СВЕН ДУВА
Отец у Дувы был сержант: тому уж двадцать лет,
как он уволился в запас, уже в то время сед.
С тех пор он свой клочок земли возделывал, согбен,
и девять сыновей растил; из них был младшим Свен.
Богат ли был старик умом, чтоб щедро оный дать
в наследство стольким сыновьям, - осталось лишь гадать.
Но, несомненно, он делил не поровну отнюдь,
поскольку младшему, увы, досталось лишь чуть-чуть.
Вслед братьям, парень возмужал, окреп, набрался сил.
Валил деревья, сеял, жал, в лугах траву косил.
Приятен был, хорош собой, всем услужить был рад
и исполнял приказ любой - но на дурацкий лад.
"Ну кем ты будешь, простачок, что выйдет из тебя?" -
ворчал старик, коль выходил, бывало, из себя.
Когда, без устали ворча, он крепко надоел,
Свен с горя начал размышлять - насколько то умел.
Однажды вновь отец завел любимое свое:
"Кто выйдет из тебя, сынок? Вот горе-то мое!"
И сам, задав такой вопрос, уж, верно, был не рад,
когда в ответ, задравши нос, сын заявил:"Солдат!"
Старик, оправившись, изрек: "Послушай-ка, сынок!
Ты, дурень, с ранцем и ружьем - да кто б представить мог!"
"Вот именно, - ответил сын, - чем эдак жить и впредь,
куда умней - за отчий край геройски умереть!"
Отец, растрогавшись в душе, всплакнул и снова смолк.
А Свен с котомкой за спиной пошел в ближайший полк.
Здоров был парень, телом крут; все остальное - что ж…
И все нашли, что как рекрут он донельзя хорош.
Но чуть для Свена началась армейская муштра,
вся рота со смеху тряслась до вечера с утра.
Капрал срывался там и тут, орал и хохотал,
но быть собой его рекрут, увы, не перестал.
И нужно должное отдать: он был неутомим.
Бывало, примется шагать - земля дрожит под ним.
Но если поступал приказ исполнить поворот,
Свен поворачивал как раз точь-в-тояь наоборот.
Команды "на пле-что", "к но-ге" он был исполнить рад,
и "на кра-ул", и "к бою - штык" учился многократ.
Но по команде "на кра-ул" - он штык свой отмыкал,
и брать "к ноге" под "на пле-что" никак не отвыкал.
Прознав: солдат, что ни вели, все делает не в лад,
на это диво посмотреть сходились стар и млад.
А парень словно ждал: придут получше времена,
и оставался тем, чем был… И вот пришла война.
В полку заговорил народ: мол, Дува не вполне
умен, чтоб выступить в поход с другими наравне.
Свен промолчал и под конец спокойно рассудил:
коль я в отряде не боец - что ж, я б один сходил.
Со всеми - ранец водрузил он на спину свою.
Был денщиком на биваке и воином в бою.
И бился - так невозмутим, что знал любой солдат:
Свен Дува - нет, не трусоват; вот разве - простоват.
На запад, Сандельса тесня, шли русские полки.
Нам приходилось отступать вдоль берега реки.
Был послан малый арьергард с приказом перейти
на дальний берег, чтоб пути в порядок привести.
Солдаты, выполнив приказ, от выстрелов вдали
решили малость отдохнуть. В крестьянский дом пришли,
разжились там питьем, едой, разнежились совсем…
А Свен - он также с ними был - прислуживал им всем.
Но неожидано с холмов гряды береговой
верхом на взмыленном коне примчался вестовой.
"Ребята, к мосту! - крикнул он, скорее же, в ружье!
Враги приблизились к реке, чтоб перейти ее!
Коль можете, - он дал приказ, - скорей взорвите мост!
Иль до последнего бойца обороняйте пост.
Всей нашей армии конец, коль враг ударит в тыл:
сам генерал с отрядом к вам на помощь поспешил".
Он ускакал, но лишь бойцы приблизились к посту,
как русский взвод, на берегу занявший высоту,
немедля ружья зарядил и залп прицельный дал,
и восемь финнов уложил тотчас же наповал.
И снова залп - на этот раз убитых было пять.
В живых оставшимся пришлось поспешно отступать,
как только отдал командир приказ: "В ружье, отбой!"
Лишь Дува отомкнул свой штык - оставшись сам собой.
Он сделал все наоборот: не думав отступить,
вмиг оказался на мосту, готовый в бой вступить.
И встал, спокоен, как всегда, силен, в плечах широк,
готов любому преподать армейский свой урок.
Недолго случая ему понадобилось ждать.
Солдаты хлынули на мост и стали наседать.
Но участь тех, кто ближе был, неважною была:
Свен "напра-вo" и "нале-вo" топил их без числа.
С таким верзилой совладать не мог никто - притом
от пуль ему чужой солдат всегда служил щитом.
Но враг тем больше свирепел… И тут к своим бойцам
с подмогой Сандельс подоспел и все увидел сам.
"Отлично! - крикнул генерал, - отлично, так держать!
Не пропускай их через мост - их надобно сдержать.
Вот это - истинный солдат. Так должен драться финн!
Вперед, помочь ему! Он всех нас выручил - один".
И враг, оставшийся ни с чем, поспешно отступил.
И схватке яростной конец желанный наступил.
И Сандельс, спешившись, спросил людей на берегу,
где тот, что бился на мосту, не дав пройти врагу.
И кто-то молча указал на рослого бойца,
который дрался, как герой, до самого конца.
Теперь, казалось, он прилег передохнуть, устав,
невозмутимый, как всегда, и лишь - бледнее став.
И над убитым смельчаком склонился генерал.
То - всем знакомый рядовой у ног его лежал.
Под ним, близ сердца, вся трава была красным-красна.
В кровь из простреленной груди окрасилась она.
"Что ж, пуля умная была - приходится признать,
раз больше знала о бойце, чем мы могли узнать.
Она не в голову, чей скарб был прост и невелик,
а в сердце храброе его влетела напрямик".
И эти меткие слова повсюду разнеслись.
И всем запомнились они и по душе пришлись.
Все соглашались: верно, Свен был парнем-то простым
с куда неважной головой - да с сердцем золотым.
ИЛЕРМИ
Илерми, хозяин гордый,
в Божий храм вошел без страха,
встал в притворе у порога:
"Вот пред вами - муж могучий,
отпрыск доблестного рода -
что б содеять ни случилось,
ни о чем не сожалеет,
и на небо не стремится".
Со стены ответил строго
Девы образ деревянный:
"Пожалеешь, лишь увидишь
вместо избы - пепелище".
Илерми, хозяин гордый,
в щит ударил звонкий, звучный,
по холмам бежать пустился.
Видит: вправду - пепелище.
Наступив на угли, молвил:
"Новый дом себе построю -
дома прежнего прекрасней".
Илерми, хозяин гордый,
снова в храм вошел без страха,
встал на самой середине:
"Вот пред вами - муж могучий,
отпрыск доблестного рода.
Он не рухнет на колени,
не падет он ниц - но в горе
станет выше и сильнее".
Со стены сказало строго
изваянье Иисуса:
"Ниц падешь - увидев бледный
лик жены на смертном ложе".
Илерми, хозяин гордый,
кнут сломал красивый, крепкий,
из моржовой крупной кости;
по холмам бежать пустился.
Видит: лик безжизнен бледный.
У скамьи, над распростертой
рек: "Другую я подругу
приведу - прекрасней прежней".
Илерми, хозяин гордый,
въехал в храм верхом предерзко.
К алтарю приблизясь, клялся
кровью Господа кощунно.
"Вот пред вами - муж могучий,
отпрыск доблестного рода.
О прошедшем не печалясь,
мчит вперед, подобен буре".
Отвечал алтарный образ,
разукрашен, раззолочен:
"Опечалишься, увидев
своего безумным сына".
Илерми, хозяин гордый,
в пол копье воткнул с размаху,
по холмам бежать пустился.
Видит: вправду сын безумен.
Тотчас выхватил топорик -
пал потомок в чистом поле
от руки отца родного.
И убийца диким криком
крикнул: "Нового - зачну я,
сына прежнего прекрасней".
Илерми, хозяин гордый,
на коне, в проем оконный,
впрыгнул в храм, поводья бросив.
У коня глаза горели,
полыхал из пасти пламень.
Но еще страшнее пламя
испускал хозяин дерзкий,
в стременах привставший лихо:
"Вот пред вами - муж могучий,
отпрыск доблестного рода.
Он о милости не молит.
Страсть его - сродни железу".
С неба - громом грозный голос
прогремел: "Еще помолишь,
лишь придешь в страну Туони*"
Тотчас пол просел, прогнулся,
ярко пламя полыхнуло.
Илерми, хозяин гордый,
обнажил свой меч кровавый.
Разом руку в рукавице
отрубил и бросил в стену -
та за балку ухватилась.
И сказал, упрям, упорен:
"Раньше треснут эти стены,
чем сорвется рукавица.
Раньше рухнет эта церковь,
чем отпустят камень пальцы.
Раньше - новое наступит
время - нынешнего строже,
век, когда не нужно будет
смерти кланяться смиренно,
в путь к последнему приюту,
покорясь, ползком пускаться".
Ускакал, коня пришпорив.
Шлем златой сверкал при свете
пламени.
Торчит поныне
впившись в камень, рукавица.
*Туони - фин., поэт.: Смерть.
БОЛЬНО
Больно почкам лопаться весною,
Так робка весна - не оттого ли?
И не оттого ль, горя душою,
Мы бледнеем, скорчившись от боли.
То, что было заперто зимою,
Прочь, наружу просится, стучится.
Больно, больно раскрываться почке:
Больно - жизни -
и ее темнице.
Трудно, очень трудно каплям - падать,
Зависать над пропастью разверстой,
К ветке льнуть - и вниз скользить, срываясь,
Трепетать, еще держась, над бездной,
Трудно, жутко - наконец решиться,
Страшно - в пропасть грозную сорваться,
Трудно оставаться, замирая,
Вниз стремиться -
и хотеть остаться.
И когда терпеть уже нет мочи,
Листья вырываются из клетки,
И когда последний страх отброшен,
Капли отрываются от ветки,
Позабыв о страхе перед новью,
Позабыв об ужасе паденья,
Полнятся - доверьем и покоем -
Чудным, животворным -
на мгновенье.