СЕРГЕЙ ИСАЕВ
р. 1973, Клайпеда
Поэт, прозаик, эссеист, часто подписывается псевдонимом «Сlandestinus». Переводил Данте, Петрарку, Вийона, Бодлера, Шекспира, Лавкрафта, Донелайтиса, Чеслава Милоша и многое другое. Создатель «Антологии современной литовской поэзии и прозы» (2005). Переводчик более десяти книг поэзии и прозы современных авторов (2005-2011). Последняя по времени работа – перевод с литовского языка поэмы «Времена» и басен К. Донелайтиса (2011), стихи и письма его на русский язык переведены С. Исаевым впервые.
ФРАНЧЕСКО ПЕТРАРКА
(1304—1374)
СОНЕТ CCLXXII
Уходит жизнь, не медля ни мгновенья,
И смерть придёт в каком-нибудь часу;
Я есмь, я буду — то ещё с собой несу,
Я был — и канул в Лету, без сомненья...
Горьки воспоминанья, ожиданья:
Что ждать, что помнить — не перенесу;
Явила Милость мне свою красу —
И в мыслях сих принёс я покаянье.
Исчезло всё, чем сердце утешалось,
Я зрю теперь последний свой причал:
Мой челн низринут в водную пучину;
Руль сбит и мачта хрупкая сломалась...
Ликует буря, кормчий мой устал —
И луч звезды — увы! — во мраке сгинул.
ШАРЛЬ БОДЛЕР
(1821—1867)
ЛИТАНИИ САТАНЕ
Ты, мудрейший, из Ангелов самый прекрасный,
Бог отвергнутый, славы лишённый напрасно!
Сатана, в тяжком горе помилуй меня!
Князь изгнанья, судилищем гнусным судимый
Пораженье познавший, но — непобедимый!
Сатана, в тяжком горе помилуй меня!
Ты — всеведущ, о таинств подземных властитель,
Человечьих страданий и бедствий целитель!
Сатана, в тяжком горе помилуй меня!
Прокажённых, гонимых с собою зовущий,
Кажешь путь им с любовию в райские кущи!
Сатана, в тяжком горе помилуй меня!
Ты со Смертью — возлюбленной вечной, могучей —
Нам Надежду родил, чтобы прелестью мучить!
Сатана, в тяжком горе помилуй меня!
Осуждённым Ты даришь решительный взор,
Чтоб проклясть с эшафота толпы приговор!
Сатана, в тяжком горе помилуй меня!
Верно знающий, где в мрачной толще земной
Драгоценности скрыты врагом-Иеговой!
Сатана, в тяжком горе помилуй меня!
Взор Твой ясный проник глубоко в арсеналы,
Где — в пластах или жилах — хранятся металлы!
Сатана, в тяжком горе помилуй меня!
Ограждающий пропасти дланью широкой
От сомнамбул, что бродят по крыше высокой!
Сатана, в тяжком горе помилуй меня!
Восстановишь плоть пьяницы чудною силой,
Коли насмерть его лошадьми задавило!
Сатана, в тяжком горе помилуй меня!
Утешающий наши страданья без меры,
Обучил нас смешать Ты селитру и серу!
Сатана, в тяжком горе помилуй меня!
Наш союзник незримый, клеймящий чело
Крезов злобных, чтоб им никогда не везло!
Сатана, в тяжком горе помилуй меня!
Ты, что девам невинным внушаешь искус —
К пилигрима котомке да рубищу вкус!
Сатана, в тяжком горе помилуй меня!
Жезл отверженных, светоч великих умов,
Исповедник — казнённым, изменникам — кров!
Сатана, в тяжком горе помилуй меня!
Отчим наш, чьих пращуров длань ярости Божьей
Отлучила от дивного райского ложа!
Сатана, в тяжком горе помилуй меня!
МОЛИТВА
Сатана Всемогущий, хвала Тебе в вышних
Тех небес, где Ты правил! И в Бездне, где пышно
Воцарился Ты, падший, сокрывшись в молчаньи!
О, прими мою душу под Древом Познанья,
Чтоб прильнула к Тебе! Пусть Твой лик воссияет —
Новый Храм — когда цвет свой Оно распускает!
КРИСТИЙОНАС ДОНЕЛАЙТИС
(1714—1780)
ВРЕМЕНА
(отрывок из «Зимних забот»)
Боже Всевышний! Каких же времён дождалось наше племя!
Ах, что за тьма непроглядная весь белый свет ослепила!
В пекло хозяин и слуги его взапуски будто скачут.
Дерзко смеётся над Богом один, ни во что Его Cлово не ставя,
Да и другой, вторя первому, Имя Господне Святое позорит.
Третий, худой простоквашей да сорной крупою питаясь,
Бремя тяжёлых трудов еле тащит, вздыхая вседневно, —
Так ведь и эта блоха дерзает над Богом смеяться!
Плачется всюду, подлец, что весь свет господа угнетают,
Что выжимают из буров кровушку каплю за каплей;
После, однако, вприпрыжку несётся в харчевню, мерзавец,
Да в понедельник ещё потирает разбитое рыло».
«Ах, — молвил Энскис ему, чинно сидя у Кризаса-кума, —
Причкус, уже чересчур пристаёшь ты к обычаям нашим!
И почему ты коришь так литовца-беднягу сегодня,
Так унижаешь его, говоря лишь о кражах да плутнях?
Аль не подумал, что всюду крестьяне ведут себя так же?
Швед, московит, еврей аль поляк — по-другому ль поступят?
Так ведь и немец, спешащий французу «вуй-вуй» отчеканить,
Сам-то не хуже француза надует других, коли надо.
Брате! И ты ведь, когда ещё не был солтысом назначен,
Вместе с друзьями своими умел веселиться на славу!
Эх, сколько раз наезжал с нами в лес тьмою тьмущей,
Так же, как мы, крал ты ясень и дуб для домашнего быта!
Кстати сказать, воровать ты умел осторожно и хитро —
Вот потому и лесничий тебя изловить не сумел ни разочка.
Нас же, глупцов, бедняков недалёких (и вымолвить стыдно!),
Столько лесничий ловил да наказывал больно, жестоко,
Что с воровством да обманом закончить, как видно, придётся».
«Кажется, — Сельмас сказал, — шельмовать никому не пристало,
Ну, а литовцам бесчестными быть уж совсем не годится…
Ведомо вам, как любой чужестранец Литву восхваляет,
Сколько из дальних земель наезжает их, чтоб нас увидеть,
Со всего белого света, пожалуй, сюда принесло их немало.
Не одни немцы наш край дорогой посмотреть прибывают —
Даже французы сегодня нас дружески любят;
Так и за трапезой нынче они по-литовски болтают,
Глядь — кое-кто надевает одёжу по моде литовской;
Лишь домотканых рубах носить до сих пор не решатся.
Так что забудем уже о неправедных наших деяньях
Да заживём мы отныне пристойно и чинно средь прочих —
Вот и чужие крестьяне тогда нас нахваливать станут.
Знаем ведь, Бог преподал нам немало извечных законов,
Всякое нам запретил воровство и любые обманы;
Не дал нам волю Господь шельмовать — так или иначе.
РЫЖИК НА ЯРМАРКЕ
Рыжик однажды на базар тайно охотиться смылся,
Ведь существо это глупое, никогда на базаре еще не бывавши,
Полагало, что задарма отдают там товары
И так уж мило всех собак угощают.
Так полагая, смело вбежал он в город
И меж купцов и лоточников втиснулся быстро,
Будто бы гость какой, на пирушку приветливо званный.
Но посмотрите, какие дива с ним приключились.
Он осмелел и шмыгнул в купеческую будку,
Глупо считая, что пища господ — вкуснейшая, верно;
А ему, смело лезущему меж лоточков и будок,
Купец аршином так лихо по спине, размахнувшись, заехал,
Что он, завывая, кубарем с лестницы грохнулся оземь.
Неподалеку оттуда сидел базарный сапожник,
И, как обычно, предлагал всем товары из кожи.
Вот и собака пару сапог тайно стащила,
Полагая, что там, где кожа — и мясо положено будет.
Только и здесь скалкой получил он по шее,
Спрыгнув со стоном великим к ларьку хлебопека.
Но и тут он дубиной схватил в поясницу —
С места едва смог уйти, бедняга, хромая.
Больше того — еще ему пиршество было:
По глупости мясника посетить тогда вздумал,
Полагая, что там хоть кишку какую получит.
Так, тайно крадучись, пасть уж облизал в предвкушенье
И, будто вор, что поближе схватить подползает…
Но мясник, все это узрев издалека,
Рыжику хвост с мастерством незабвенным оттяпал.
Так вот напировавшись, он поздно с базара явился
И пирушки дивные и торг вспоминал еще долго.
Ты, битый вор, послушай, о чем гласит сказка!
Рыжика, как видишь, сочли на базаре за вора,
И всюду его, как полного дурня, лупили.
Но кто виновен, скажи, зачем добро брать чужое?
Вроде бы, правда, пес глуп — будь он большим или малым, —
Ума нет, потому о грехе толковать ему и не стоит;
Или человек суровый, другим разоренье несущий,
Тот — разбойник, тот — шельмец, суда да тюрьмы достойный,
Такой человек, говорю, заслуживает только веревки.
Но еще больше прими из нами рассказанной сказки:
Вздорная псина, глупец, баламут, убегает на рынок
И без раздумья все тащит, свою пасть разинув,
Полагая, что его всюду жратва прямо-таки ожидает.
Лучше ли его тот лентяй, кто, человеческий разум имея,
Лучше ли, говорю, этого Рыжика ведет он себя при народе?
Много есть бродяг, что хотят без работы питаться
И, по углам рассевшись, на все готовое падки.
Иди, лентяй, ступай работать, зарабатывай хлебушек честно
И, что заработаешь сам, за свое полагай однозначно.
ЖИЗНЬ МОЯ ДА БУДЕТ ЧЕСТНОЙ…
Жизнь моя да будет честной,
Пусть добро меня ведёт:
Сеять благо повсеместно —
Сердце лишь к тому зовёт.
Мудрость и долготерпенье:
Бога и людей любить,
Зла вовеки не чинить —
В том да будет долг с рожденья.
(одно из немногих стихотворений, написанных по-немецки)
ЧЕСЛАВ МИЛОШ
(1911—2004)
ВСТРЕЧА
Замёрзшими полями ехали мы пред рассветом,
Что красным вознёсся крылом, но была ещё ночь.
Вдруг заяц нагло шмыгнул прямо пред нами,
А некто из нас указал на него.
Давно это было. Ныне уже не живут
Ни заяц, ни на него указавший.
Любовь моя, куда удаляются
Блеск реки, линия бега, шелест комков земли —
Не с сожалением вопрошаю, но с задумчивостью.