На главную страницу

ОЛЕГ КОМКОВ

р. 1977, Павловский Посад Московской обл.

Закончил факультет иностранных языков МГУ имени М. В. Ломоносова. Работает там же доцентом кафедры сравнительного изучения национальных литератур и культур. Преподает историю литературы, читает культурологические и философские курсы. Университетские работы собраны в книгах: «Иконология культуры» (М., 2010), «Образ — Человек — Слово. Ранние труды по иконологии, антропологии и герменевтике» (Saarbrücken, 2011). Поэтическим переводом занимается с 2009 года. В настоящее время переводит с немецкого, новогреческого, сербского, английского, испанского. Ниже мы помещаем полный перевод знаменитого цикла сербского поэта Йована Дучича, а также избранные стихотворения новогреческого поэта Агелоса Сикельяноса.


ЙОВАН ДУЧИЧ

(1874–1943)

ЯДРАНСКИЕ СОНЕТЫ


У ВОДЫ

Из Бониново

Лунная дорожка море посребрила,
На уснувшей глади блещет, бесконечна.
Тишь. Волна на камни набрела уныло
И с печальным плеском канула навечно.

Ночь тоскливо пахнет кипарисной смолью.
Пепельное небо. Берега и воды
Этой ночью дышат некой странной болью,
Тихой грустью веют облачные своды...

У меня же рвутся сто сердец из груди,
И бурлит, проснувшись, естество больное,
О звезде ль тоскуя иль о женском чуде.

Всё кипит в утробе пенною волною -
Будто в миг рожденья! - безымянной ночью
У воды, где звёзды тайну зрят воочью.

 

БЛИЗ МОРЯ

Из Боки

В каменном безмолвьи, сумрачно и странно
Высится над старым торжищем близ моря
Лев венецианский. Внемлет шум Ядрана,
Где века проходят, волнам тихо вторя.

Ветхий и усталый, с поседевшей гривой,
Он тяжёлым телом в землю врос глубоко;
И, захвачен далью бледной и тоскливой,
Стынет взор недвижный мраморного ока.

Прибегут, резвяся, дети к исполину:
Дразнят, понукают, оседлавши спину,
И палят со смехом из бузинных ружей.

Но спокойно ждёт он, полон мрачной веры,
Как у горизонта старые галеры
Проплывут, объяты вековою стужей.

 

СЕЛО

Из Трстено

Круторогий месяц виснет меж развилин
Старого каштана; ночь прозрачна стала.
Как больная совесть, смолкшая устало,
Море спит, мерцая сотнями светилен.

Стынут кипарисы; месяц, обессилен,
Льёт сребристый холод; синью заблистала
Изморозь на травах, словно покрывало.
Слышен крик. То кличет на поляне филин.

И село рыбачье с каменистой грани
Соскользнуло в заводь - и за мглою млечной
Еле различимо, как в воспоминаньи.

Всё бесследно тонет в тишине предвечной.
Ни души, ни звука; только где-то глухо
Бьют часы, которых не услышит ухо.

 

ЛЕТО

Из Жупы Дубровницкой

Венчану лозою и цветками маков,
В тот далёкий жаркий день её я встретил.
Пела перепёлка средь горячих злаков,
Мглистый зной над морем был прозрачно-светел.

И дышало лето над водой и сушей
Запахом пожара. Стёжки-вереницы
Заросли осокой. Что хохол петуший,
Рдела самосейка в шумной косовице.

Ты со мною рядом шла, моя подруга,
Страстная, как лето, вдоль воды и луга,
И сияли волны, залитые жаром.

Ах! Погасла юность, как заря над яром!
Но не меркнет образ, вечно одинаков:
Огненные косы и венок из маков.

 

СЛУШАНИЕ

Из Дубровника

Опустился вечер над морской равниной,
Млечный Путь далече высветлился снова -
В этот час, как птица из гнезда родного,
Устланного мхами и пахучей тиной,

Ввысь душа взмывает. Древнею стремниной,
Словно море, полной тягостного зова,
Бьются в ней желанья страстно и сурово...
И шумят над нею звёзды ночью длинной.

Вот, подобно чайке в шёлковом наряде,
Опустилась тихо и на чёрной глади,
Как дитя, уснула, выплакавши горе.

А когда поутру осребрятся дали,
Гласом безутешной и больной печали
В ней шуметь немолчно будет песня моря.

 

ДУБРОВНИЦКИЙ РЕКВИЕМ

Тягостно и скорбно, вторя гласам хора,
Бронзовые горла исторгали пенье.
А она лежала посреди собора,
Как принцесса Грёза в тихий час успенья.

Так светла, печальна, в белом покрывале;
В гуще роз и мирта утонули плечи.
А вокруг дворяне горестно внимали
Долгой панихиде и держали свечи.

Древние каноны свято соблюдая,
Скорбный чин свершала братия седая,
И померкший полдень в окнах таял зыбко.

Зазвонили отпуст, и под звуки хора
На лице недвижном тихая улыбка,
Словно сон, блеснула в сумраке собора.

 

ДАЛМАЦИЯ

Из Сплита

С древней колокольни над холмами Сплита
Мерный звон струится. Дремлет гладь морская.
Кровь зари вечерней на воде разлита,
Стынет и дымится, в сумерках сверкая.

Альбатрос-отшельник кружит над волнами,
Заплутал, родные позабыв просторы.
А в кровавом небе полыхает пламя,
И вдали курятся голубые горы.

Гордо, величаво, вестником крылатым
Альбатрос кружился... В шёлковой порфире,
С высоты блистая пурпуром и златом, -

Словно дух суровый Диоклетиана*
Посреди любимой далматинской шири
В Царский День**, под вечер, к солнцу взмыл нежданно.


* В Сплите находятся развалины дворца римского императора Диоклетиана (284-305). Дворец, построенный в родных местах Диоклетиана, стал излюбленной резиденцией императора. После отречения от трона в 305  году Диоклетиан провёл там остаток своей жизни.
** Царский День - в восточнохристианской традиции день, когда Церковь празднует тезоименитство одного из членов царской семьи.

 

НОЧНЫЕ СТИХИ

Близ монастыря Св. Якова в Дубровнике

Всё в ночи люблю я: тусклый омрак лета,
Тяжкое безмолвье и раскаты грома;
Мне до боли внятна чёрных рек истома,
Что протяжной песней льётся до рассвета.

Камни, листья, волны, скрывшиеся где-то,
В этой смутной песне шепчут мне знакомо;
И душа, незримым таинством влекома,
В ней шумит, как море, сумраком одета.

Я - частица ночи. В час, как над водою
Утренние ветры лёгкой чередою
Медленно погасят белый звёздный пламень, -

Ночь вздохнёт прощально в забытьи усталом
И, овеяв мглою и цветок, и камень,
Мне лицо укроет слёзным покрывалом.

 

УТРЕННИЙ СОНЕТ

Близ церкви Пресвятой Богородицы Милосердной

Голубеют лавры, пахнут мглой жасмины,
Серебрятся скалы, сонной неги полны;
Смутный говор слышен из морской стремнины:
То, проснувшись, бродят утренние волны.

И повсюду чую, тронут тихим шумом,
Я живую душу в бледном запустеньи.
Море пахнет рыбой; за холмом угрюмым
Стекленеет небо, умирают тени...

Помню, как ребёнком, предвкушая зорю,
Этой же тропою я спускался к морю,
И вздымался шумный вал нетерпеливо.

Слышу и поныне в шёпоте прилива
Тот же стих, которым ширь меня встречала, -
Зов строфы заветной, коей нет начала.

 

ЗВЁЗДЫ

С острова Лопуд

Тихо блещут звёзды средь ветвистой кроны,
И шумит над нами в смолкнувшей дубраве
Только песня моря, омывая склоны,
Как роса, что пала в серебристой яви.
Я вплетал ей в косы, полон жажды страстной,
Вымокшие розы. Стёжки пахли мхами,
И лицо любимой млело ночью ясной,
Взор пылал, как звёзды, губы жгли стихами.
Всюду шум, сиянье; дождевым потоком
Белый свет струится, рощу заливая;
Мирно спят оливы в сумраке далёком...
И качает море звёзды, напевая,
И, плеснув на сонный брег, лишённый тени,
Их катает нежно по песку и пене...

 

ЛЮБОВЬ

Из Стона на Пельешце

В опустевшей церкви не слыхать распева,
Только стынь и сумрак долгие недели;
И тихонько плачет в брошенном приделе
Бледная от горя Пресвятая Дева.

И за каплей капля по стене струится;
Лунный свет мерцает сквозь цветные стёкла,
Серебром холодным расстилаясь блёкло
Под ноги Пречистой, словно плащаница.

Здесь крадутся тени вереницей грозной;
Отовсюду веет дух молитвы слёзной.
Мир безмолвен, хладен. Бдит одна лишь Дева.

Так же безутешна и любовь. Без гнева,
Без обид, без цели бдит в душе поныне:
А в руке воздетой - чудо благостыни.

 

ЛУННЫЙ СВЕТ

На Лападе

Лунный свет роняет брезжущие пятна
На широкий мрамор вековых ступеней,
Сад и кипарисы. Шепчет ночь невнятно:
То прилив стихает под покровом теней.

А моей любимой грустно в те минуты:
Лишь в ночи заплачут молодые розы -
И она заплачет; но уста сомкнуты,
И никто не знает, что скрывают слёзы.

Наполняя болью сумрачную воду,
Песня сфер струится вдаль по небосводу,
И прилив, умолкнув, канул в царстве теней.

А когда услышу снова голос милый,
Веет в нём, как тайна, средь ночных видений
Запах кипарисов мглистый и унылый.

 

ВЕЧЕРНЕЕ

Из Цавтата

Остров, что покрыли пышные оливы,
В море чёрной чайкой дремлет одиноко.
На безмолвный берег сумерки до срока
Пали, как забвенье, призрачны и сивы.

Словно поцелуи, тихих волн приливы
Льнут к солёным скалам, что чернее рока.
Купол колокольни виден издалёка,
А вокруг маслины, тополи да ивы.

Мне опять не спится. Вновь подумать больно
О тебе; и слышу, как скорбит невольно
Колокол вечерний, исторгая стоны.

Я молчу, затерян в опустевшем мире,
А на волнах тени делаются шире...
И плывут печально звоны, звоны, звоны...



АНГЕЛОС СИКЕЛИАНОС

(1884–1951)

СПАРТА

«Я давний помысел тебе открою;
средь юношей, искусных в ратном деле,
блистаешь ты ярчайшею звездою;
могучий дух играет в статном теле.

Постой… От века, чуждые покою,
мы юность, как коней, смирять умели…
Хочу я, чтоб с моей женой младою
ты ночь одну провёл в моей постели!

Ступай… Она стройна и вожделенна,
как некогда – прекрасная Елена…
Пролей в неё живительное семя…

Сожми её в своём объятьи львином –
и Спарту одари достойным сыном,
бесплодной старости низвергнув бремя!»*

 
* В основе сюжета стихотворения - спартанский обычай, описанный, в частности, Плутархом (см.: Плутарх, Жизнеописание Ликурга, XV, 6-7).



БОГОМАТЕРЬ СПАРТАНСКАЯ

Не в белом мраморе Пенделикона*,
не в бронзе явится Твоя икона;
но в кипарисе, полном аромата,
бессмертный образ воплощу я свято!..

И на холме, где высится зубчато
венецианской крепости** корона,
воздвигну грозный храм, и у амвона
пребудешь Ты, безмолвием объята!

Колокола в урочный час молитвы
напомнят звон щитов на поле битвы
иль гулких систров мерное бряцанье!

И поутру, когда лучи денницы
коснутся окон, тёмных, как бойницы,
Твой лик овеет строгое мерцанье!


* Пенделикон (Пендели) – гора в Аттике, расположенная к северо-востоку от Афин, место добычи высоко ценившегося в древности белого мрамора. Из пенделийского мрамора, в частности, был построен афинский Парфенон.
** Очевидно, имеется в виду крепость Мистры в 6 км к западу от Спарты.



ЗООФОР*

Багровыми, как яблоко, пятами
впиваясь в крупы, где дрожат извивы
набухших конских вен над животами
и потных мышц блистают переливы;

вцепившись властно чуткими перстами
в подобные лебяжьим крыльям гривы,
они спешат, торжественно-игривы,
воздев главы, увитые цветами...

Земля раскалена... Звенят цикады,
рождая песнь победы и отрады...
Вот пеплос вознесён**; и, вторя сферам,

как ветерок, незримой силы полны,
бегут коней танцующие волны -
то рысью, то галопом, то карьером...


* Зоофор - в архитектуре древнегреческих храмов одно из наименований фриза с фигурами людей и животных. В сонете описан зоофор афинского Парфенона, изображающий праздничную процессию в честь богини Афины с многочисленными всадниками.
** Пеплос - плащ из тонкой ткани без рукавов; во время описываемого празднества участники шествия несли огромное полотно, сотканное афинянками и предназначенное в качестве одеяния для статуи Афины.



СПАРТИАТ

Благословен пребудешь ты, доколе
себя смиряешь рабством, связан туго
с железными талантами*, как в поле
волы – с еловою грядилью плуга;

презревши тех, чья надломилась воля,
ты, будто древо, высишься упруго!
Одним – навек батрацкой жизни доля,
другим – Олимпа славная округа.

Пусть Артемида блещет, как денница,
над всем, что выстоит и что склонится;
державен шаг её священных ног.

И коль, споткнувшись, отрок провинится,
взовьётся плеть в карающей деснице,
как щупальца подъявший осьминог.


*В древней Спарте долгое время имели хождение железные деньги с очень низкой номинальной стоимостью, которые затруднительно было использовать за пределами города; для перевозки даже относительно небольшой суммы могла потребоваться телега (см.: Плутарх, «Жизнеописание Ликурга», IX).



СОВА

О древняя насельница развалин,
меж ветхих стен и выщербленных створ
порхнёшь, как Мысль, вдоль мраморных прогалин
бесшумно, пышный распахнув убор,

к святым ступеням храмов, где простор
разлился в бледном свете, безначален,
и с фриза в ночь, недвижен и печален,
огромных глаз твоих вперится взор!..

Я видел, как в священном Парфеноне,
взмыв тенью, ты воссела на колонне
– в мерцаньи, угасавшем средь руин, –

подобно Мойре на бессмертном троне,
и реял, словно в длящемся эоне,
твой плач ночной над участью Афин.



ТРЕХАНДИРА*

В объятьях ветра мчалась трехандира –
дугой изогнут парус, полный страсти, –
к нагим горам, что голубели сиро,
держала путь, послушна чьей-то власти…

И лился гул в голубизну эфира,
как струны, пели мачта, рея, снасти,
– и прыгали дельфины в диком счастьи, –
воистину из волн явилась лира!

Киль резал гладь секирой, без усилий...
И пенный след, что пара белых лилий,
звенел, играя систрами капели…

Вдруг показалась гавань из-за склона,
в полдневном зное грянуло: «Салона**!» –
и свежий бриз подул навстречу цели!


* Трехандира (трехандири) – традиционное греческое парусно-гребное судно, родственное турецкому каику; отличается изогнутой формой вертикального кормового бруса (рудерпоста), к которому крепится руль.
** Салона – местное название города Амфиссы, портом которого является Итея на побережье Коринфского залива.



НА АКРОКОРИНФЕ*

Акрокоринф алел, воспламенённый
огнём заката. В сумраке долины
шумел прибой; мой конь разгорячённый
вдыхал, пьянея, сладкий запах тины…

Зрачки – что две огромные маслины;
навыкате белки; оскал вспенённый, –
он рвался из узды, стремясь с вершины
умчаться ввысь, простором окрылённый…

Что это было? Терпкое дыханье
морских глубин? иль рощ благоуханье
из дальней мглы? иль наважденье часа?

Когда б мелтеми** не утих на время,
я, верно, осязал бы круп и стремя
летящего над бездною Пегаса!


* Акрокоринф – высокий скалистый холм, на котором располагался акрополь античного Коринфа.
** Мелтеми – местное название северо-западного ветра, дующего в жаркое время года.



ПОЛЁТ

Томленье крыльев, буйный зов природы,
я ощутил впервые в небе Рима…*
О гул ветров, что голосом свободы
в священный путь влечёт необоримо!

Взыграло сердце, позабыв невзгоды,
когда сквозь вихри, мчавшиеся мимо,
мой крик взлетел под облачные своды:
«В Элладу, друг! Пусть радость будет зрима!

Туда, где в золотом сияньи нимба
стихией правит властный Дух Олимпа,
в алмазный полдень, полный вечных сил;

стрелой пронзая даль, мгновенным эхом,
туда, где грудь звенела первым смехом!"
Но ветер-жнец слова мои скосил...


*В 1910 году в Риме Сикелианос впервые летал на аэроплане. Позднее, в Афинах он познакомился с одним из первых греческих авиаторов Фаносом Велудиосом и совершил с ним два полёта над Грецией. Неизвестно, каким из полётов вдохновлён этот сонет, впервые опубликованный, по нашим сведениям, в 1914 году в александрийском журнале «Новая жизнь».



АНАДИОМЕНА*

В блаженно-розовых лучах – глядите! – выхожу из вод
        с воздетыми руками.
Волны божественный покой велит бестрепетно ступить
        в лазурь под небесами…

Но дикой дрожью полнит грудь мою дыхание земли
        в неистовом обряде!
О Зевс, морская давит глубь и, словно камни, тянут вниз
        волос тяжёлых пряди!

Ветра, спасайте! Дщери вод! возьмите под руки меня,
        о Главка, Кимофоя**!
Не знала я, что страстно мне объятья Гелиос раскрыл
        в просторе, полном зноя...


 * Анадиомена (букв. «выныривающая»)– в античности один из эпитетов Афродиты, по преданию, родившейся из морской пены; иконография Анадиомены, появляющейся из моря, восходит, по свидетельству Плиния Старшего, к работе Апеллеса, греческого художника IV в. до н.э.
** Главка, Кимофоя – нереиды, морские нимфы.



МОЛИТВА

Нагая молится душа. От радости, от горя
         свободна, в тайный час
нагая молится душа; Тебе, Создатель, вторя,
         звучит нетварный глас,

что, прежде чем войти мне в плоть, – невидимой цикадой
         в оливковых кустах –
звенел, в груди Твоей сокрыт, и сердцу пел с отрадой:
         «Во всём – победа!» – и гремел в моих устах

Твой, Боже, самовластный зов. Ему, как прежде, вторя,
         молю: в душе остывшей обнови
священный жар, вкушённый мной в надвременном просторе,
         для той любви, для той любви,

что реет благостно над бездною творенья,
         над миром мёртвых и живых,
соединившихся в моём сердцебиеньи;
         дай, Боже, вечных тайн Твоих

изведать сызнова, Эротом безначальным
        мою утробу опали –
и, словно ветер, оживу дыханьем беспечальным
        в родной близи, в родной дали...