Способности вовсю косить людей
Наш брат могильщик жил повеселей,
А нынче жизнь куда уж никудышней!

Никто не мрет, и ежели Всевышний
Не вразумит маленько лекарей,
Профессия могильщика, ей-ей,
Сама умрет, поскольку станет лишней.

Семнадцатый - вот был удачный год!
На редкость дружно помирал народ,
У нас работы было через меру.

Друг моего дружка, могильщик сам,
Надеется, что в утешенье нам
Небесный Царь на Рим нашлет холеру.

ГЛАВНАЯ ПРИЧИНА

У папы есть не только руки-ноги,
Не только две ноги и две руки,
Но также рот, и зубы, и кишки -
И что же получается в итоге?

А то как раз, что надобны налоги,
Ведь повар должен что-то класть в горшки,
Тогда как деньги, даже медяки,
Валяться не привыкли на дороге.

Плати попам - а их у папы тьма!
А кто пойдет в шпионы задарма?
Вынь да положь за свечи, стирку, глажку!

Для всех загадка, как бы папа жил,
Когда бы свой народ не обложил,
Хотя и рад бы дать ему поблажку.

ДОПЕКЛА ЖЕНА МУЖА

Ты замолчишь? Ты дашь мне передых?
Учти, еще одна такая сцена -
И ты калекой будешь, Мадалена.
Кончай зудить! Нет больше сил моих.

Эхма! Жениться надо на немых.
Горластым дурам море по колено,
А после ноют: мол, какого хрена
Мужья бросают или лупят их?

Да помолчи ты, злюка, хоть минутку!
Привыкла, дрянь, что я с тобой хорош,
А я устал плясать под бабью дудку.

По-твоему, не жди, не будет, врешь!
Смотри, я разозлился не на шутку,
Заткнись, не то костей не соберешь!

ЗНАКОМАЯ УТЕШАЕТ ВДОВУ УБИТОГО

Зарезали… А ты бы что хотела,
Чтоб лучше за решеткой умер он?
Не забывай, нам не дано спокон
Знать, где и как душа покинет тело.

Скажи, тебе реветь не надоело?
Да успокойся! Вон Наполеон
Где дуба дал? Там, где со всех сторон
Сплошное море. Смерть - такое дело.

Скончаться дома может человек,
В больнице, на войне окончить век,
На виселице, за столом трактира.

Взять твоего хотя бы, например…
Все в мир приходим на один манер,
Уходим же по-разному из мира.

ПОВИТУХА НАРАСХВАТ

- Тебе кого, сынок? - Мне повитуху.
- Ушла на роды. - А когда придет?
Я от жены… Насчет отхода вод…
Аж весь взопрел - бежал что было духу.

- Ну и неделька! Ну и заваруху
Устроили: из той вода текёт,
У этой схватки! Сразу всем черед
Телиться подоспел - видать по брюху.

Сейчас у нас ноябрь, а карнавал
Был в феврале. Ты сам бы посчитал,
Тут, братец, арихметика простая.

Девятый месяц кончился как раз,
И разрешается дитем у нас
Не каждая, так каждая вторая.

С ЧУЖИХ СЛОВ

Я тут слыхал про папу краем уха
(Не сам придумал - я себе не враг!),
Что будто папа выпить не дурак.
(Чего ж не выпить, если в горле сухо?)

Оно, конечно, может, вроде слуха…
Но ежели винишко - самый смак,
Ему стаканчик выпить - вроде как
Соврать под мухой или не под мухой.

Святое дело… Пасха… Рождество…
День всех Святых… Или, к примеру, Троица…
Не выпьет в праздник человек, расстроится.

Так что не будем осуждать его:
Над нами главный он, над христианами,
Вот на здоровье пусть и пьет стаканами.

КУМУШКИ

Не видно? Так еще приотвори
Маленько ставню. Ну?.. Что там творится?
Как нет?.. Куда ж он мог запропаститься?
А, разглядела. Там он, там, внутри.

Молоденький, смазливый… Что за птица?
Родня?.. Поменьше чепухи пори!
Ей гладит ушко, а она, смотри,
По пальчикам его вязальной спицей.

Ну и лиса! Горазда поломаться!
Небось и не поймет синьор милорд,
Что наша цаца вовсе и не цаца.

Снял шляпу, расстегнул... Да тише! Буде -
Услышат… Не хихикай. Тьфу ты, черт,
Закрыли занавеску - ну и люди!

НЕДУЖНАЯ ДОЧКА

Что делать с дочкой? Как беде помочь?
Что с ней случилось после карнавала?
Еще совсем недавно танцевала
На площади весь день, а то всю ночь.

Вмиг зажигалась, будто спирт, точь-в-точь,
Всем нравилась, а нынче перестала,
Вдруг затужила, сникла, приувяла,
Ну вроде как мне подменили дочь.

Почти не спит и кушать неохота,
Кусок положит в рот - и тут же рвота,
Толстеет, хоть и перестала есть.

Не знаете, синьора Маргарита,
Какая есть от этого защита?
Должна ведь быть какая ни на есть!

К БУТЫЛКЕ ВАЛЬТЕЛЛИНСКОГО ВИНА 1848 ГОДА

Когда гремела в долах Ломбардии
могучим эхом слава геройская,
          когда в апреле италиец
                     меч обнажил свой против австрийцев,

ты, ниспадая с кручи ретической,
лоза, поила запахом ласковым
          рожденные в могучих Альпах
                     волны седые рек величавых.

Октябрь страданий шел по Италии
когда в бочонке глухо бродило ты,
          и город храбрецов - Кьявенна -
                     послал пять дюжин воинов славных,

готовых к гордой смерти за родину, -
помочь Верчее. Недруги дрогнули,
          трехцветное завидя знамя:
                     вотще Гайнау звал их в атаку.

Реции слава и слава дочери
отцов свободных! В Реции солнечной
          отрадно звонкие бокалы
                     вином прозрачным твоим наполнить

и петь про доблесть Лация воинов,
что под трехцветным знаменем двигались,
          про то как рать австрийцев чваных.
                     их шаг заслыша, бежала в страхе.

Погибших тени пусть подпевают нам, -
про них поэтом песнь эта сложена.
          Поднимем, братья, тост за славу!
                     Вновь предстоят нам битвы с врагами.

Но в старцах живо все ваше мужество,
и в жилах юных кровь ваша пенится:
          Италия, твой стяг трехцветный
                     Увидят скоро Альпы другие.

Примечания: В апреле 1848 г. итальянская армия одержала первые победы над австрийцами.
Реция - независимая римская провинция в центральных Альпах, включавшая, Вальтеллинскую долину, Тироль, часть Швейцарии и Баварии.
Верчея или Верчела - деревня близ озера Меццола, где между 22 и 27 октября 1848 г. около двухсот воинов из Кьявенны сдерживали наступление превосходящих сил австрийцев во главе с генералом Гайнау.
Альпы другие - Альпы в провинциях Трентино и Венеция Джулия.

ТОТО МЕРУМЕНИ

I

Изящные балконы от глаз листва укрыла, -
заросший сад не знает заботы человека...
В моих стихах встречалась стократ такая вилла,
пример архитектуры семнадцатого века.

Ей бесконечно трудно мириться с долей новой,
она грустит о частых ватагах шумных в старом
саду, о пышных пиршествах под сводами столовой
и о балах в гостиной, уплывшей к антикварам.

Бывал здесь Дом Ансальдо, и Дом Раттацци - тоже,
а кто владельцев виллы сегодня навещает?
Авто, рыча, подкатит - и пассажиры в коже
горгоной о приезде своем оповещают.

Залаяла собака, шаги - и дверь бесшумно
открылась... Здесь, где тихо, как в монастырской келье,
живет Тото Мерумени; мать не встает с постели,
на ладан тетка дышит, а дядя - слабоумный.

II

Двадцатилетний Тото - раним, изнежен,
неплохо образован, словесности любитель,
умом не блещет... Нравственность?! О! здесь Тото небрежен,
сын времени, прогресса типичный представитель.

Он не богат, и время "сбывать слова" приспело
(его кумир, Петрарка!) - статейки нынче в моде,
но он избрал изгнанье, милей не зная дела,
чем о былых проказах размыслить на свободе.

Нельзя назвать недобрым его. Он деньги может
для бедных дать, он первую пошлет клубнику другу,
придет с вопросом школьник - он школьнику поможет,
окажет эмигранту посильную услугу.

Свои ошибки зная, он не кусает локти.
Он добрый, - над такими как раз смеялся Ницше:
"...меня смешат ничтожества, что добротою высшей
кичатся лишь затем, что у них тупые когти..."

Труды окончив, можно и поиграть немножко
под вековою сенью на травке глянцевитой
с любезными друзьями - охрипшей сойкой, кошкой
и чудо-обезьянкой, чье имя Макакита...

III

Жизнь все свои посулы давно взяла обратно.
Он звал Любовь, лелея актрис мечтою жаркой, -
актрисы и принцессы исчезли безвозвратно,
теперь он делит ложе с молоденькой кухаркой.

Лишь только дом затихнет, на цыпочках девица,
свежа, как ранним утром на ветке плод нектарный,
к нему, босая, входит и на него ложится,
что ею обладает, пассивный, благодарный...

IV

Истоки чувств со временем пустыми оказались -
последствия болезни неизлечимо стойкой:
с беднягой сделал то же мучительный анализ,
что сильный ветер делает с пылающей постройкой.

Но, как на месте дома, доставшегося в пищу
огню, родятся шпажники - пожарищ украшенье,
сия душа, которая подобна пепелищу,
стихи - цветочки чахлые - рождает в утешенье...

V

Тото почти что счастлив. Он мысль перемежает
созвучьями, - безделье простительно невежде!
Тото в себе замкнулся, Тото соображает,
жизнь Духа постигая, не понятую прежде.

Поскольку голос небольшой - и бесконечна нива
любимого искусства и свой всему черед,
Тото творит - наука мне! - и ждет честолюбиво.
Однажды он родился. Однажды он умрет.

В ПОЛУСНЕ

Мне больно за изнасилованную ночь

Воздух точь-в-точь
как кружево
изрешеченный
ружейной пальбой
людей
забившихся в окопы
точно улитки в свою скорлупу

Мне кажется
будто тысячи колоссов
тысячи задыхающихся
каменотесов
колотят
по булыжной мостовой
моих улиц
и я слышу их
не видя
в полусне

ВЕТЕР И ФЛАГИ

Порыв, дохнувший горьким ароматом
соленых волн в петлистую долину,
настиг тебя под бледным небоскатом -
и волосы в глаза, на плечи хлынули.

Шквал, облепивший платьем твое тело,
запечатлев на миг в своем искусстве,
как мог вернуться, что ему за дело
до этих голых круч в твое отсутствие?

И как погасло буйство, обессилев, -
и веет дуновение с начала,
что в зыбке гамака тебя качало,
и ты могла летать, паря без крыльев?

Увы, так не бывает: время зёрна
не властно дважды вылепить похожие!
Ну, а случись такое - и, бесспорно,
всему конец, и нам, конечно, тоже.

Минутной не давая передышки,
раскинувшиеся по косогору
флажками украшаются домишки
на радость и на удивленье взору.

Мир существует - сказочный заказник...
И сердце, замерев, миражи мерит
внезапным изумленьем - и не верит,
что у голодных настоящий праздник.

* * *

Принеси мне подсолнух, навеянный далью,
посажу его в почву, сожженную солью,
чтобы он к небесам, голубому зеркалью,
желтый лик обращал - свою жажду и волю.

Всё неясное к ясности смутно стремится,
тают абрисы тел в акварельных размывах,
краски - в нотах. Итак, раствориться -
это самый счастливый удел из счастливых.

Принеси мне частицу палящего лета,
где прозрачны белесые очерки мира
и где жизнь испарилась до капли эфира, -
принеси мне подсолнух, безумный от света.

ЛЕТО

Крест пустельги скользит по земле в пробеле
между кустов отрешенных. А что облака?
Тысячи лиц на веку родника.
Память - обуза!

Может, серебряным извивом форели
на быстрине
снова ко мне возвращаешься, мертвая дева, - ты,
Аретуза.

Вот золотое плечо в ореоле
солнечных брызг,
белая бабочка, нить над водою -
путь паука, протянувшийся вниз...

Что - невидимка, а что подавляет
величиной...

Сколько разрозненных жизней ради одной!

ВО СНЕ

Концерт сычей, когда дрожа сполохи
бледнеют, выцветая, словно радуга,
любовный бред и вздохи,
греховный стук в висках, с которым сладу
нет, страх, что ночь способна опрокинуть
ударом кедры, - это всё готово
ко мне вернуться, неудержно хлынуть
из рвов и труб, меня заставить снова
твой голос слышать. Пробирает холод
при звуке дикой жиги, враг забрало
надвинул. Амарантовая входит
луна в глаза, закрытые устало,
и сон ее уносит в глубь колодца,
во мрак - и кровь и после смерти льется.

ОПИСЬ

Опись
памяти потрепана: кожаный чемодан,
носивший наклейки стольких отелей.
Уцелели считанные ярлыки, но и те
я не трогаю. Их соскоблят носильщики,
таксисты, ночные портье.

Опись твоей памяти
ты дала мне сама накануне ухода.
В ней названия многих стран,
даты приездов, отъездов и странная страница в конце
из одних многоточий... как бы указывающих
на возможность невозможного "продолжение следует".

Опись
нашей памяти нельзя представить себе
разорванной на две части. Это единый лист со следами
штампов, подчисток и нескольких капель крови.
Она не была ни паспортом, ни послужным списком.
Служить, даже мысленно, означало бы всё еще жить.

ИЗ "РИМСКИХ СОНЕТОВ"

ЗАПРЕЩАЕТСЯ МОЧИТЬСЯ

Среди мочи, по улицам текущей, -
моча болонок и моча дворняг,
моча монахинь и моча гуляк,
а тут прошел священник вездесущий.

Струя - пожиже и струя - погуще,
струя - веселый или грустный знак,
струя, что рассекла полночный мрак,
или струя - дитя зари встающей.

Кто мучится задержкою мочи,
кто умер, - только тот не направляет
на эти камни пенную струю.

И мочатся фонтаны... И в ночи,
светясь, горячий ручеек петляет...
Я поднял лапу... - я не отстаю.

ЗАПРЕЩАЕТСЯ ВЫБРАСЫВАТЬ МУСОР

Бумага, стекла, скорлупа, жестянки,
тряпье, коробки, горы кожуры,
бутыли, туфли, смрадные пары,
автомобилей бренные останки.

Коты любого сорта, банки, склянки,
бесстыжие крысиные пиры,
гнилая жижа, грязные дворы,
лицо домов - не краше их изнанки.

Неугомонные торговцы, плеск
фонтанов, голуби, колонны, блеск
величия, руин надменный холод.

И молча смотрят свалки и века
на стены, где безвестная рука
из ночи в ночь рисует серп и молот.

ПОВЕРКА

Порою заветной, порою
задумчивой нам временами
мерещится стрекот нестройный,
поверка, безмолвные слоги,
волшебные скарабеи!
смена шипящих губными
без гласных, печать запретных
голосов, устремленных втайне
к дрожащей воздушной ячейке;
послания тщетных эребов,
заложенных в нас от века,
предвестье грядущих захлебов,
где с бездной один на один ты,
где наши кромешные будни
сложились в свои лабиринты
на грани воронок молчанья,
на тоненькой ниточке смысла,
песчинка - сыпучая мерка
секунды, которой не хватит...
невнятные грезы подхватит
следующая поверка.

ТЕКСТ ИСПОВЕДИ

- Я понимал, что дома
не застану его в тот день.
Вот я и выбрал тот день,
чтобы к нему зайти.
Я должен был с ним свести
давние счеты - и, зная,
что я кругом невезучий,
твердил себе: не упусти
единственный верный случай.

Я взбежал по ступенькам
на нужный этаж. Сердце
колотилось. Я постучал.
Еще постучал. Покричал.
Позвал его. Бесполезно:
эхо пустого подъезда
ответило незнакомо.

Так и есть. Его не было дома.
Так что он мне открыл самолично.
Боже мой, до чего он был
жалок! Я не забыл,
как он дрожал. И, может
(может), прав беспощадно был -
(может) прав, что его убил.

Что тут прибавить можно?
Он вел себя неосторожно
в тот день. Если б он был дома,
во-первых, он мне не открыл бы,
конечно, а во-вторых,
с лестницы гостя спустил бы.
И то, и другое - в моих
интересах, в общем-то. Он бы
(я бы) остался в живых.

ДИАНА, ПРОБУЖДЕНЬЕ

Просвечивает ветер между клочьев
тумана, мягко светится гора,
вселенная сияет, приурочив
ко времени счастливый знак. Пора?

Настало время подниматься, время
для чистой жизни. В глубине зеркал
улыбка пролетает, в окнах - трепет,
не в уши - в душу мирный звук запал.

И ты ликуешь - можно без опаски
теперь противоречить смерти. Так
в распахнутые настежь двери краски
врываются и вытесняют мрак.

И мы, к виденьям радужным прикованы,
себе дорогу заступаем вспять
и, токами воздушными влекомые,
взлетаем: за день жизни - жизнь отдать.

EN HONNEUR DE...

Роща в солнечных накрапах
Лист осенней карусели
Сладок мне твой горький запах
Запах моря запах соли

Согреваю пальцы щелком
Ниспадающим на плечи
И не понимаю толком
Бессловесной тайной речи

Все мои тревоги хрупки
И сомнения и ревность
Груди - белые голубки -
Их уносят в неизвестность

Как луна твой торс пшеничный
Между нами нет ни щелки
Я с тобою ты со мною
Вроде нитки и иголки

Хоть минутку хоть одну бы
Дать еще продлиться чуду
Эти яростные губы
Не забуду не забуду

Потеряться раствориться
В золотой купели тела
Быть собою стать тобою
Словно перевоплотиться

В чистоте твоей алтарной
Под твоим жемчужным сводом
Где с молитвой благодарной
Сердцем сердце слышу рядом

В глубине твоих потемок
В тайной бухте на приколе
Чувствовать тебя на память
По твоей горчащей соли