ПАНДУМ

Заковано небо в созвездья упруго
огни разбросали рыбацкие лодки
душа моя вырвись из темного круга
где горько сгорая ты молишься кротко.

Огни разбросали рыбацкие лодки
сужается ночь и сужаясь чуть брезжит
где горько сгорая ты молишься кротко
душа моя знаешь ты что тебя держит.

Сужается ночь и сужаясь чуть брезжит
погасли огни в этой шелковой ткани
душа моя знаешь ты что тебя держит
и знаешь заранее что с тобой станет.

Погасли огни в этой шелковой ткани
лишь время проносится шумною птицей
и знаешь заранее что с тобой станет
когда неожиданно вспыхнет бойница.

Лишь время проносится шумною птицей
звенит как металл на вершине страданья
когда неожиданно вспыхнет бойница
тебя и во сне не излечат рыданья.

Звенит как металл на вершине страданья
сверкает и гибнет в движенье небесном
тебя и во сне не излечат рыданья
в бесплотной толпе обступающей тесно.

Сверкает и гибнет в движенье небесном
не ищет покоя в земной карусели
в бесплотной толпе обступающей тесно
нет места большим небесам и веселью.

Не ищет покоя в земной карусели
и в людях скрывающих боль друг от друга
нет места большим небесам и веселью
заковано небо в созвездья упруго.

АКТЕРЫ

Строим подмостки, стелим настилы,
где б нетерпение нас ни носило,
строим подмостки, ищем пути,
но от судьбы никуда не уйти.

Нас настигая, губит актеров,
антрепренеров и режиссеров,
всё превращая в сумрак и прах
на беспощадных пяти ветрах.

Тело, холстина, грим, украшенья,
рифмы, волненья, вуаль, ухищренья,
возгласы, маски, закат и рассвет,
вопли и стоны, вопрос и ответ, –

в этом придуманном мире живем
(кто мы такие? куда мы идем?)
Прямо по коже протянуты нервы,
словно полоски онагра иль зебры,

обнажены и засохли от зноя
(где нас родили? где нас зароют?)
как непрерывно трепещут они,
будто бы струны на лире. Взгляни –

вот наше сердце! Как губка морская,
по площадям и дорогам таскаясь,
поры питает, от жажды горя,
кровью разбойника, желчью царя.

ЕЛЕНА

“В Платрах не дают тебе спать соловьи”.

Ты, застенчивый соловей среди лиственных вздохов,
даришь певучую влагу лесов
телам и душам расставшихся и тех, кто уверен,
что уже не вернется.
Слепой голосок, осязаемый памятью,
словно шаги и касанья, я б не решился сказать “поцелуи”;
и беспомощный бунт разъяренной рабыни.

“В Платрах не дают тебе спать соловьи”.

Что это – Платры? Кто видел этот остров?
Я всю свою жизнь небывалые слышал названья:
новые города и безумства людей и богов;
моя судьба, бушевавшая
между смертельным оружьем Аякса
и каким-то другим Саламином, принесла меня 
к этому берегу. Луна
выходила из моря, как Афродита.
Вот заслонила звезды Стрельца,
вот направляется к Скорпионову сердцу
и всё изменяет.
Так где же правда?
Я тоже был на войне стрелком,
и в этом суть для тех, кто промахнулся.

О соловей, певец!
Такой же ночью на берегу Протея
тебе внимали спартанские рабыни,
вплетя в песню стоны,
и среди них – кто б мог сказать! – Елена!
Та, за которой мы годы гонялись по Скамандру.
Она была там, на губах у пустыни. Я подошел,
и она закричала: “Это неправда, неправда!
Я никогда не всходила на синий корабль,
я никогда не ступала на землю воинственной Трои!”

Глубокий лиф, и солнце в кудрях,
и эта осанка,
тени и блики повсюду,
на плечах, на коленях, на бедрах,
живая кожа, глаза
с тяжелыми веками.
Она была там, на родном побережье. А в Трое?
А в Трое лишь призрак.
Парис с тенью ложился в постель,
словно с живым существом,
и мы десять лет погибали из-за Елены.

Огромное горе постигло Элладу.
Столько раздроблено тел
челюстями земли и воды,
столько душ
размолото жерновами, словно пшеница!
Реки вздулись от жижи кровавой
ради льняных колыханий,
ради дрожания бабочки, ради лебяжьей пушинки,
ради пустой оболочки, ради Елены.
Может быть, даже мой брат?
Соловей, соловей, соловей...
Что есть Бог? Что не-Бог? И что посредине?

“В Платрах не дают тебе спать соловьи”.

Заплаканная птица,
сюда, на Кипр, лелеемый волнами
и воскрешающий в душе отчизну,
приплыл я с этой сказкой, 
если правда, что это сказка, и люди снова
не попадутся в старую эту ловушку; если правда,
что некий новый Тевкр, спустя десятилетья,
или Аякс, или Приам, или Гекуба,
или какой-то неизвестный безымянный,
увидевший забитый трупами Скамандр,
вновь не услышит вестников, пришедших объявить,
что столько боли, столько жизней
пропало в бездне
из-за бесплотной тени, из-за Елены.

ПЕНА

Подобны страсти взлеты минаретов
Священны вспышки света на вершинах
Горелки трепетного голоса вселенной
Дрожащее свеченье светляков
В шкатулках девушек живущих возле моря
Которые летят крутя педали
Одни раздетые другие в легких платьях
С оборками и в летних башмачках
Блестящих в свете солнечных лучей
Как плечи глянцевые от купанья
В соленых брызгах пены.