На главную страницу

ЛЕОНИД ЦЫВЬЯН

1938, Ленинград — 2007, Санкт-Петербург

По образованию — инженер-гидротехник; переводить начал почти случайно: увлекся К. И. Галчинским и попытался переложить его русскими стихами. Ну и — плакала вся гидротехника, с 1969 года Цывьян стал профессиональным переводчиком. О себе Цывьян писал: «Своими непосредственными учителями считаю Э. Л. Линецкую и Ю. Б. Корнеева, с которым я много работал». От себя прибавлю, что, пожалуй, не только Корнеев повлиял на Цывьяна, но и наоборот — во многих переводах Корнеева слышна интонация его ученика. Цывьян был награжден польским орденом «За заслуги перед польской культурой», именно польская поэзия была его настоящей стихией.


ФРАНСИСКО ДЕ КЕВЕДО

(1580—1645)

ИНАЯ ПЕСНЯ

И дни, и деньги, что терял с тобою,
Оплакиваю я с тоскою.
Марика, просто мочи нету,
Как жаль теперь мне и любой монеты,
Что отдал я тебе своей рукой,
И оплеух, оставшихся за мной.

Покуда ты была моя подруга,
Я думал, ты десятирука,
О трех утробах, шестинога -
Так на тебя тогда я тратил много.
Но ты двурука, ног не боле двух,
Не разнишься ничем от прочих шлюх.

Тобою — я, ты — мною обладала,
Тебя ласкал — ты отвечала,
С тобой сливались мы в объятье,
Но нынче не могу никак понять я:
Какой закон велел, какой судья,
Чтоб ты — за деньги, но задаром — я?

Меня поносишь и клянешь сугубо,
Понеже обломала зубы:
Твои клыки не растерзали
Мне сердце — ведь оно прочнее стали.
Но ты в другом успела, видит Бог:
Ты обескровила мой кошелек.

Пока я для тебя сорил деньгами,
Меня снабдила ты рогами.
Небось хотела ваша милость,
Чтоб наше счастье бесконечно длилось?
Голубушка, я больше не дурак,
Дороже поцелуя мне медяк.

Пусть кто другой тебе отныне платит -
Глупцов еще на свете хватит.
Но помни, чтобы стать любимой,
Тебе самой любить необходимо,
Быть преданной и нежной — лишь потом
Тянуться можешь ты за кошельком.

Что ж, ощипала ты меня изрядно -
Все это вышло мне накладно,
Вид у меня весьма унылый, -
Спасибо, хоть ничем не заразила:
Ощипан я, зато не без волос;
Нос натянув, ты сберегла мне нос.

Но признаю, ты мне дала немало,
Ты много меньше обещала.
Отказом ты не обижаешь
И жеребцов отнюдь не объезжаешь -
Нет, ты готова с каждым жеребцом -
Со стариком готова и с юнцом.

Живи себе доходно, беззаботно,
Живи когда и с кем угодно,
Но после родов передышку
Позволь себе хотя б на месячишко.
Но, впрочем, мой невыполним совет:
У потаскухи передышек нет.

ФРАНСИСКО ДЕ РИОХА

(1583—1659)

НА ПОГИБШУЮ АТЛАНТИДУ

                            Дону Хуану де Фонсека-и-Фигероа

По имени Атланта океан
Зовущийся, который столь сердито
Грызет волнами скалы из гранита,
К земле слепою злобой обуян,

На дне своем скрывает, дон Хуан,
Державу, что когда-то знаменита
Была, но ныне всеми позабыта, -
Прекраснейшую из подлунных стран.

Она погибла во мгновенье ока.
Ответь же мне: ужель твоя печаль
В том, что судьба к тебе всегда жестока?

Как ты не прав и как тебя мне жаль,
Коль неизменности страшишься рока!
Преходит всё, как ветр, летящий вдаль…

К ИТАЛИКЕ

Повсюду зрю руины, разрушенье.
Какую скорбь внушает мне твой вид!
Амфитеатр в развалинах лежит,
И дивные повержены строенья.

Бессмертные, как мнилось нам, творенья
Седое время медленно крушит,
И жалкий сей удел меня страшит -
Меня к нему влечет невзгод теченье.

О, сколькие перебывали здесь,
Ступали на расколотые плиты,
Восторга изумленного полны!

Но пышность, и величие, и спесь
Давно в былом, ковром травы укрыты.
Остался только ужас тишины.

АНТОНИО ФЕРРЕЙРА

(1528—1569)

* * *

Струитесь, слезы! Мне поток ваш мил,
И не хочу его остановить я.
Кому смешно, что вас не в силах скрыть я,
А кто-то, вас заметив, загрустил.

Где от себя найти смогу укрытье?
Ужели бы себя я победил?
Ужели у меня достанет сил,
Чтоб от себя — себя смог защитить я?

И если кто захочет посмотреть
В глаза ко мне, увидит непременно,
Что некий дух владычествует в них.

Велит он плакать мне и, плача, петь
Ту боль, что да пребудет неизменна
И не оставит душу ни на миг!

* * *

Отшельник, ты тернистою и трудной
Идешь стезей, которая ведет
Из ночи к дню, где, сбросив смерти гнет,
Жив человек, где свет струится чудный.

Так вырви же из спячки беспробудной
Мой дух, и пусть с тобою он взойдет
На небеса, хотя, слепой, как крот,
О них забыть хотел я безрассудно.

Доселе жизнь моя была пустой,
Унылой, скудной, вся — сплошные пени,
Вся — вожделенья тщетные и страх,

Но наконец мой дух обрел покой.
Оплаканы и преданы забвенью
Дни, что прошел я без пути, впотьмах.

ДИОГО БЕРНАРДЕС

(1530—1605)

* * *

Дотоле я тебя, жестокий рок,
В злосчастиях винить не перестану,
Тебе припоминая неустанно
Напасти, что терпеть меня обрек,

Дотоле не иссякнет слез поток,
Дотоле буду клясть тебя, тирана,
Перечислять все беды, все обманы,
Что были и еще придут в свой срок,

Дотоль всем слышать жалобные звуки
Стенаний, знаки боли неизбывной,
Дотоль всем видеть, как я изнемог,

Как стражду я, пока от нимфы дивной
Не получу я утоленья муки,
Пока она не даст любви залог!

* * *

Дни радости умчались навсегда,
А я-то мнил: им бесконечно длиться,
Но зрю теперь, как длинной вереницей
Идут на смену горестей года.

Моих воздушных замков череда
Исчезла, как пролетных птиц станица;
Я строил на тщете, так что ж крушиться:
Чуть ветер дунул — нет их и следа.

Любовь с лицом и нежным, и прекрасным
Опять счастливый мне сулит удел,
Клянясь блаженством одарить навечно,

Но чуть я в сердце царственном и властном
Нашел взаимность, как тотчас узрел,
Сколь призрачна она, сколь быстротечна.

ПОЛЬ ВЕРЛЕН

(1844—1896)

ОБРАТИМОСТЬ

                                          Totus in maligno positus *

Опять завел водопровод
        Кошачий вой.
Свистки метнулись взад-вперед
        Там, за стеной.
Ах, тут, где дням потерян счет,
УЖЕ давным-давно ЕЩЕ!

О смутный «Ангелуса» звук,
        Ты — как привет!
В дыре на дне затеплен вдруг
        Спасенья свет.
Ах, тут, где тьма не сходит с век,
Все НИКОГДА давно НАВЕК!

Стен высоченных белизна,
        Как жуткий сон!
Всё повторяет тишина
        Рыданья, стон!
Ах, тут, где царствует беда,
НАВЕК всего лишь НИКОГДА!

О сердце, не оставишь весть
        Ты про себя,
Покорно и покойно здесь
        Умрешь, любя!
Ах, тут, где смертный мрак в душе,
ЕЩЕ давным-давно УЖЕ!

* Всяк в беде (лат.)

МИКОЛАЙ СЭМП ШАЖИНСКИЙ

(ок. 1550—1581)

ЭПИТАФИЯ РИМУ

Ты в Риме хочешь Рим увидеть, пилигрим,
Но тщетно смотришь ты: средь Рима Рим незрим.
Обломки статуй и остатки стен старинных,
Театры, портики, лежащие в руинах, -
Се вечный град. Взгляни: погиб державный Рим,
Но полон труп его величием былым.

Рим, покоривший свет, себя поверг и свету
Тем показал: пред ним неодолимых нету,
И, побежден собой — непобедимый — он
Своей гробницей стал: Рим в Риме погребен.
Переменилось всё, и лишь без измененья,
С песком мешаясь, Тибр стремит свое теченье.
Вот каверза Судьбы: лежит во прахе тот,
Кто слыл незыблемым, а зыбкое живет.

ЯН АНДЖЕЙ МОРШТЫН

(1621—1693)

К СТАРЦУ

Когда ты, гнусный старец, к этой даме
Блудливо льнешь, то, злости не тая,
Глумлюсь я: ведь ты ворона годами
Древней, а любострастней воробья.

С ней, юной, рядом седина твоя
Так мерзостна, что не сказать словами.
Но обещаю: я не буду я,
Когда не награжу тебя рогами.

Притом послушай добрый мой совет:
Поберегись, когда ты с нею рядом, -
Ее глаза льют смертоносный свет

И гибельным зрачки налиты ядом,
А ты в гробу стоишь одной ногой,
Пойдешь на приступ — ступишь и другой.

ЗБИГНЕВ МОРШТЫН

(ок. 1628—1689)

ОПАСНЫЕ ШУТКИ

Служил королю при дворе кавалер,
Такой был задира — превыше всех мер,
Он в гневе и к черту полез бы на вилы,
Но многое с рук ему гладко сходило:
Его государь отличал и любил.
Однажды король в настроении был
И вот шутки ради в собранье придворных
Того кавалера в словах самых черных
Честил, обзывая его подлецом,
Пройдохой, фигляром, бесстыжим льстецом;
Сказал, что не рыцарь он — слабая баба
И трус, а обличьем уродлив, как жаба.
Закончив, с улыбкой изрек: «А сейчас
Как хочешь ответно хулить можешь нас».
И тут возопил кавалер разъяренный:
«Хоть ты королевской увенчан короной,
Так скверен твой вид и гнусна твоя стать,
Что впору псарем тебе было бы стать!
К тому же паскудной и жалостной рожей
Весь ты со щенною сукою схожий!»
«Ну, — крикнул король, — я ж тебе пошучу!»
И выдать его повелел палачу.

ВИСЛАВА ШИМБОРСКАЯ

(1923—2012)

СКЕЛЕТ ДИНОЗАВРА

Возлюбленные Братья,
прошу взглянуть на пример неверных пропорций:
перед вами скелет динозавра -

Дорогие Друзья -
слева тянется хвост в бесконечность,
справа шея — в бесконечность с обратным знаком -

Уважаемые Товарищи,
посередине лапы, увязшие в иле
под громадиной тела, -

Достопочтенные Граждане,
природа не знает ошибок, но любит шутить,
обратите внимание на эту смешную головку -

Дамы и Господа,
такая головка была не способна предвидеть,
и потому она — череп погибшей рептилии -

Великолепное Собрание,
слишком маленький мозг, слишком большой аппетит,
много глупой сонливости, мало мудрой предусмотрительности -

Высокие Гости,
у нас в этом смысле положение куда лучше:
жизнь прекрасна, и земля — наша -

Уполномоченные Делегаты,
над мыслящим тростником звездное небо,
в мыслящем тростнике нравственный закон -

Мудрейшая Комиссия,
удалось лишь однажды
и, видимо, только под этим единственным солнцем -

Правительствующий Совет,
какие ловкие руки,
как красноречивы уста,
что за голова на плечах -

Верховная Инстанция,
какое чувство ответственности вместо хвоста -

ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ

О, как много света со всех сторон света!
Морены, мурены, и мели, и море,
малинники, марева, зарева, зори -
куда разложить и расставить всё это?
И грозы, и громы, гиены, и гены,
и липы, и лапы — куда я всё дену?
И клены, и склоны, и стланник, и лани -
спасибо, меня на такое не станет!
Куда мне осот, и осоку, и соты -
такое богатство и столько заботы?
Как быть мне с сазаном? Что делать с озоном?
И как разобраться с базальтом, с бизоном?
Двуокись железа — чего уж дороже,
а мне — осьминогов и тысяченожек!
Хоть ценников нет, я знакома с ценою -
спасибо, я, право, такого не стою!
Неужто не жалко ни солнца, ни снега,
чтоб только отвлечь и развлечь человека?
Я здесь на минутку, на миг, на мгновенье -
мне просто не хватит вниманья и зренья,
я всё перепутаю неосторожно,
цветы растеряю в горячке дорожной.
Какая безумная — малая — трата:
листок, лепесток, стебелек узловатый,
лишь раз во вселенной, вслепую и тленно -
презрительно тонкий и хрупкий надменно.