АЛЕКСАНДРА ГЛЕБОВСКАЯ
Род. 1967
Переводчик прозы и поэзии, редактор. В 1989 г. закончила филологический факультет Санкт-Петербургского государственного университета. Ученица Эльги Львовны Линецкой. Член Союза писателей Санкт-Петербурга. Много и плодотворно переводит с английского, немецкого и со специально выученного языка идиш.
РЕДЬЯРД КИПЛИНГ
(1865—1936)
ПЕСНЯ РИМСКОГО ЦЕНТУРИОНА
(Римское владычество в Британии, 300 г. н. э.)
Легат, я получил приказ идти с когортой в Рим,
По морю к Порту Итию, а там — путем сухим;
Отряд мой отправленья ждет, взойдя на корабли,
Но пусть мой меч другой возьмет. Остаться мне вели!
Я прослужил здесь сорок лет, все сорок воевал,
Я видел и скалистый Вект, и Адрианов Вал,
Мне все места знакомы тут, но лишь узнав о том,
Что в Рим, домой, нас всех зовут, я понял: здесь мой дом.
Здесь счастлив был я в старину, здесь имя заслужил,
Здесь сына — сына и жену я в землю положил,
Здесь годы, память, пот и труд, любовь и боль утрат
Вросли навек в британский грунт. Как вырвать их, легат?
Я здешний полюбил народ, равнины и леса.
Ну лучше ль южный небосвод, чем наши небеса,
Где августа жемчужный свет, и мгла январских бурь,
И клочья туч, и марта луч сквозь бледную лазурь?
Вдоль Родануса вам идти, где зреет виноград
И клонит лозы бриз, летя в Немауз и Арелат.
Но мне позволь остаться здесь, где спорят испокон
Британский крепкошеий дуб и злой эвроклидон.
Ваш путь туда, где сосен строй спускается с бугра
К волне Тирренской, что синей павлиньего пера.
Тебя лавровый ждет венок, но неужели ты
Забудешь там, как пахнет дрок и майские цветы?
Я буду Риму здесь служить, пошли меня опять
Болота гатить, лес валить, иль пиктов усмирять,
Или в дозор водить отряд вдоль Северной Стены,
В разливы вереска, где спят империи сыны.
Легат, не скрыть мне слез — чуть свет уйдет когорта в Рим!
Я прослужил здесь сорок лет. Я буду там чужим!
Здесь сердце, память, жизнь моя, и нет родней земли.
Ну как ее покину я? Остаться мне вели!
КОЛЫБЕЛЬНАЯ ОСТРОВА СВ. ЕЛЕНЫ
«Далёко ль до Елены от светлых детских лет?»
Зачем блуждать в тех далях, что помнятся едва.
Ах, мама, кликни сына, спаси весь мир от бед.
(Кто думает про зиму, пока шумит листва?)
«Далёко ль до Елены от уличных боев?»
Нет времени ответить — наполнен смертью мрак.
В Париже — барабаны, в Париже — пушек рев.
(За первым неизменно грядет последний шаг!)
Далёко ль до Елены от Праценских высот?"
Не спрашивай — не слышно, вокруг орудий гром.
Того, кто рвется к цели, успех не обойдет.
(Паденье будет быстрым, коль быстрым был подъем!)
«Далёко ль до Елены от царского венца?»
Слепят лучи Короны — не размежить мне век.
Вступает Император под гулкий свод дворца.
(За ясною погодой подчас, приходит снег!)
«Далёко ль до Елены от мыса Трафальгар?»
О, долог путь, так долог — мне десять лет идти
К закату на Елене, что так багров и яр.
(Не можешь кончить дела — бросай на полпути!)
«Далёко ль до Елены от льда Березины?»
Нелегкий путь, недобрый, и трескается лед.
Тому, кто сам все знает, советы не нужны.
(Есть только путь обратно, где нет пути вперед!)
«Далёко ль до Елены от поля Ватерлоо?»
Так явствен путь, так ясен — корабль ждет давно.
Приют для тех, которым в конце не повезло.
(Узнать, в чем прелесть утра, лишь вечером дано!)
«Далёко ль от Елены до Врат на Небеса?»
О, путь туда неведом, неведом искони.
Скрести привычно руки, закрой, дитя, глаза
И, наигравшись вдоволь, спокойным сном усни!
ТОМАС СТЕРНС ЭЛИОТ
(1888—1965)
НЬЮ-ГЭМПШИР
Голоса детей среди яблонь
Меж цветеньем и урожаем;
Золотые и алые головки
Между кроной и корневищем.
Черных крыл, бурых крыл легкий трепет,
Двадцать лет — и весны замер трепет.
Нынче горе, завтра тоже горе,
Скрой меня, лучей и листьев море.
Крыльев трепет над головкой золотой —
Стой, взмой,
Пой с весной,
Взмой в раскинутые ветви яблонь.
ВИРДЖИНИЯ
Красная река, красная река,
Зной течет в тишине,
Рока ток быстрей, чем реки
Ток. Иль один только
Крик пересмешника прогонит зной
Долой? Холмы, немы,
Ждут. Плот ждет. Алый ствол,
Белый ствол — ждут, ждут.
Разлад, распад. Жила жизни
Неподвижна. Вечнодвижима
Мысль железная, что пришла со мной
И уйдет со мной.
Красная река, река.
СТРОКИ К ПЕРСИДСКОМУ КОТУ
Аккорды ветра бродят, бредя,
В зеленых Расселскверских нетях;
Их всхлип налип на листья лип,
На тусклый мозг, на нервов крик,
На взор Мохнатого Медведя.
Уволь, от мук спасет лишь боль.
Когда ж утихнет сердца хрип?
Когда уймется стула скрип?
Что утра мокрого длинней?
И где конец теней и дней?
СТРОКИ К ЙОРКШИРСКОМУ ТЕРЬЕРУ
Стоял на буром поле ствол,
И этот ствол был крив и гол.
Во тьме небес, в зеленой туче
Кричал, урчал и выл тягуче
Стихий природных буйный сонм.
Лохматый песик спал устало
Под теплым, мягким одеялом,
А поле бурое лежало
И ствол на нем был крив и гол.
Пушистых кошек и собак,
Ершистых кошек и собак
В конце концов, поглотит мрак.
И замер я, лохматый пес,
И лапочки горе вознес,
Забывшись тихим, вечным сном.
ЭРИХ МЮЗАМ
(1878—1934)
ШНАПСА МНЕ!
Шнапса мне, ибо дух мой страждет!
Шнапса мне, рот мой сух, он жаждет!
И тогда весь мир мне склонится в ноги,
И тогда сгинут беды с моей дороги!
Скоро будет не сух мой рот!
Скоро радость мне в дух войдет!
Не надо пива, вина не надо!
Хочу я шнапса! Мне шнапс отрада!
Влюбленный ёжик — пых, пых, пых!
Забудь до света о бедах своих!
Шнапса мне!
НА ЛЮБВИ МОЕЙ НЕБЕСНОМ СВОДЕ
На любви моей небесном своде
Новая звезда восходит, знаю,
Что ж другие звезды так рыдают
На любви моей небесном своде?
Звезды, радуйтесь, сияйте ярче!
Озаряйте небо, как и прежде,
Мне даруя счастье и надежду,
Звезды, радуйтесь, сияйте ярче!
Как взойдет меж вас звезда иная,
Вы ее возьмите в обученье,
Станет ярче общее свеченье,
Как взойдет меж вас звезда иная.
На любви моей небесном своде
Вспыхнуло, взблеснуло, заискрилось —
Нынче новая звезда явилась
На любви моей небесном своде.
ДИСПУТ
В навозе голосит петух,
Псалмом святоша мучит слух,
Орет безбожник громче двух.
Бормочет пастор: «Бог, Христос»,
Безбожник прочь воротит нос,
Петух кричит, скребя навоз.
Святоша молится весь год,
Безбожник — тот наоборот.
Петух в навозе всё орет.
Святоша «Черт!» — роняет с губ,
Безбожник тут же: «Зуб за зуб!»
Один петух не так уж глуп.
ЧТО — ЧЕЛОВЕК?
Что — человек? Желудок, две руки,
Мозг, карлик крошечный, и рот-колосс,
Еще душа — с ума сойдешь с тоски.
Чем занят он? Он думает и спит,
Он ест, торгуется, свой воз влачит,
В рост грошик отдает, когда есть спрос.
Он молится, любит, клянёт, ненавидит,
Надежды питает, удачи не видит,
И голодает, как приблудный пес.
ФРИДРИХ ХОЛЛЕНДЕР
(1896—1976)
***
«Я с ног до головы в любовь погружена»
Таинственное пламя, unе je ne sais pas quoi,*
В глазах прекрасной дамы горит во все века.
Когда со мной ты рядом, со мною vis a vis,
О чем твердишь ты взглядом, как не о любви?
Я с ног до головы в любовь погружена,
Лишь в этом жизнь моя, что тут сказать.
Такой меня природа создала:
Судила мне любить. Что тут сказать?
Ко мне летят мужчины, как мотыльки к огню,
А в том, что век их краток, себя я не виню.
Я с ног до головы в любовь погружена,
Лишь в этом жизнь моя, что тут сказать.
Что я в руке сжимаю, что просится на свет?
Я пальцы раскрываю — и ничего там нет.
Корить меня напрасно, ведь вы должны понять:
Как дивно, как прекрасно любить — и изменять.
* Сама не знаю что (фр.)
ИЦИК МАНГЕР
(1901—1969)
ОДИНЁШЕНЕК
Слов моих никто не слышит,
Ни в каком углу —
Семь мышат и мышка
Дрыхнут на полу.
Семь мышат и мышка
Значит, ввосьмером.
Говорю им: «Доброй ночи!»,
Покидая дом.
Надеваю я картуз
И шагаю прочь —
Одинешеньку куда мне
В этакую ночь?
Вот стоит шинок на рынке.
Мне мигает из темна:
«У меня вина бочонок,
Чиста золота вина!»
Распахнув пошире дверь,
Вваливаюсь я,
Всех приветствую от сердца:
«С праздничком, друзья!»
Слов моих никто не слышит,
Ни в каком углу —
Двое пьяных и бутылка
Дрыхнут на полу.
Двое пьяных и бутылка
Это значит, трое…
Может, стану я четвертым? —
Не по мне такое!
Надеваю я картуз
И шагаю прочь —
Одинешеньку куда мне
В этакую ночь?