УБЕЖДАЕТ БОГИНЮ СПРАВЕДЛИВОСТИ ОТБРОСИТЬ ВЕСЫ, ТАК КАК ОНА ПОЛЬЗУЕТСЯ ЛИШЬ МЕЧОМ

Астрея, выпусти весы из длани,
Ждать справедливости от них – напрасно:
В другой руке ты меч сжимаешь властно,
Весы дрожат, страшит их воздаянье.

Ты людям не судья, а наказанье:
Ведь ты не справедлива – ты ужасна,
Ты вооружена – не беспристрастна;
Но разве суд похож на поле брани?

В сражениях, где спорят о законах,
Чужие раны для тебя – скрижали,
Написанные кровью осужденных.

Ты жизни обрываешь без печали,
Казнишь, как Парка, не тобой рожденных,
В твоей руке весы убийцей стали.

К АПОЛЛОНУ, ПРЕСЛЕДУЮЩЕМУ ДАФНУ

Небесный ювелир, в багрец одетый,
Лучей не трать, окажешь всем услугу,
Не ценит Дафна их, бежит с испугу,
С ней хочешь быть – дай денег, а не света.

Светило, моему внемли совету:
Купи ее любовь, скажу как другу –
За побрякушки отдал Марс кольчугу,
Меч променял на тряпки и конфеты.

Коль в кошелек Юпитер превратится,
То, чтобы дождь собрать, весьма доходный,
Охотно юбку задерет девица.

Дуэньи – те звездою путеводной
Избрали плутовство. Чего ж стыдиться?
Плутуй и ты, плати монетой сходной.

ЭЛЕГИЯ О НЕВОЗМОЖНОЙ ПАМЯТИ

Чего бы не отдал я, чтобы вспомнить
улицу пыльную с глинобитными стенами,
высокого всадника, наполняющего зарю
(в длинном изношенном пончо)
в один из дней на равнине,
в один из дней без числа.
Чего бы не отдал я, чтобы вспомнить
мать, что смотрит на утро
в поместье Санте-Ирене,
еще не зная, что будет
носить фамилию Борхес.
Чего бы не отдал я, чтобы вспомнить
о том, как сражался под Сепедой
и видел, как Эстанислао дель Кампо
приветствует первую пулю
с радостью мужественного человека.
Чего бы не отдал я, чтобы вспомнить
ворота собственного дома,
которые мой отец раскрывал каждый вечер,
стоя на пороге сна,
и которые раскрыл последний раз
четырнадцатого февраля тридцать восьмого года.
Чего бы не отдал я, чтобы вспомнить
о том, как корабли Хенгиста
покидают песчаные берега Дании,
чтобы встретиться с островом,
который тогда еще не был Англией.
Чего бы не отдал я, чтобы вспомнить
(ведь помнил, да позабыл)
золотые полотна Тернера,
бескрайние, словно музыка.
Чего бы не отдал я, чтобы вспомнить,
как слушал Сократа в тот вечер,
когда, уже выпив цикуту,
он спокойно изучал проблему
бессмертия,
перемежая мифы и рассуждения,
а синяя смерть поднималась
все выше от холодеющих ног.
Чего бы не отдал я, чтобы вспомнить,
как ты говоришь, что любишь меня,
и я не могу заснуть до утра,
растерзанный и счастливый.

ПРИОБРЕТЕНИЯ И ПОТЕРИ

Я снова начинаю лгать с изяществом,
в почтении склоняясь перед зеркалом,
в котором отражаются моя шея и мой галстук.
Уверен, что я – тот самый господин,
что каждый день уходит из дома в девять.
Боги из бумаги и картона лежат мертвые, один
                 за другим, рядами.
Я не тоскую ни по чему, даже по тебе
не тоскую. Внутри меня пустота, но это просто
как барабан: с двух сторон – кожа.
Иногда ты возвращаешься вечером, когда я читаю
то, что успокаивает: официальные бюллетени,
курс доллара и фунта, отчеты
о заседаниях в ООН. Мне кажется,
что твоя рука меня причесывает. Я не тоскую по тебе!
Только иногда мне недостает самых простых вещей,
и я хочу их вернуть: веселье
и улыбку, этого ускользающего зверька,
что больше не живет у меня на губах.

ДРУГОЙ

Откуда приходит взгляд,
что к глазам моим подступает,
когда они отдыхают
от долгих глядений вдаль?

Так в чистом ключе живет
вне времени глубина,
и тайна его темна
о тайне подземных вод.

Этот двойной разбой
во мне обнажает другого,
которого прячу, снова
взгляд выверяя свой.