ГИМН КО ГОСПОДУ, ГОСПОДУ МОЕМУ, С ОДРА БОЛЕЗНИ

Я — при дверях во светлый Твой чертог,
Где в хоре душ стать музыкой святой
Дано душе; но, не прейдя порог,
Здесь инструмента поверяю строй,
Чтоб там звучал как должно голос мой.

Будь врач — картографом, а картой — я,
Простертой перед ним, тогда по ней
Он бы увидел, как душа моя
На юго-запад мчится средь зыбей
Per fretum febris к гибели своей

Проливами — на запад, на погост.
Не страшен запад, пусть возврата нет,
Я — карта; как едины вест и ост
На карте, где изображен весь свет,
Так смерть сулит мне воскресенья свет.

Туда ль мой путь, где Тихий океан,
Где Индий злато, где Ерусалим?
Войдя в пролив, Ла-Манш иль Аниан,
Немало слез пролив, проливом сим —
Туда, где жили Хам, Яфет и Сим.

Коль Рай с Голгофою едины там,
Коль Крест Честной с Адама Древом слит,
То я, о Господи, двойной Адам:
Кровь ветхого на лбу моем блестит,
Кровь нового мне душу воскресит.

Даруй душе златой венец Ты сам
За тот, терновый, истерзавший плоть;
Других Твоим учивша словесам,
Своими тщится страх преобороть,
Чтоб, изронив, вознес ее Господь.

УЕДИНЕНИЕ

Счастлив, кто жив одной заботой
О малой отчине своей,
Кто дышит воздухом с охотой
Родных полей.

Чье стадо — млеком, поле — хлебом,
Отара чья снабдит руном,
Чей лес дарит прохладой летом,
Зимой — теплом.

Блажен, кто без тревоги, смело
Следит года летящи прочь,
Во здравии души и тела.
Покойна ночь,

Покоен день его. Неспешно
Досуг и труд идут в тиши.
Молитва — радость для безгрешной
Его души.

Прошу, пусть мир меня забудет,
Пусть тихо смерть придет за мной,
И пусть надгробием мне будет
Валун немой.

ТИФОН

Вот дерево гниет и, сгнив, валится,
Вот тучи ношу слез роняют наземь,
Вот земледел в свою ложится землю,
Вот умирает лебедь-долгожитель.
И лишь меня без жалости бессмертье
Уничтожает; медленно слабею
В твоих владеньях здесь у грани мира;
Седая тень, влачусь как привиденье,
Пространствами безмолвного Востока,
Дорогами извилистых туманов,
Чертогами блистающей зари.
О горе! тенью стать, быв человеком,
Своею красотой, твоей любовью
Столь гордым, что избраннику казалось,
Что он уже не человек, но — бог!
И я просил тебя: «Дай мне бессмертье».
И ты его с улыбкой даровала,
Бездумно, как богатый — подаянье.
Но бдительные Оры, негодуя,
Свою свершили волю и меня
Измучили, унизили, сломили,
Со мной покончить не имея власти,
Оставили развалиною подле
Бессмертной юности, и я есмь тлен,
Бессмертный старец близ бессмертной девы.
Сумеет ли любовь исправить зло?
Ведь вижу я, как свет звезды дрожит
На дне твоих очей, слезами полных
От слов моих. Так дай же мне уйти,
Сними с меня свой дар. Зачем желать
Судьбы отличной от других судеб
И в сторону сворачивать с пути,
В конце которого всех ждет покой?
Вот легкий ветер раздвигает тучи,
Проглянул дольний мир, где я родился.
И вновь мерцают прежним чудным светом
И ясное чело твое, и плечи,
И бьется сердце вечно молодое.
Все ярче начинают рдеть ланиты,
Ты обращаешь очи на меня
Пред тем, как в их лучах затмятся звезды,
И пара застоявшихся коней,
Что стосковалась по твоей узде,
Рванется, темень отрясая с грив,
Из мрака высекая искры дня.
Так! Ты всего прекрасней в этот миг
Безмолвия, когда не дав ответа,
Уходишь, лишь слезами одарив.
Зачем слезами ты меня пугаешь?
Я трепещу от мысли, что правдиво
Речение давнопрошедших дней:
«Свой дар отнять не в силах сами боги».
О горе, горе мне! иными я
Во дни давнопрошедшие глазами
Следил — да полно, я ли — ореол,
Что разгорался вкруг тебя; я видел
Как пепельные кудри пламенели.
С таинственным твоим преображеньем
Преображался я, и кровь моя
Мне щеки зажигала тем огнем,
Который тихо заливал весь мир
При выходе твоем, и на лице
Горели поцелуи, что нежнее
Полураскрывшихся цветов весны,
Лобзающие губы мне шептали
Слова безумные как песни Феба,
Я слышал их, когда он, как туманом,
Окутывал стенами Илион.
И все же не удерживай меня.
Зачем мне вечность быть с тобою рядом?
Мне розовые тени холодны,
И холоден твой свет, и холодеют
На блещущих твоих ступенях ноги
У старика, когда восходит пар
От темных пашен жителей Земли
Счастливых тем, что умереть в их власти,
И от могил, где те, что всех счастливей.
Освободи меня, верни земле.
Ты знаешь все, ты мне найдешь могилу.
Ты будешь обновлять свою красу
День ото дня, а я, я — прах во прахе,
Пустынные чертоги позабуду
И облик твой, когда ты к ним спеша,
Серебряную гонишь колесницу.

МАДАМ

Мадам, повелите уйти — я уйду,
И сразу же — в воду, имейте в виду.
С моста Вильямсбургского в реку нырну,
Ударюсь о воду и шею сверну.
Потом пузыри побегут по воде,
Вот был, дескать, некто — и нету нигде.
И все. Разве что полисмен на посту
Разок засвистит, разогнав по мосту
Бродячих котов, что умчатся во мрак;
Да разве задумчивый некий чудак
По лысине, блещущей как самовар,
Отвесит в отчаянье звонкий удар,
И вперит во тьму свой испуганный взор,
И только прошепчет: «Освистан, позор!»
Затем депутация рыб под мостом
Меня подберет, увенчает венцом
Из перлов и ярких чешуек-монет;
Затем, демонстрируя свой перманент,
Со дна дева-рыба ко мне подплывет,
Обнимет, хрустальную дверь распахнет,
И громко воскликнет: «Жених, в добрый час!
Возлюбленный мой Мойше-Лейб среди нас!»
И там, где Атлантика бьёт в берега
Мой труп на заре ужаснет рыбака;
Затем, приходя в ежеутренний раж,
Газетчик такой настрочит репортаж:
«Вчера найден труп у прибрежной черты,
Лилово-багровое портит черты
Пятно на носу» — и сомнения нет,
Никто не узнает, что это поэт,
Что даму увлек за бокалом вина,
А дама — та самая! Это она
Его укусила за нос, и поэт,
Поссорившись с ней, не снимая штиблет,
Бултых в океан. Ах, как стильно и как
Все оригинально — будь все это так
Взаправду! — Но я, уж простите вы мне,
К подобным кунштюкам готов не вполне.
И мне горше яда морская вода,
А если соскучусь по морю, тогда
Мне хватит того, что простерлось, мадам,
У Гейне в «Nord-See» по книжным листам.
И в этой связи, поругавшись со мной,
Рискуете, право, остаться одной,
Налейте ж вина мне без споров и слез…
Терпеть не могу, когда тяпнут за нос.