ПАДАЛЬ
Мы видели ее в один из летних дней –
Мой друг, напоминать вам надо ль? –
Тропинка, поворот – и там, среди камней,
Та отвратительная падаль,
Потея ядами, задравши ноги ввысь,
Как уличная потаскуха,
Бесстыдно разлеглась, и источало слизь
Еe чудовищное брюхо.
А солнце с высоты палило эту гниль,
Чтоб вновь в Природе раствориться
Всe собранное здесь могло, распавшись в пыль
И возвращаясь к ней сторицей;
Лазурный свод глядел на сей надменный труп,
Что гнойным расцветал бутоном.
Так вонь была сильна, что миг – и на траву б,
Сомлев, осели вы со стоном.
В том смрадном воздухе гудели мух рои
Над брюхом, извергавшим массы
Личинок, что ползли, как жирные струи,
По оживавшему каркасу.
Вздымаясь, через миг спадала, как волна,
Слегка пузырясь, слизь густая –
Казалось, смутного дыхания полна,
Плоть оживала, возрастая.
И этот мир звучал, как ветер, как ручей,
Музыкою нерукотворной:
Так веялка звучит, когда крестьянин в ней
Ритмично встряхивает зeрна.
Неясны делались размытые черты,
Как светотени переливы,
Что, в спешке набросав, лишь силою мечты
Закончил мастер прихотливый.
Поодаль, средь камней, облезлый пес в пыли
Следил за нами зло и тупо,
Чтоб, улучив момент, вновь подобрать с земли
Кусок, оторванный от трупа.
– Но ведь и вам смердеть, как мерзкий тот скелет,
Как та гниющая зараза,
Звезда моих очей, души моей рассвет,
Царица страсти и экстаза!
Такой вы будете, когда, под женский вой,
В приюте, что дощат и тесен,
Вы успокоитесь под пышною травой –
Кормить прожорливую плесень.
Скажите же червям, что страстно иссосут
Ваш облик, как огонь – поленья,
Что я сберeг векам и душу, и сосуд
Моей любви, добычи тленья!
ОСЕННЯЯ ПЕСНЬ
I
Мы скоро будем плыть в холодном полумраке...
Прощай, недолгое сиянье летних дней!
Вот падают дрова на каменную накипь
Корявой мостовой – и отдаются в ней.
Опять грядёт зима – а с ней и гнев, и ужас,
И ненависть, и дрожь, и тяжкий гнёт труда,
И, словно солнца диск в аду полярной стужи,
Застынет сердце вновь кровавой глыбой льда.
Поленьев слышу стук – безрадостней и глуше
И молот не стучит, сбивая эшафот.
Как башня, скорбный дух уже полуразрушен –
Размеренный таран крушит непрочный свод...
Я убаюкан им... Как будто в спешке где-то
Сколачивают гроб для дальнего пути...
Кому ж? И вновь осенней мглой сменилось лето.
Тот монотонный стук звучит мне как прости.
II
Я ваших глаз люблю рассвет зеленоватый,
Мой нежный друг, но всё сегодня горько мне;
Любовь и ваш очаг не заменят заката,
Горящего лучом на розовой волне.
И всё ж люби меня, безропотное сердце!
Неблагодарного – мать любит горячей...
Подруга иль сестра, пребудьте страстотерпцу
Осенней славою и золотом лучей.
Но тщетно! Час настал... И, пленник алчной Леты,
Уткнувшись головой в покой родных колен,
Я вспомню, как во сне, палящий полдень лета,
Осеннее тепло впивая током вен.
ПЛАВАНЬЕ
I.
Ребёнок, чья любовь – гравюры и эстампы,
Смакует круг земной, как бесконечный пир.
Как этот мир велик в неверном свете лампы!
Но память говорит: Он тесен, этот мир.
Бьёт час, и мы плывём, спасаясь от погони
Тоски и горечи, нас жгущих с давних пор,
И наш безмерный сон на опенённом лоне
Баюкает морей размеренный простор.
Один спешит забыть тоску родных пенатов
И душной родины; другой – старинный гнёт
Цирцеи прежних грёз, царицы ароматов,
В чьём взоре он тонул, неловкий звездочёт.
Чтобы не стать скотом – упейся хмелем странствий!
Вдыхай морскую соль, коль плен тебе не люб.
Ожоги солнц и льдов, блуждающих в пространстве,
Изгладят на челе клеймо лукавых губ.
Но те лишь – странники без страха и упрёка,
Кого крылатый дух в бесцельный путь зовёт,
Кто, сердце согласив с извечной волей рока,
Не зная почему, всегда твердит: Вперёд!
Летучих облаков воздушней их желанья.
Как новобранца – бой и мишура знамён,
Так их невнятные пленяют очертанья
Страны, чьи имена не из земных имён.
II.
Скитальцы, мячикам подобны и во сне вы!
Нас гонят вновь и вновь незримые толчки.
Зов Любопытства лют, как тот архангел гнева,
Стегающий планет бессмертные волчки.
Как странен жребий наш! Всю жизнь к мечте туманной,
Что вечно дразнит нас, меняя облик свой,
Безумцы, мчимся мы в надежде неустанной
Без сна и отдыха – чтоб обрести покой!
Бродячий дух – фрегат, в Икарию плывущий.
Проснитесь! – слышим мы ликующий призыв –
Земля! там счастье ждёт средь первозданных кущей,
И слава, и любовь! Проклятье! это риф.
Малейший островок, замеченный дозорным,
Голкондой кажется измученным очам.
Воображение в ночи чарует взор нам,
Не веря истине и солнечным лучам.
О, как несносен ты, всегда кричащий: Берег!
Швырнуть его за борт, ему прощенья нет!
Пропойца вахтенный, творец хмельных Америк,
Чей вымысел в душе оставит горький след.
Так путник, под дождём в грязи бредущий сиро,
Мечтает в полусне про райские сады,
И сладко грезятся ему огни Пальмиры
Там, где свеча мелькнёт в окошке из слюды.
III.
О странники! Обет пленительных рассказов
Прочли мы в ваших глаз бездонной глубине;
Утешьте же наш взор сиянием алмазов,
В шкатулке памяти таящихся на дне.
Мы узники – так пусть в скитаниях бесплотных
Воображенье нам заменит паруса;
Пускай на наших душ растянутых полотнах
Рассказ ваш оживит былые чудеса.
Что видели вы?
IV.
Зыбь, и россыпь звёзд, и воды,
И блеск песчаных дюн, в глазах рождавший резь,
Но, несмотря на сны, крушенья и невзгоды,
Нередко и в пути скучали мы, как здесь.
И слава городов в луче заката рдяном,
И царственный багрец зыбей – всё нашу грудь
Стесняло каждый миг желаньем беспрестанным
В сиянии небес бездонных потонуть.
О, этот дивный сад, о, этот град летучий,
Какого не найти в обители земной –
Его из облаков возводит в небе случай!
– И вечно этот сон смущает наш покой.
Сок упоения даёт желанью силу.
Оно – как дерево: от кроны до корней
Чем толще ствол его, что грудь земли вскормила,
Тем к небу, распрямясь, он тянется сильней.
Иль вечно ты растёшь в заоблачных просторах,
О кипарис? Но вот, чтоб расцветить ваш быт,
Примите в дар от нас набросков пёстрый ворох,
Вы, чьим альбомам мил любой заморский вид!
Жрецов узрели мы и с хоботом кумиры,
Престолы царские, что здешним не чета,
Феерию дворцов, для вашего банкира
Недостижимую, как сон или мечта.
С зубами чёрными раскрашенных жеманниц
В шелках, пьянящих взор, приветствовали мы,
Факиров с флейтами, их змей влюблённый танец…
V.
И что, и что ещё?
VI.
О детские умы!
Так знайте ж: оглядев на жизни пёстрой скáле
Дворцы и хижины, лохмотья и меха,
Повсюду мы нашли, хотя и не искали,
Всё тот же скучный фарс бессмертного греха:
Всевластье женщины, рабы пустой и чванной,
Что любит лишь себя, и любит не стыдясь;
Мужчину – алчного, распутного тирана,
Раба своей рабы, смакующего грязь;
Улыбку палача и мучеников стоны,
Разврат, на их крови воздвигший свой приют,
На троне Произвол, насильем опьянённый,
И под его ярмом народ, влюблённый в кнут;
Везде религий сонм, возведших очи к небу,
Как наша, – для святош хмельнее старых вин –
Их сладострастию создавших на потребу
Вериги вместо ласк и плеть взамен перин;
Род человеческий, безумие всё то же
Лелеющий – как встарь, у демона в плену
Он словно Господу хрипит в предсмертной дрожи:
Творец, ты – образ мой, и я тебя кляну!
И тех избранников, отбившихся от стада,
Любовников Мечты, презревших властный рок,
Чьи души в опиум плывут, как в Эльдорадо.
– Вот мира нашего бессмертный каталог.
VII.
О, горек знанья плод, и солон хлеб скитаний!
Везде знакомый лик людского бытия
Глядится в зеркало морей и расстояний –
Оазис страшных снов в пустыне забытья!
Что лучше – плыть ли вдаль? остаться ль дома с теми,
Кто прячется в норе, надеясь провести
Стоокого врага, безжалостное Время,
Чей бег неудержим? – Один всегда в пути,
Двойник апостолов и старца Агасфера,
Меняет весь свой век каюту на вагон,
Чтоб скрыться от врага; другие изувера
Сумели задушить, не выйдя из пелён.
Когда он наконец, развеяв наши грёзы,
Наступит нам на грудь – прогнав надеждой страх,
Точь-в-точь как в оны дни мы плыли на Формозу –
Во взоре синь морей и ветер в волосах –
Мы в Океан теней, по-детски веря в Случай,
Направим судна бег бестрепетной рукой.
Ты слышишь этот зов, и мрачный и певучий?
«О странники, сюда! Здесь обрести покой
Вам суждено; для всех, взыскующих ночлега,
Плод лотоса взрастил счастливый этот брег.
Здесь дух ваш осенит пленительная нега
Полуденного сна, который длится век!»
Вновь руки тянут к нам воскресшие Пилады…
«Ко мне!» – поёт нам тень той лучшей из сирен,
Чьё имя – как обет божественной прохлады
Сердцам, считавшим дни в плену её колен.
VIII.
Смерть, старый капитан, – пора! Поднимем парус!
Нам скучно здесь, о Смерть! Пусть море словно тушь,
Пусть чёрен небосвод – плывём! лучистый Фарос
Сияет в глубине тебе открытых душ!
Свой яд целительный пролей неутолённым!
Мы жаждем – так наш мозг слепящий жар палит –
Нырнуть в провал без дна, Ад, Рай – не всё ль равно нам?
Вглубь Неизвестного, что новое сулит!
ЖАН КОКТО
(1889-1963)
* * *
Я твой любовник Боль И в тысяче обличий
Порою уходя ты снова льнёшь ко мне
Но твой уход обман я знаю твой обычай
Ты прячешься внутри клянясь что ты вовне
И в мирный мой приют вторгаясь за добычей
В котурнах контур Фив рисуешь на стене
УИЛЬЯМ БАТЛЕР ЙЕЙТС
(1865-1939)
ОН МЕЧТАЕТ О НЕБЕСНОМ ПОКРОВЕ
Был бы моим тот расшитый небесный покров,
Где горят золотые и серебряные огни,
Тот синий, и тусклый, и тёмный небесный покров,
Где ночи, и дни, и сумерек бледных огни, –
Я его тогда расстелил бы у ног твоих;
Но я беден, и всё это только в моей мечте.
И тогда мечту расстелил я у ног твоих;
Ступай осторожно: ты идёшь по моей мечте.
НЕТ ДРУГОЙ ТРОИ
Как мне пенять на ту, что в дни мои
Впустила боль; ту, что, алкая мести,
Звала безумцев развязать бои
И натравить трущобы на предместья,
Была б отвага не слабей, чем злость?..
И что могло бы дать хоть миг покоя
Той, чей надменный дух, как пламя, прост,
Чей лик – как лук, натянутый рукою
Из тех, что в век бессилья не в чести?..
С той красотой, торжественной и ярой,
Что совершит она, и где найти
Вторую Трою для её пожара?
ДИКИЕ ЛЕБЕДИ В КУЛЭ
Листва в осенней позолоте,
И сух ковёр хвои;
В октябрьских сумерках мерцают
Озёрные струи;
Там плещутся лебеди, гладь разбудив,-
Полсотни и девять див…
Здесь девятнадцатую осень
Веду я птицам счёт…
Вдруг, встрепенувшись, врассыпную
По ряби тёмных вод
Скользнули они, и отчаянный взмах
Вознёс их на шумных крылах.
Гляжу на белые созданья,
И горько на душе…
Где та пора, когда впервые
У сонных камышей,
Раздавшись в тиши, этот благовест крыл
Усталый мой шаг окрылил…
Садясь на воду и взлетая,
Чредой влюблённых пар
Они резвятся беззаботно;
Их дух ещё не стар.
Они улетят, и виденья побед
И счастья умчатся им вслед.
Пока ещё по чёрной глади,
Как сказочный фантом,
Они скользят; но кто расскажет,
Чей взор они потом
Утешат, когда их сияющий сонм
Растает наутро, как сон…
ПАМЯТЬ
В иной пленит огонь ланит,
В той – грациозность лани,
Но смысла в этом нет;
Ведь всё, что утро сохранит
От зайца, спящего на склоне –
Травы примятой след.
ГАЗОН
Книги, картины со мной;
Акр газона пленит
Глаз и мышцам даст труд;
Впрочем, сил уже нет…
Ночь, в дому тишина;
Только мышь и слышна.
Голос страсти утих;
В ожиданье конца
Ни чахлое воображенье,
Ни вялая мысль скопца,
Вгрызаясь в её скелет,
Не сыщут истины след.
Дай мне эту ярость седин:
Я воссоздать обречён
Себя; я – Тимон и Лир,
Я – Блейк, что в стену плечом
Ломился, мечтой томим;
И истина шла за ним.
И твой, Микеланджело, дух,
Что, воскреснув в веках,
Гневный, тучи пронзит,
Мёртвых встряхнёт в гробах;
Страсть и боль добела
В старом сердце орла