На главную страницу

АНДРЕЙ ЩЕГЛОВ

р. 1969, Москва

Историк-медиевист. Окончил МГУ, затем аспирантуру ИВИ РАН. Автор нескольких работ по истории и культуре скандинавских стран позднего Средневековья; написал монографию о Густаве Вазе и начале Реформации в Швеции. Стихи пишет с юности; как поэт-переводчик печатается с 1997 года (публикации классиков шведской литературы ХХ века). Для серии "Памятники исторической мысли" перевел обширную поэтическую "Хронику Энгельбрехта" (XV век). Участник антологии "Вторая муза историка", М., 2003, объединившей поэтическое творчество русских ученых-историков ХХ века; из этой антологии и взяты предлагаемые ниже читателям стихотворения поэтов Финляндии и Швеции.


ЮХАН ЛЮДВИГ РУНЕБЕРГ

(1804-1877)

СВЕН ДУВА

Отец у Дувы был сержант: тому уж двадцать лет,
как он уволился в запас, уже в то время сед.
С тех пор он свой клочок земли возделывал, согбен,
и девять сыновей растил; из них был младшим Свен.

Богат ли был старик умом, чтоб щедро оный дать
в наследство стольким сыновьям, - осталось лишь гадать.
Но, несомненно, он делил не поровну отнюдь,
поскольку младшему, увы, досталось лишь чуть-чуть.

Вслед братьям, парень возмужал, окреп, набрался сил.
Валил деревья, сеял, жал, в лугах траву косил.
Приятен был, хорош собой, всем услужить был рад
и исполнял приказ любой - но на дурацкий лад.

"Ну кем ты будешь, простачок, что выйдет из тебя?" -
ворчал старик, коль выходил, бывало, из себя.
Когда, без устали ворча, он крепко надоел,
Свен с горя начал размышлять - насколько то умел.

Однажды вновь отец завел любимое свое:
"Кто выйдет из тебя, сынок? Вот горе-то мое!"
И сам, задав такой вопрос, уж, верно, был не рад,
когда в ответ, задравши нос, сын заявил:"Солдат!"

Старик, оправившись, изрек: "Послушай-ка, сынок!
Ты, дурень, с ранцем и ружьем - да кто б представить мог!"
"Вот именно, - ответил сын, - чем эдак жить и впредь,
куда умней - за отчий край геройски умереть!"

Отец, растрогавшись в душе, всплакнул и снова смолк.
А Свен с котомкой за спиной пошел в ближайший полк.
Здоров был парень, телом крут; все остальное - что ж…
И все нашли, что как рекрут он донельзя хорош.

Но чуть для Свена началась армейская муштра,
вся рота со смеху тряслась до вечера с утра.
Капрал срывался там и тут, орал и хохотал,
но быть собой его рекрут, увы, не перестал.

И нужно должное отдать: он был неутомим.
Бывало, примется шагать - земля дрожит под ним.
Но если поступал приказ исполнить поворот,
Свен поворачивал как раз точь-в-тояь наоборот.

Команды "на пле-что", "к но-ге" он был исполнить рад,
и "на кра-ул", и "к бою - штык" учился многократ.
Но по команде "на кра-ул" - он штык свой отмыкал,
и брать "к ноге" под "на пле-что" никак не отвыкал.

Прознав: солдат, что ни вели, все делает не в лад,
на это диво посмотреть сходились стар и млад.
А парень словно ждал: придут получше времена,
и оставался тем, чем был… И вот пришла война.

В полку заговорил народ: мол, Дува не вполне
умен, чтоб выступить в поход с другими наравне.
Свен промолчал и под конец спокойно рассудил:
коль я в отряде не боец - что ж, я б один сходил.

Со всеми - ранец водрузил он на спину свою.
Был денщиком на биваке и воином в бою.
И бился - так невозмутим, что знал любой солдат:
Свен Дува - нет, не трусоват; вот разве - простоват.

На запад, Сандельса тесня, шли русские полки.
Нам приходилось отступать вдоль берега реки.
Был послан малый арьергард с приказом перейти
на дальний берег, чтоб пути в порядок привести.

Солдаты, выполнив приказ, от выстрелов вдали
решили малость отдохнуть. В крестьянский дом пришли,
разжились там питьем, едой, разнежились совсем…
А Свен - он также с ними был - прислуживал им всем.

Но неожидано с холмов гряды береговой
верхом на взмыленном коне примчался вестовой.
"Ребята, к мосту! - крикнул он, скорее же, в ружье!
Враги приблизились к реке, чтоб перейти ее!

Коль можете, - он дал приказ, - скорей взорвите мост!
Иль до последнего бойца обороняйте пост.
Всей нашей армии конец, коль враг ударит в тыл:
сам генерал с отрядом к вам на помощь поспешил".

Он ускакал, но лишь бойцы приблизились к посту,
как русский взвод, на берегу занявший высоту,
немедля ружья зарядил и залп прицельный дал,
и восемь финнов уложил тотчас же наповал.

И снова залп - на этот раз убитых было пять.
В живых оставшимся пришлось поспешно отступать,
как только отдал командир приказ: "В ружье, отбой!"
Лишь Дува отомкнул свой штык - оставшись сам собой.

Он сделал все наоборот: не думав отступить,
вмиг оказался на мосту, готовый в бой вступить.
И встал, спокоен, как всегда, силен, в плечах широк,
готов любому преподать армейский свой урок.

Недолго случая ему понадобилось ждать.
Солдаты хлынули на мост и стали наседать.
Но участь тех, кто ближе был, неважною была:
Свен "напра-вo" и "нале-вo" топил их без числа.

С таким верзилой совладать не мог никто - притом
от пуль ему чужой солдат всегда служил щитом.
Но враг тем больше свирепел… И тут к своим бойцам
с подмогой Сандельс подоспел и все увидел сам.

"Отлично! - крикнул генерал, - отлично, так держать!
Не пропускай их через мост - их надобно сдержать.
Вот это - истинный солдат. Так должен драться финн!
Вперед, помочь ему! Он всех нас выручил - один".

И враг, оставшийся ни с чем, поспешно отступил.
И схватке яростной конец желанный наступил.
И Сандельс, спешившись, спросил людей на берегу,
где тот, что бился на мосту, не дав пройти врагу.

И кто-то молча указал на рослого бойца,
который дрался, как герой, до самого конца.
Теперь, казалось, он прилег передохнуть, устав,
невозмутимый, как всегда, и лишь - бледнее став.

И над убитым смельчаком склонился генерал.
То - всем знакомый рядовой у ног его лежал.
Под ним, близ сердца, вся трава была красным-красна.
В кровь из простреленной груди окрасилась она.

"Что ж, пуля умная была - приходится признать,
раз больше знала о бойце, чем мы могли узнать.
Она не в голову, чей скарб был прост и невелик,
а в сердце храброе его влетела напрямик".

И эти меткие слова повсюду разнеслись.
И всем запомнились они и по душе пришлись.
Все соглашались: верно, Свен был парнем-то простым
с куда неважной головой - да с сердцем золотым.

ЭЙНО ЛЕЙНО

(1878-1926)

ИЛЕРМИ

Илерми, хозяин гордый,
в Божий храм вошел без страха,
встал в притворе у порога:
"Вот пред вами - муж могучий,
отпрыск доблестного рода -
что б содеять ни случилось,
ни о чем не сожалеет,
и на небо не стремится".

Со стены ответил строго
Девы образ деревянный:
"Пожалеешь, лишь увидишь
вместо избы - пепелище".

Илерми, хозяин гордый,
в щит ударил звонкий, звучный,
по холмам бежать пустился.
Видит: вправду - пепелище.
Наступив на угли, молвил:
"Новый дом себе построю -
дома прежнего прекрасней".

Илерми, хозяин гордый,
снова в храм вошел без страха,
встал на самой середине:
"Вот пред вами - муж могучий,
отпрыск доблестного рода.
Он не рухнет на колени,
не падет он ниц - но в горе
станет выше и сильнее".

Со стены сказало строго
изваянье Иисуса:
"Ниц падешь - увидев бледный
лик жены на смертном ложе".

Илерми, хозяин гордый,
кнут сломал красивый, крепкий,
из моржовой крупной кости;
по холмам бежать пустился.
Видит: лик безжизнен бледный.
У скамьи, над распростертой
рек: "Другую я подругу
приведу - прекрасней прежней".

Илерми, хозяин гордый,
въехал в храм верхом предерзко.
К алтарю приблизясь, клялся
кровью Господа кощунно.
"Вот пред вами - муж могучий,
отпрыск доблестного рода.
О прошедшем не печалясь,
мчит вперед, подобен буре".

Отвечал алтарный образ,
разукрашен, раззолочен:
"Опечалишься, увидев
своего безумным сына".

Илерми, хозяин гордый,
в пол копье воткнул с размаху,
по холмам бежать пустился.
Видит: вправду сын безумен.
Тотчас выхватил топорик -
пал потомок в чистом поле
от руки отца родного.
И убийца диким криком
крикнул: "Нового - зачну я,
сына прежнего прекрасней".

Илерми, хозяин гордый,
на коне, в проем оконный,
впрыгнул в храм, поводья бросив.
У коня глаза горели,
полыхал из пасти пламень.
Но еще страшнее пламя
испускал хозяин дерзкий,
в стременах привставший лихо:

"Вот пред вами - муж могучий,
отпрыск доблестного рода.
Он о милости не молит.
Страсть его - сродни железу".

С неба - громом грозный голос
прогремел: "Еще помолишь,
лишь придешь в страну Туони*"

Тотчас пол просел, прогнулся,
ярко пламя полыхнуло.
Илерми, хозяин гордый,
обнажил свой меч кровавый.
Разом руку в рукавице
отрубил и бросил в стену -
та за балку ухватилась.
И сказал, упрям, упорен:
"Раньше треснут эти стены,
чем сорвется рукавица.

Раньше рухнет эта церковь,
чем отпустят камень пальцы.
Раньше - новое наступит
время - нынешнего строже,
век, когда не нужно будет
смерти кланяться смиренно,
в путь к последнему приюту,
покорясь, ползком пускаться".

Ускакал, коня пришпорив.
Шлем златой сверкал при свете
пламени.

                    Торчит поныне
впившись в камень, рукавица.

*Туони - фин., поэт.: Смерть.

КАРИН БОЙЕ

(1900-1941)

ВОИТЕЛЬНИЦА

И меч мне приснился - ночью,
И сеча приснилась - ночью,
И снилось мне: бьемся плечом к плечу
С тобой мы бесстрашно - ночью.

Блеснул клинок в твоей руке,
И тролль упал к твоим ногам,
И наш отряд сомкнул ряды
И песнь запел в лицо врагам.

И кровь мне приснилась - ночью,
И смерть мне приснилась - ночью.
И снилось мне: пала я рядом с тобой,
Смертельно ранена - ночью.

Ты не заметил смерть мою,
Ты шел, сомкнув уста,
Путь проложив мечом в бою,
Не выронив щита.

И снился огонь мне - ночью,
И снились мне розы - ночь,
И снилось мне: смерть прекрасна моя,
Вот что мне снилось ночью.

БОЛЬНО

Больно почкам лопаться весною,
Так робка весна - не оттого ли?
И не оттого ль, горя душою,
Мы бледнеем, скорчившись от боли.
То, что было заперто зимою,
Прочь, наружу просится, стучится.
Больно, больно раскрываться почке:
Больно - жизни -
        и ее темнице.

Трудно, очень трудно каплям - падать,
Зависать над пропастью разверстой,
К ветке льнуть - и вниз скользить, срываясь,
Трепетать, еще держась, над бездной,
Трудно, жутко - наконец решиться,
Страшно - в пропасть грозную сорваться,
Трудно оставаться, замирая,
Вниз стремиться -
        и хотеть остаться.

И когда терпеть уже нет мочи,
Листья вырываются из клетки,
И когда последний страх отброшен,
Капли отрываются от ветки,
Позабыв о страхе перед новью,
Позабыв об ужасе паденья,
Полнятся - доверьем и покоем -
Чудным, животворным -
        на мгновенье.