Дополнительные материалы

Авраам Шлионский в переводах Владимира Глозмана

* * *

Корона всех времен с вершин слетела –
Звезда зари покинула чертог.
Цветы засохли, урожай убог –
Земля лохмотья траура надела.

Померкли небеса, весь мир скорбит;
Сиянья месяц – сроком смерти стал,
И стонами его заполонит
Звезда зари, покинув пьедестал.

Звезда зари! Теперь я смерть хвалю,
С тобою в паре – и её люблю:
Чудесна смерть, хоть и тебе не пара

Твоих достоинств ей не умалить.
А сладостью твоею напоить –
Смерть станет слаще мёда и нектара.

* * *

В сутолоке дневной
Идет сквозь ревущую улицу
Очень пугливая курица
В городе милом и дальнем.

А где-то поближе к вечеру
Пронесутся два ряда каштанов
В направлении тишины:
Из речи залиты ночью.

Мы с тобою тихо ступаем
По луною шитым коврам,
Уже мы успели скинуть
Лохмотья тяжёлого дня.

А когда потаённый возница
На ночь замахнётся кнутом,
Мы с тобой налакаемся вдоволь
Белизны промелькнувшего детства.

СЕРЕБРЯНЫЙ ПОДНОС

"Государство не вынесут народу на серебряном подносе"

                     Хаим Вейцман

...Замолчит и земля. И краснеющий глаз в небесах
Постепенно погаснет;
Границы в дыму.
И поднимутся люди – в крови, но с дыханьем в устах –
Встретить чудо. Такое,
Что нету подобья ему.

И готовясь к параду, народ постоит под луной
В ожидании дня; от восторга и страха притих.
...Вдруг девчонка и парень
Появятся перед толпой
И неслышимым шагом пройдут мимо них.

Подпоясаны, просто одеты, двигают груз башмаков;
В путь собрались они
И шагают, молча
Не сменили одежды Еще не отмыли следов
Адского дня; под огнем проведенной ночи.

Бесконечно усталые Отдых считая излишним...
Опадают росинки еврейской юности наземь...
Подойдут эти двое
И будут стоять неподвижно
Не понять: то ли живы они, то ли ранены насмерть.

И народ, цепенея от чуда, от слез,
Спросит: "Кто вы?" Молчания не нарушая,
Те ответят народу. "Тот самый поднос,
На котором несли Государство Израиль".

Скажут так. Упадут, и поглотит их вечное море.
Остальное – читайте в еврейской истории.

СОНЕТ

Красивый, древний гимн, который как-то
Осенним вечером пропел ты мне,
Когда трудился дождь в моем окне,
И в песнь мою врывался гром бестактно, –

Глубокий звук его – органный звук;
Мотив был лёгок для запоминанья,
Чужой язык, нездешнее сиянье,
И воспалённый, в алых маках, луг.

Стучало его сердце – за дождём,
За каплями измученным окном,
За много миль от тёмного заката,

В сиянье, где пропал его ответ,
И в тяжести упитанного сада...
Была ли я в той песне – или нет?

СОСНЫ

Здесь не услышу голоса кукушки,
И дерево не спрячется в снегу,
Но среди этих сосен, на опушке,
Я снова с детством встретиться могу.

Звенят иголки сосен: жили-были...
А я сугробы родиной зову,
И этих людов густую синеву,
И песен тех слова, слова чужие.

Быть может, только перелётным птицам,
Которых держит в небе взмах крыла,
Известно, как с разлукою мириться.

О сосны! Родилась я вместе с вами,
Два раза вместе с вами я росла –
И в тот, и в этот край вросла корнями.

ДВАДЦАТЬ ЛЕТ В ДОЛИНЕ

А после? А я и не знаю.
Каждый из нас впал
В свое собственное забвение.
Шоссе стало шире. В кювете
Мой перевернутый броневик.
В полдень я иногда поглядываю
Из-под сожженных глаз. Не помню
этих кипарисов.
Новые водители мчатся мимо нас,
Забывая новые войны
И другие жертвы, –
Быстрее, чем мы.
Но иногда к нам спускается ветер,
Теребит венок,
Скатившийся в низину,
Отрывает листок за листком, шепча:
Любят. Не любят.
Не очень любят.
Очень.
Нет.
Даже слишком.

ДАЙ МНЕ ТО, ЧТО У ДЕРЕВА ЕСТЬ

Дай мне то, что у дерева есть и чего ему не потерять.
И дай мне способность терять то, что у дерева есть.
Тонкие эти черты. И ветер, чертящий летнею ночью.
И тьму, в которой нет ни чертежа, ни облика.
Дай мне облики те, что были и нет их теперь.
Смелость – думать о том, что пропало. Дай мне
Глаз, чтоб осилить то, что он видит. И руку –
Тверже, чем то, что она просит.
Оставь мне наследство так, чтобы мне не досталось
Ничего из того, что соскочит в момент полученья.
Дай мне способность коснуться без страха
Именно этих предметов, из тех, что нельзя получить
В наследство. Дай подступиться.

* * *

На ночном шоссе тот человек стоит –
Был он моим отцом столько-то лет назад.
А я должна подойти туда, где сейчас он стал,
Потому что я старшей была из его дочерей.

Каждую ночь одиноко он там стоит,
Я должна спускаться к нему, и близко к нему подходить.
И хочу я спросить: до каких это пор – должна?
И знаю сама: должна. На веки веков.

Он снова стоит там, где опасно стоять,
Как тогда, когда шёл по дороге, и машина сбила его.
Так узнала его я; и много тому примет,
Что этот вот человек был когда-то моим отцом.

И не скажет он мне обычных родных слов,
Хоть и был он моим отцом стлько-то лет назад,
Хоть и я старшей была из его дочерей –
Он не может сказать мне обычных родных слов.

СТРАСТЬ

Там узнала я страсть, какой никому не знать;
Это было в субботний день, день седьмой –
Иглами к небу тянулись кедр и сосна.

На всём был свет: он хотел как ручей – взлетать;
И кружок зрачка влюбился в круг золотой.
Так узнала я страсть, какой никому не знать.

И вечно готов был свет на верхушках кустов сиять,
Плавясь в ручье, зажигаясь любой волной;
Апельсин моей головы он глазами хотел глотать.

Золотые кувшинки в ручье распахнули рты, чтоб глотать
Всплески воды и стебельки над водой;
Был субботний день, потому что он был седьмой –
Вожделенно, иголками к небу тянулись кедр и сосна,
И тогда узнала я страсть, какой никому не знать.

ЭТИ ГОРЫ

Не знаю я откуда эти горы пришли ко мне,
Я них и спрашивать не стану.
Уселись в мои светлые кресла,
Салфетки с бахромой к вершинам подвязав.
И так я рада,что они пришли:
Иерусалимские горы или Хребет Нафтали,
И не знаю – издалека ль пришли.
Лёгкой рукою пирог разрезаю
И крошку за крошкой во рты им бросаю:
Иерусалимским горам или Хребту Нафтали,
Потому что не знаю – откуда они пришли.
О, горы! О, горы!
На конях вы так долго скакали ко мне...

ПРОБУЖДЕНИЕ

Рожденный спать, я медлю с пробужденьем.
Я предскажу судьбу – страшней не станет.
Указывает путь само хожденье.

Мы верим чувству: что узнать и где мне?
Я слышу Бытие, таков мой танец.
Рожденный спать, я медлю с пробужденьем.

Узнать тебя в таком нагроможденьи? –
Земля священна: к ней, такой далекой,
Указывает путь само хожденье.

Мой Лес в огне; скажите, в чем тут дело?
Вот низкий червь взбирается высоко;
Рожденный спать, я медлю с пробужденьем.

Но у природы много важных дел
Для нас с тобой; итак, вдохни глубоко,
И снова в путь – учиться у хожденья.

Я потрясен. Вот новое рожденье.
Я знаю – что пройдет. Что будет с нами.
Рожденный спать, я медлю с пробужденьем.
Указывает путь само хожденье.

БЕЗ ПТИЦ

Мир тем, кто слышит тайный шум,
Когда бесшумен мир:
Бесшумный ветер сушит ум
И каменный мундир.

И от безмолвной высоты
Она упала ниц,
Но в этих дебрях глухоты
Нет и не будет птиц.

ОНА

О смерть нежна! Позвольте рядом сесть…
Как, леди, вы довольны тем, что есть?
Она тоскует, птицы вместе с ней
Запутывают мир еще тесней –
Стеклянный взгляд и тонущий напев,
И сердце тоже бьется нараспев.

Мы вместе. Мы поем и будем петь.
Но в этих пальцах стебель – это плеть:
Кричит о том, о чем кричать нельзя,
Она танцует, бесится земля –
Секрет огня раскрыт, смешон, забыт,
Разболтан Ею и опять зарыт.

А я глазел во все глаза на жизнь
В той внятной темноте, где можно жить –
Она текла и шлепалась к ногам,
И уходила, так и не солгав.

СТЕКЛЯННЫЙ ДОМ

Кричат мои секреты.
Нет, я не прячу глаз
За стенками кареты:
Я весь, как есть, для вас.
Прозрачен мой очаг,
И сам я тоже наг.

Я бит. Но не затерян
Победоносный смех.
Я слаб, но я уверен,
Что я сильнее всех.
Я прав, я жду весны.
Ко мне приходят сны:

Все к лучшему свернется,
Меня забудет зал
За то, что много солнца
Я на себя не взял.
И мы с большим трудом
Построим просто дом.

МЕРЦАНИЕ ЗЛА

Погода – в слезы, и деревья сникли,
Поникли птицы, дождь коснулся трав,
И каждый поникал и думал – вник ли?
И каждый прав был; каждый знал, что прав.
– И тьма была, и не было просвета.

Оттуда далеко, в звенящих рощах
Жег снег; и доверяя лишь глазам
Бродило ледяное зло; и тощий
Поник огонь; там Сам был лишь Я сам.
– И тьма была, и не было просвета.

Но все подушки колются; поникших
Колола смутно вера изнутри –
Жил в жилах бог: горящие мальчишки
Выкрикивали свой свободный крик.
– И тьма была, и не было просвета.

ТОНКОСТЬ

Певцы кружат кругом,
Высокий треск цикад,
Птенцы ведут подкоп,
Подбит звездой закат –
Так вот к чему ведет
Сентябрьский восход.

Луна, решив полнеть,
Бежит к земле на миг;
Стеною – лес под ней,
Сейчас сомкнется мир.
В траве застрял буран,
И снова, как вчера –

Кто там шуршит зловеще?
Мой череп расчленя,
Приснившиеся вещи
Вернулись из меня,
Бесшумными шагами
Проходят под лугами.

Но сон вобрать спешит
Пугливых небольших –
Я их люблю: не жив –
Не значит – недвижим,
Есть цвет у всех вещей,
И крылья у камней.