ДМИТРИЙ ВИНОГРАДОВ
1941 — 2004
Искусству поэтического перевода учился у матери, О. И. Ивинской, которая, в свою очередь, была ученицей Б. Л. Пастернака. С 1969 года — член Комитета московских литераторов. Переводил ирано-таджикских классиков: Руми, Джами, Рудаки, эпос и фольклор народов СССР и современных авторов, в том числе Симона Чиковани, Яна Райниса, Иржи Тауфера. Переводы опубликованы более чем в тридцати изданиях. Работал над книгой собственных стихов и прозы. Похоронен на Переделкинском кладбище.
ФАРАЛАВИ
(ок. IX—X в. н.э)
БЕЙТЫ
Туча, словно воин тюркский, гнев не может обуздать:
Луку радуга подобна, молний-стрел не сосчитать!
Стекала струйкой вниз вода; мороз ее остановил,
В сосуд прозрачный изо льда, вверх дном висящий, превратил.
Я знаний много приобрел, но продолжаю бедно жить!
Мне из разбитого горшка не подобает воду пить!
АБУ ШАКИР БАЛХИ
(ок. IX—X в. н.э)
БЕЙТЫ
Кто мертвой увидеть лисицу мечтает —
Пусть рыжую бестию львом величает.
Бывает, динар и булыжник равны:
Зарытые в землю, они не нужны.
При случае руку врага отрезай,
Не можешь отрезать — смиренно лобзай.
Опять небосвод озадачил мой взор —
Простерся без привязи он, без опор…
В динарах порой возникает нужда —
Пера острие выручает тогда.
БАШШАР МАРГАЗИ
(ок. IX—X в. н.э)
КАСЫДА О ВИНОГРАДЕ И ВИНЕ
Веселья ради виноград создатель сотворил,
Источник сладостных утех он миру подарил.
Он милость высшую явил, он создал виноград!
И благодарный род людской его творенью рад:
Лоза — и пища, и питье — рубиновый набид,
Есть виноградник у тебя — и весел ты, и сыт,
Кто виноградник продает, тот радость продает,
Кто виноградник приобрел — тот радость обретет!
Прошу, взгляни на виноград! Ты все о нем обязан знать,
О винограднике тебе хочу подробно рассказать!
Смотри: зеленые листы висят на трепетной лозе, —
Их видеть — счастье и, поверь, двойное счастье — осязать.
Однажды утром я пришел на виноградные поля,
И был не в силах влажных глаз от многоцветья оторвать,
Мне показалось: распростер зеленый шелковый шатер
Владыка-негр над дочерьми, чтоб их от глаз людских скрывать;
Вполне созревших дочерей — их было множество вокруг —
Поила щедрая лоза, от счастья млеющая мать;
Красавиц, соком налитых, я трогал — будто невзначай,
И от блаженства замирал, и прикасался к ним опять,
А виноградарь наблюдал… Я, правда, этого не знал —
И продолжал в кругу невест блаженство райское вкушать.
Меня дехканин не ругал; мгновенно выхватив кинжал,
Он, лишних слов не говоря, решил бесстыдниц покарать!
Он не жалел девичьих шей: рукой бестрепетной своей
Их отыскав в густой листве, кинжалом стал перерезать,
Безумной яростью объят, сорвав с блудниц листвы наряд,
Нагих, он в груду их свалил, палимый жаждой убивать;
Их кожа лопалась, рвалась, их кровь горячая лилась, —
Дехканин, в гневе торопясь, красавиц принялся топтать!
В подобье чаши из камней пурпурный побежал ручей,
А между тем не мог никак дехканин ярости унять,
Зубами страшно он скрипел, топчась на груде нежных тел,
И кровь, чтоб не была видна, решил камнями забросать;
Он не жалел последних сил, на камни — камни навалил,
И сверху глыбу положил — большую, тяжкую печать.
В дела другие погружен, не вспоминал полгода он
Об этой крови… Я скажу, что так и надо поступать.
Сады украсились весной цветенья райской белизной,
Нарциссам, розам наконец пришла пора благоухать,
Покрыла зелень ширь земли, в горах фиалки расцвели,
В садах — жасмин, а на лугах — тюльпанов пламенная рать,
Запел о розе соловей средь кипарисовых ветвей —
Неподражаемый барбат, уставший за зиму молчать;
Вдруг стал дехканин обонять гулоба тонкий аромат,
И вместе с ним — арака дух… Откуда запах — не понять!
Он обошел весь дом, потом — о дне кровавом вспомнил том!
И глыбу, тяжкую печать, волнуясь, поспешил поднять
И воссиял Венеры свет, открылся запахов секрет!
В тот миг дехканин ощутил, как входит в сердце благодать!
Для пробы выпил он бокал — возвеселился, просиял,
Его угрюмое лицо от счастья стало расцветать;
На камни капало вино; на месте серых тех камней
Возникли лалы… Не возьмусь я эти лалы описать;
Дехканин мудро поступил: вино владыке подарил —
Не должен смертный, он решил, подобным чудом обладать!
Вина отведав, шах сказал: «К замку печали и тоски
Вернее, чем напиток сей, клянусь, ключа не подобрать!»
Я славлю алое вино! О, как обидно, что оно,
Весельем наполняя нас, имеет свойство убывать!
РАБИА КАЗДАРИ
(ок. X в. н.э)
ГАЗЕЛЬ
Лепестками роз и лилий землю устилает ветер,
С ним да будет милость божья, пусть не утихает ветер!
Он разбил на сотню бликов отраженье солнца в море,
Сто следов Мани заметил и о них вещает ветер!
Разве туча — очи пери, что наполнены слезами?
Как Иса, великодушен, чудеса свершает ветер:
Туча льет не дождь, а жемчуг — на лугу сверкают перлы,
Листья жухлые дыханьем свежим оживляет ветер!
Где же туча, что казалась в черных сумерках свирепой?
Розовым вином рассвета чашу наполняет ветер!
Кто алеть заставил розу ранним утром, на рассвете?
Необузданный и дерзкий, он ее смущает, ветер!
Посмотри, и ты увидишь: легкокрылою невестой
Льнет к заждавшемуся саду, меж дерев играет ветер…
Как его повадки странны: сон предутренний, глубокий
Без стесненья прерывая, розы мне бросает ветер.
ЛАВКАРИ ЧАНГЗАН
(ок. X в. н.э)
ГАЗЕЛЬ
Красавец курд жемчужноликий, не сыщешь равного ему!
Он с головы до ног прекрасен, хвала кумиру моему!
Жасмином пахнущей кольчуге подобна смоль его кудрей,
Таких ланит луноподобных всевышний не дал никому!
Едва успела повернуться луна к созвездью Близнецов,
Он затянул вкруг стана пояс и привязал пращу к нему,
Он сон прогнал, и прояснился его прямой и смелый взор,
И, загоревшись жаждой странствий, вгляделся он в ночную тьму,
Он завязал решенья узел, бесстрашный, гордый мой кумир,
Он выбрал странствия уделом — и, значит, будет посему!
Не слишком туго и не слабо вокруг прекрасного чела,
Что юным месяцем сияло, красавец закрутил чалму.
Он шел дорогою безлюдной, гористой, дикой стороной
И наконец остановился, придя к высокому холму.
Там, средь камней, желтело диво — звенело, пело на ветру,
И даже вздрогнул он, привыкший не удивляться ничему:
Живое — или не живое? Не попугай, не соловей, —
Оно представилось загадкой героя здравому уму.
Подобье девичьего тела скрывал загадочный покров…
Подумал курд: «Утехой славной я свой досуг теперь займу!»
Срубив под корень, обезглавив, он жертву принялся ласкать,
Ладонями любовно гладил, прижавши к сердцу своему, —
То был тростник сладкоголосый! И курд поднес его к устам,
И стало музыкой дыханье, и умилился он тому.
Откинув локоны небрежно, ласкал он пальцами лады,
Прекрасный, словно луч рассвета, подобный богу самому!
И пела флейта: «Не печалься о шахской службе, Лавкари,
Принадлежит весь мир огромный тебе отныне одному!»
МАРУФИ БАЛХИ
(ок. X в. н.э)
* * *
Когда кипарисоподобная мимо прошла —
В душе остывающей роза любви расцвела!
Два локона черных серебряный лик обрамляли,
На мальву похожая, гордо она проплыла.
Волос завитки — алфавита арабского буквы;
«Айн» — в «айне», «джим» — в «джиме», считаю — и несть им числа!
И «жертва змеи», и «здоровый» — «салим» по-арабски…
Какому «салиму», скажи, ты меня обрекла?
Мне имя твое называют — и я улыбаюсь,
Но видит аллах, как вонзается в сердце игла…
БЕЙТЫ
Длиннее его самого борода, запущенной пашне подобна,
В ней сто пауков поселились давно — просторно живут и удобно!
Когда на предплечье ее задрожал розовый отблеск вина —
Тюльпаночешуйчатой рыбою мне вдруг показалась она.
Низок новый наш правитель, вид имеет безобразный,
Подлый лик его немытый бородой украшен грязной.
Я пустословью твоему хочу воздать по праву честь:
Всем вместе взятым болтунам такой бессмыслицы не сплесть!
О тюрчанка, мусульманка! Ради веры пощади!
Увядаю, пропадаю — дай надежду, снизойди!
ТАХИР ЧАГАНИ
(ок. X в. н.э)
ГАЗЕЛЬ
Глаз сужается тюркский и сердце сжимает мое,
Словно путы — шелка бирюзового платья ее,
Дикой лани глаза! В этих темных, глубоких глазах
Гордый барс и прелестный онагр разделили жилье.
Льется горькая речь между сладостных, сахарных губ,
С поцелуем приемлешь смертельной услады питье.
Брови луку подобны, в них тысячи спрятаны стрел,
А лукавства стрела прямо в сердце без промаха бьет.
Восседает красавица гордо на алом коне
И однажды всю кровь мою алым потоком прольет.
Остается мечтать и гадать, ибо памятно мне —
Мир всегда неустойчив… Сжимается сердце мое.
ЛУГЗЫ
(загадки)
* * *
Стебелек как нить тугая, весь эмалевый, зеленый,
И головка золотая под серебряной короной…
На цветок взгляни и скажешь: «Будто белыми перстами
Свои очи, пробуждаясь, нежно тронул ангел сонный».
(нарцисс)
* * *
Зеленая кукла лишь узкий свой рот открывает,
Старик и юнец веселятся, печаль забывают.
Когда покрывало с зеленой головки срывают,
Сердитая пена у рта ее вдруг закипает.
Иной с поцелуем к пьянящему рту приникает,
И кукла хохочет, но плакать его заставляет.
(пиво)
ХУСРАВИ
(ок. X в. н.э)
БЕЙТЫ
Когда, как яхонты, горят ланиты бедного больного,
Одно леченье: пить вино оттенка в точности такого.
Щека кумира как тюльпан, а рядом — локон-скорпион…
Соседством этим, признаюсь, я бесконечно удивлен.
Твой лик узрев, красавицы вскричали:
«Луна взошла! Вот не было печали!»
Душистого вина налей скорее, друг,
Подергай за рукав, потереби бурдюк!
Я — саранча? Но это, друг мой, ложь!
От грохота тазов я не впадаю в дрожь!