ВРЕМЕНА ГОДА

Сонет синьора Антонио Вивальди на концерт "Весна"

Приход весны от велика до мала
Приветствуют пичуги громогласно
Зефирам вторят ручейков хоралы,
Звучащие и нежно и согласно.

Но вот кристалл сокрыло покрывало
Агатовое: и гремят опасно
Послы весны – грома. И снова ясно,
И снова все вокруг защебетало.

Где плат цветов упал на луговину,
Спит козопас под милый лепет леса,
Пес голову кладет ему на спину.

Свирель журчаньем пролилась в долину,
Где пляской нимфы и пастух-повеса
Кадят весны торжественной зачину.


Сонет синьора Антонио Вивальди на концерт "Лето"

Се – власть настала тягостного зноя.
Пылают сосны, с ног валится стадо,
И люд, и скот разморен духотою;
Слышны щегол и голубь в гуще сада,

Несет Зефир усладу – но такое
Не всем ветрам по нраву. Нету сладу
С Бореем: ополчившись на прохладу,
Он пастушка совсем лишил покоя:

Тот чует: предваряет наступленье
Полков грозы вещание зегзицы!
Увы, сколь верны эти опасенья!

Назойливое оводов роенье
Сменяется мерцанием зарницы,
И град пшеницу повергает в бренье.


Сонет синьора Антонио Вивальди на концерт "Осень"

Поет крестьянин тучность урожая –
Снят виноград, покончено с работой…
Но, радость влагой Вакха умножая,
Средь праздника он покорен дремотой.

Всяк гонит скуку, песни распевая,
Всяк осенью прощается с заботой,
Разгул и пляски сладкою зевотой
В честь жатвы и вина перемежая.

А на заре с пищалями и сворой
Охотники пускаются по следу,
Уже пьяны своей победой скорой.

Зверь, чуя неминуемые беды,
От шума в чащу мечется – но шпоры
Дают коню, и рог трубит победу.


Сонет синьора Антонио Вивальди на концерт "Зима"

Когда сквозь жгучий снег я еле-еле
Бреду, ежеминутно попадая
В порывы сокрушительной метели,
Стуча зубами, – и потом, когда я

У камелька метель пережидая
гляжу, как вихрь из ледяной кудели
вьет за окном клубы, стеной капели
Идет на стены, дом мой осаждая –

Когда потом я мерными шагами
Пытаю лед – и прокачусь скорей,
Надеясь: он не треснет под ногами, –

Когда Сирокко вызовет Борей
На бой, и станут смертными врагами –
Зима крепка, но мне она милей.

ГОРОД

Ты говорил: «Уйду в иную землю,
К другому морю, в лучшие селенья...
Здесь каждый шаг сулит мне осужденье,
Здесь сердце, словно мертвеца, хоронят.
Стряхнуть с себя оцепененье! Тонет
Мой взгляд, куда бы он ни обратился,
В воспоминаниях – за что я бился,
Что потертял, где ум мой ныне дремлет».

На новые места, в иную землю
Ты не придешь. С тобою этот город.
Состаришься ты там же, где был молод;
Все тот же дом ты посетишь, седея...
Живи же здесь – надежды не лелея
Уехать ли, уплыть – остаток лет
Ты промотаешь всюду: здесь ли, нет,–
И, не проснувшись, жизнь свою продремлешь.

САТРАПИЯ

О, как же горько – когда ты, казалось,
Рожден для дел прекрасных и великих,
Твой рок тебя лишил несправедливо
Поклонников, успеха... И повсюду
Тебе препятствуют: чужая низость,
И мелочность дешевая, и черствость.
Как страшен день, когда придется – сдаться,
(Придется и отчаяться, и сдаться...)
Когда отправиться придется в Сузы
И ко двору явиться Артаксеркса.
Тебя, конечно, благосклонно встретят:
Предложит царь сатрапию тебе, –
А ты, отчаявшись, все это примешь:
Все это, что совсем тебе не нужно, –
Когда другого, ах, другого ищет
Твоя душа: всеобщей похвалы,
И одобрения софистов, и
Трудом заслуженного восклицанья
Бесценного: «Как это хорошо!», –
На площади, в театре, – увенчанья...
Откуда Артаксерксу это взять?
В сатрапии едва ль найдется это –
А как без этого ты будешь жить?

ΣΟΦΟΙ ΔΕ ΠΡΟΣΙΟΝΤΩΝ *

Богам открыто грядущее,
простым смертным – настоящее,
а мудрецам – близкое будущее.

Филострат, «Жизнь Аполлония Тианского»

Простым знакомо людям настоящее,
Грядущее известно божествам –
Одни они предержат все стихии.
А прозорливцам – вскоре предстоящее
Предчувствовать дано. Им, мудрецам

Порой, в часы трудов их, слух тревожит вдруг
Какой-то тайный зов, неясный нам;
Того, что близится, шаги глухие –
И внемлют жадно. Но не слышен этот звук
За окнами их – простецам.

* Σοφοὶ δὲ προσιόντων – мудрым <открыто> будущее (древнегреч.)

СВЕРШИЛОСЬ

Изнемогая от страха и подозрений,
Когда тоскует дух, а взгляд – тревожен,
Мы изобретаем, как нам избежать
Жуткой опасности, которая
Столь очевидно угрожает нам.
Но нет, мы ошиблись. Ее не существует...
Знаки ввели нас в заблуждение:
Знаки, которые мы могли не расслышать,
Которые мы могли неверно понять.
Тут-то другая беда, не та, которой мы ждали,
Внезапно и стремительно обрушивается на нас –
И, застав нас врасплох, завладевает нами.

ПОКИНУЛ БОГ АНТОНИЯ

Когда в часы ночные вдруг услышишь
Ты звуки дивной музыки, и поступь,
И возгласы незримого фиаса –
Тогда ты не оплакивай напрасно
Свою судьбу, что нынче отвернулась,
Свершенья, что тебе не удались.
И замыслы – теперь, как оказалось,
Невоплотимые...
Бестрепетно, давно к тому готовый –
Ты отпусти теперь Александрию,
Которая уходит от тебя.
И не обманывайся, про себя
Твердя, что это сон, что эти звуки
Почудились тебе – не соблазняйся
Подобною надеждою напрасной.
Бестрепетно, давно к тому готовый,
Как подобает мужу, кто владел
Великим этим городом – спокойно
Шагни к окну, и внемли умиленно,
Без слез и малодушия мольбы,
Последним звукам, сладостным и дивным,
Таинственного шествия – простись
И отпусти свою Александрию.

ФЕОДОТ

Если ты из тех, на ком лежит печать
Истинной избранности – то себя
Обуздывай, когда к тебе придет успех.
Сколько бы ни был ты прославлен,
Сколько бы ни превозносила
Молва свершенья твои в Италии,
В Фессалии, – сколько бы ни было указов
Издано в Риме о почестях тебе
Твоими поклонниками – померкнут
И радость твоя, и торжество,
И упоенья властью – впрочем, над чем? –
Более ты не ощутишь,
Когда Феодот в Александрии
Преподнесет тебе на блюде
Кровавом – голову бедного Помпея...

Нет, не надейтесь, что в жизни вашей,
Расписанной по минутам, тихой,
Прозаической – места нет
Подобным ужасам театральным...
Может быть, сейчас в дом по соседству,
Который снимает ваш знакомый,
Бесплотною тенью входит Феодот,
Неся отсеченную голову на блюде.

СКУКА

День следует за днем, ему подобный;
Все то же повторяется бессменно
И кажется лишь копией подробной
Мгновения, ушедшего мгновенно.

И каждый месяц, вновь запечатленный
В другом – назначенным уходит сроком.
«Вчера» мы видим в «завтра» воплощенным
Без перемен. Как просто быть пророком...

ВТОРАЯ ОДИССЕЯ

Dante, Inferno,Canto XXVI
Tennyson, «Ulysses»

Вторая Одиссея, больше первой,
Наверное... Увы, она
В гекзаметрах Гомером не воспета.

Тесны были отцова дома стены,
Был тесен городок его отца.
И вся Итака тесною была.

И Телемахова любовь, и верность
Супруги, и отеческая дряхлость,
И старая дружина, и народа
восторженная преданность, и отдых –
Счастливый, мирный отдых в стенах дома –
Все было в радость, что как бы лучами
Вливалась ныне в сердце морехода.
И, как лучи, угасло все.
Желанье
Проснулось моря в нем. Возненавидел
Он самый воздух суши. Сон его
Тревожили виденья Гесперии.
И он был вновь тоской своей охвачен
О возвращенье – не на остров, в море...
О путешествиях! Об утренних прибытьях
В невиданную прежде гавань – ты
Тогда таким бывал исполнен счастьем...

И Телемахова любовь, и верность
Супруги, и отеческая дряхлость,
И старая дружина, и народа
Восторженная преданность, и мир –
И отдых, тихий отдых в стенах дома –
Постыло все!
И он решил бежать.

Когда Итаки берега пред ним
Стирались постепенно, незаметно,
Когда, все паруса подставив ветру,
Он плыл на запад, где живут иберы,
Где Геркулесовы столпы, где море
Кончается Ахейское – казалось
Ему: он будто снова оживает,
Он сбросил тягостные бремена
Знакомого, домашнего... И сердце,
Исполненное жажды приключений,
Безлюбое – торжествовало хладно.

ХВАТИТ ЛИ СИЛ?

Да, невозможно жить лишь так, как хочешь —
Но ты, по крайней мере, попытайся —
Насколько хватит сил: не тратя жизнь
На светские поверхностные связи,
На суету, на встречи, разговоры…

Не трать ее на частые поездки,
Не выставляй ее перед другими
В бессмысленной поденщине общенья,
Пока еще не сделалась постылой
тебе, словно чужая, жизнь твоя.

ЖИТЕЛИ ТРОИ

Как наши замыслы и предприятья
Похожи на последнюю борьбу
Троянцев! Удается лишь отчасти
Задуманное – и настолько же
В своих глазах мы тотчас вырастаем,
исполнившись отваги и надежды.

И всякий раз препятствует нам нечто:
Ахилл является под крепостные стены
И с громким кличем сокрушает нас.

Подобны замыслам троянцев наши
Усилия любые... Вот отвагой
Пытаемся мы подкупить удачу,
Теперь уже за стенами сражаясь...

Но наступает перелом – и вдруг
Нас оставляют дерзость и решимость,
Охватывают слабость и тревога.
Мы разбегаемся от стен, в надежде
Спасение найти вдали от них.

А поражение так явно, и рыданья
О нас уже звучат на стенах Трои.
Там плачут о былом блаженстве нашем.
И горек плач Приама и Гекубы.

ШАГИ

Кораллами украшенное ложе –
Орлы на темном фоне из эбена.
Глубоко
Здесь спит Нерон сном совести спокойной,
Счастливый... И здоровьем пышет тело,
И дышит молодою скрытой силой.

А в нише, в алебастровых покоях,
Где спрятан древний родовой ларарий
Агенобарбов – что за суматоха
Царит средь ларов! Как они дрожат,
Домашние беспомощные боги,
Пытаясь спрятаться, и так совсем малы.
Они услышали зловещий шум,
– О, страшный шум! – на лестнице, все выше...
Железные шаги. Дрожат ступени –
И бедные божки, почти без чувств,
Забились в нишу – падают, пытаясь
Поглубже спрятаться – толкаясь, спотыкаясь:
Они почувствовали, что за шум
На лестнице: шаги Эриний.

СЕРЫЙ ЦВЕТ

Глядя на сероватый опал,
Я вспомнил прекрасные серые глаза.
Которые видел когда-то: кажется,
лет двадцать назад.

Наша любовь длилась месяц –
Потом он уехал,
если не ошибаюсь, в Смирну, –
На работу, и больше мы с ним не виделись.
Если он жив – серые глаза поблекли;
Красивое лицо, должно быть, подурнело.

Память моя, сохрани эти глаза такими, какими они были –
О память, сколько ты в силах,
удержи для меня от той любви!
Сколь возможно точный, нарисуй мне сегодня ее образ...

НА КЛАДБИЩЕ

Когда ведут тебя воспоминания
На кладбище – склони колена
Перед святою тайной, с должным тщанием, –
Пред темным будущим всего, что тленно.
Все к Господу направь искания,
Внемли!
Сон вечен в узком ложе, здесь, в лоне осененной
Христовой милостию земли.

Здесь тихое свое благословение
Дает надгробиям смиренным
Родная вера, чуждая стремлению
Язычества к уборам драгоценным.
Даров ненужных позлащения
Вдали
Сон вечен в узком ложе, здесь, в лоне осененной
Христовой милостию земли.

МАРТОВСКИЕ ИДЫ

Душа, будь в стороне от блеска славы,
Обуздывай порывы честолюбья.
А если им противиться не сможешь,
Будь осторожна – и чем ближе к цели,
Тем больше в каждом шаге сомневайся.

И, в миг расцвета – стал уже ты Цезарь,
Твой новый облик стал известен всем, –
Когда на улицу со свитой выйдешь,
Всех затмевая, – будь настороже:
Быть может, из толпы к тебе шагнет
Артемидор какой-нибудь; письмо
Тебе протянет: «Прочитай немедля!
О деле пишут, важном для тебя...»
Остановись, не премини оставить
Тотчас любое дело и беседу;
Пусть разойдутся те, кто на поклон
К тебе спешит: ты их еще успеешь
Увидеть позже; может подождать
Сенат – а ты внимательно прочтешь
Посланье важное Артемидора.

КОШКА

Не любит кошек люд простой. Их волшебство, их тайна
Для недалекого ума – мученье. Он не в силах
Движений прелесть оценить случайных,
Повадок... [........................................]
[ ]
[......................................................................]
Но гордость кошки есть душа и суть ее от века,
Свобода – плоть и кровь ее. Она не опускает
Свои глаза под взглядом человека.
Покрыта тайной жизнь ее страстей;
Она всегда спокойна, и сияет
Опрятностью, и позы принимает
Изящные. Все выдает в ней тонкость восприятья
Нетронутую. Вот она мечтает или дремлет –
Какая отстраненность! Созерцать ей
Дано иное – может статься, внемлет
Она теням, из древности пришедшим – может статься,
Видения ведут ее в Бубастис – процветал
Там храм ее, и фараон шел кошке поклоняться,
И в каждой позе жрец грядущее читал.

ГОЛОСА

Преображенных голосов родных
Звучание: одних мы схоронили...
Как мертвых, мы утратили иных.
Порой во сне они к нам обратятся;
Порой – мы размышляем – и в мозгу
Они вдруг раздаются, возвращая
Поэзию младенчества на миг –
Ряд звуков, что как музыка в ночи:
угасшая, поющая вполсилы.

ЦАРЬ ДЕМЕТРИЙ

Hosper ou basileus, all'hypokrites, metamfiennytai
chlamyda phaian anti tes tragikes
ekeines, kai dialathon hypechoresen*

Как македоняне оставить трон
Ему велели, Пирра предпочтя,
Деметрий, царь ( он обладал вполне
Величием душевным) – не по-царски –
Так говорят, – себя повел. Ушел он,
И золотое одеянье снял,
И сбросил сапоги пурпурной кожи,
В простое платье быстро облачился
И в путь отправился. Он поступил
Словно актер, что после представленья
Переоденется – и прочь уходит.

* Подобно не царю, но актеру, он надел вместо хламиды трагика серую траурную и тайком ушел. (Plut., Vita Demetrii, 44,9-10)

РАСПУСКАЮЩАЯСЯ ЦИНИИЯ

Завязь ночью воробьиной
Распустилась вполовину.
Сердце – бархатный рубин
Меж чешуйчатых пластин.
Золотых тычин кольчуга
Вдоль намеченного круга –
Все ровнее тесный ряд
Золотозеленых гряд.
И из алого жерла
Разрастаются крыла,
Лепестки под золотою
Мотыльковою пыльцою.
Эльфа крохотной рукой
Свернут свиток их тугой.
День еще один пройдет –
Развернется переплет.

Киноварные, сквозные,
Гладки языки резные,
Каждый узкий язычок
Пьет лучей незримых ток
В жажде воздуха и света –
Август свят и свято лето.
Ряд тычинок позлащенный
Сомкнут вязью опыленной
В сердце каждого цветка
Наподобие венка.

Так приди, благословенный
Миг, что дарит форме тленной
В бренной красоте её
Истинное бытиё!
Пусть растает, пусть увянет –
Непреложным словом станет
В заклинаниях Творца,
В книге вечного Отца.
Вне имен и форм на время
В толще тьмы уснуло семя.

СТАРЫЙ ИСТОЧНИК

Свет потуши и спи. Не умолкая,
Поет источник старый под окном,
Но ты к нему привыкнешь, засыпая,
Как все, кто прежде посещал мой дом.

Но, может статься, в час, когда дремота
Тебя уже накроет с головой,
Вдруг галька хрустнет под окном и кто-то
Нечаянно нарушит твой покой,

И пенье смолкнет вод – тогда без страха
Внемли: ведь полнозвезден небосвод,
И только путник, горсть омыв от праха,
Воды черпнет – и снова в путь пойдет.

И снова в чаше мраморной заплещет…
Ты не один – так радуйся судьбе!
Путей немало в звездном свете блещет,
Но есть и тот, что приведет к тебе.

ДУХ И БАБОЧКА У РЕКИ

Изгнанник-дух, изгнанья краткий срок
Влачу я там, где скважистый песок
Река смывает, где как бы иглою
Меня пронзает синей стрекозою,
Где человечья песнь калечит тишь
Лишь изредка, и где цветет камыш.

Невидима предвечная душа
Лишь в видимом и мысля, и дыша.
Вот кто меня творит из дуновенья;
На новые ступени посвященья
Она в грядущем возведет меня.
И на ступени высшей от огня
Зажгусь я снова, став сиянья частью,
Для жизни новой в святости и счастье.

Летучий бег часов благословен –
Как скоро я земной покину плен!
Я полон мощью светлой, горделиво
Взмываю над водой… Но кто здесь? Ива
Седая изжелта, вдруг осветилась…
То пара крыл лазоревых раскрылась,
В узоре злата, в переплете алом,

Как бы восторга движима волной,
Бесшумно вновь смыкаясь над корой.
Здесь бабочка! Обласканная светом,
Ты мне сродни! И дышит спелым летом
Крылом твоим волнуемый эфир,
Ты воздух пьешь, и мирен этот пир.

Но тише! Очарованный узор
Привлек врага береговой дозор:
Нагих детей, плескавшихся все время
На мелководье. Радо злое племя
Игрушке яркой. Тут же заклинанье
Творю, незрим; легко мое дыханье
Смыкает крылья бабочки – и вот
Сухой коре подобен их испод.
Тотчас забыв погоню за тобой,
Один отвлекся, а за ним другой –
Под ветлами рассеянно блуждают
И в камышах ракушки собирают.
Позволь взглянуть! С изнанки одноцветной
Крыло пестрит узор едва заметный,
Златых письмен так строго сочетанье,
Друг к другу так стремятся начертанья,
Как бы песок скользит по хрусталю
Вглубь чаши. Что за диво! Я ловлю
Внезапный блеск – и стали внятны знаки,
Мне ясно прежде бывшее во мраке:
Вода, огонь, твердь, воздух, суть моя.
О боль! Куда теперь отправлюсь я?
Мне жуток выбор и неволя знанья,
Я более не дух. В кольце сиянья
Зрю отблески иного бытия;
Дрожит земля, и кровь кипит моя.
Не улетай же, золотистый бражник!
Постой, постой, волшебной книги стражник…
Но ни мольбой, ни чарами помочь
Уже нельзя… Он улетает прочь.

ПЕРЕЖИДАЯ ПОЛДЕНЬ...

Пережидая полдень, бледен, сосредоточен,
Под раскаленной стеною сада;
Слушая трель дрозда, слыша, как змеи точат
Землю среди терновых
побегов где-то рядом,

В трещинках глины или на стеблях вики
Буду следить за длинною чередою
Красных муравьев, что под дрожащие вскрики
Цикад то ссорятся, то взбираются гурьбою

На холмики глины, и водят хороводы.
А там, за зеленью, слышен моря трепет,
И чешуёю его покрыты воды;
И с голых скал летит скрипичный лепет

Кузнечиков. На слепящем солнце,
Идя вдоль стенки, что сверху украшают
В осколках острых бутылочные донца, -
Что в этом - жизнь, и все ее томленье,
Я вновь почувствую с грустным удивленьем.