СЭР ГАЛАХАД

Мой добрый меч крушит булат,
Копье стремится в бой;
Я силой десяти богат –
Поскольку чист душой.
Высок и ясен трубный гуд,
Дрожат клинки, ударив в бронь;
Трещат щиты; вот-вот падут
И верховой, и конь.
Вспять прянут, съедутся, гремя;
Когда ж стихает битвы гам,
Дожди духов и лепестков
Роняют руки знатных дам.

Сколь нежный взор они дарят
Тем, кто у них в чести!
От плена и от смерти рад
Я дам в бою спасти.
Но, внемля зову высших нужд,
Я чту удел Господних слуг;
Я поцелуям страсти чужд,
И ласкам женских рук.
Иных восторгов знаю власть,
Провижу свет иных наград;
Так веры путь, молитвы суть
Мне сердце в чистоте хранят.

Едва луна сойдет с небес,
Свет различит мой взор:
Промеж стволов мерцает лес,
Я слышу гимнов хор.
Миную тайный склеп: внутри
Услышу глас; в проеме врат
Все пусто: немы алтари,
Ряды свечей горят.
Мерцает белизной покров,
Лучится утварь серебром,
Струит амвон хрустальный звон,
Звучит торжественный псалом.

Порой в горах у хладных вод
Мне челн дано найти.
Всхожу; не кормчий челн ведет
По темному пути.
Слепящий отблеск, звук струны!
Три ангела Святой Грааль
Уносят, в шелк облачены,
На сонных крыльях вдаль.
О чудный вид! Господня кровь!
Душа из клетки рвется прочь,
Но гордый знак скользит сквозь мрак
Ночной звездой вливаясь в ночь.

Когда на добром скакуне
Я мчусь сквозь спящий град,
Петух рождественской луне
Поет; снега лежат.
Град по свинцовым крышам бьет,
Звеня, сечет доспех и щит,
Но дивный луч из тьмы встает
И тучи золотит.
Спешу я в горы от равнин –
К скале, открытой всем ветрам, –
Но вихрь грез в кипенье гроз
Скользит по топям и полям.

Безгрешный рыцарь – я живу
Надеждой; страх исчез.
Я жду, тоскуя, наяву
Вдохнуть ветра небес,
Узнать блаженство вне преград,
В лучистом зареве края;
Недвижных лилий аромат
Во сне вдыхаю я.
Касаньем ангельской руки
Броня, что мне доверил мир,
Доспех и меч, плоть рук и плеч –
Все обращается в эфир.

Расступится завеса туч;
Средь каменных высот
Органа гул, высок, могуч,
Взметнется и падет.
Лес гнется, никнет сень осин,
Бьют крылья, шепчут облака:
"О верный Божий паладин,
Скачи же! Цель близка!"
Вот так, минуя двор и сад,
И мост, и брод, скачу я вдаль,
Влеком вперед, из года в год,
Пока не отыщу Грааль.

MORTE D'ARTHUR

Так целый день гром битвы грохотал,
У моря зимнего, среди холмов,
И паладинам Круглого Стола
Могилой стали земли Лионесс.
Смертельно раненого Короля
Взял на руки отважный Бедивер –
Сэр Бедивер, последний средь живых, –
И снес в часовню на краю полей.
Разрушенный алтарь и древний крест
На пустоши чернели; Океан
Простерся справа, озеро легло
Левей; светила полная луна.
И молвил Бедиверу лорд Артур:
"Исход сраженья возвестил конец
Достойнейшего братства – мир не знал
Столь славных рыцарей. Глубоким сном
Спят те, кого любил я. Верно, впредь
Беседой нам души не услаждать
О доблестных деяниях мужей,
Прогуливаясь в залах и садах
Столицы Камелот, как встарь велось.
Народ мой пал – я гибну рядом с ним.
Хоть Мерлин клялся, будто я вернусь
На трон – но это как решит судьба.
Столь глубоко клинок рассек мой шлем,
Что до утра мне, верно, не дожить.
Возьми же ты мой меч Эскалибур,
Мою былую гордость; помнишь, как
Встарь, в летний полдень, поднялась рука
Из бездны вод – таинственный фантом,
Одетый в белоснежную парчу.
Рука сжимала меч. Я вывел челн,
И принял дар, и с честью им владел.
Впредь, – песнь ли, сказ ли сложат обо мне, –
Помянут и об этом всякий раз.
Но ты не жди; возьми Эскалибур
И в водные пучины брось клинок.
Взгляни, что будет – и вернись сказать".
Ответствовал отважный Бедивер:
"Не след тебя оставить, сэр Король,
Без помощи: ты слаб, твой шлем пробит,
А раненому повредить легко.
Однако я исполню твой наказ.
Взгляну, что будет – и вернусь сказать".
Так молвив, из часовни вышел он
На кладбище, в неверный лунный свет,
Где ветер с моря, холоден и дик,
Над прахом паладинов старины
Слагал напев. Извилистной тропой
Меж заостренных глыб сошел он вниз
К мерцающему зеркалу воды.
Там обнажил он меч Эскалибур,
И в то ж мгновенье зимняя луна,
Посеребрив края тяжелых туч,
Одела изморозью рукоять
В лучистой россыпи алмазных искр,
Зажгла огнем топаз и гиацинт
Отделки филигранной. Бедивер,
Сиянием внезапным ослеплен,
Стоял, раздумывая про себя,
Готовясь бросить меч; но вот решил,
Что лучше схоронить Эскалибур
Среди иссохших ирисных стеблей,
Что шепчутся под ветром у воды.
И к Королю побрел неспешно он.
И молвит Бедиверу лорд Артур:
"Исполнил ли веление мое?
Что видел ты? И что ты услыхал?"
Ответствовал отважный Бедивер:
"Я слышал плеск волны у тростников,
Прибой шумел и пенился у скал".
Слаб и измучен, молвит лорд Артур:
"И суть свою, и имя предал ты,
Заведомой неправдой запятнав
Вассала верность, рыцарскую честь!
Иного знака жду: раздастся глас,
Рука возникнет, дрогнет гладь воды.
Устам мужей не подобает лгать!
Теперь, велю тебе, спеши назад,
Собрат и друг, исполни мой наказ,
Взгляни, что будет – и вернись сказать".
И вновь отправился сэр Бедивер
Через хребты, прошелся вдоль воды,
Считая гальку, в мысли погружен;
Тут взгляд его упал на рукоять
Причудливой работы; хлопнул он
Ладонью о ладонь и закричал:
"Положим, я и выброшу клинок –
Воистину бесценный талисман, –
Ужели навсегда утратит мир
Сокровище, отрадное для глаз?
В чем благо, буде так произойдет?
В чем вред – коль нет? Непослушанье – зло,
Повиновением крепится власть.
Но должно ль покоряться королю,
Затеявшему вздор – себе во вред?
Король изранен, смысла нет в речах.
И что за память сохранят века
О Короле? Нелепую молву
Да слух пустой! Но если меч сберечь
В сокровищнице славных королей, –
Пред всем ристалищем клинок явят
И скажут так: "Вот меч Эскалибур:
Сработан Девой Озера клинок.
Над ним трудилась Дева девять лет
В глубинах вод у потаенных скал".
Так мудрый старец поведет рассказ
Перед благоговейною толпой.
А сгинет меч – и слава вместе с ним!"
Так молвил он, тщеславьем ослеплен,
И снова схоронил Эскалибур,
И к раненому возвратился вспять.
Тут, задыхаясь, прошептал Артур:
"Что видел ты? Или чего слыхал?"
Ответствовал отважный Бедивер:
"Я слышал, как у скал плескал прибой,
И как дрожала зыбь у тростников".
Воскликнул в ярости король Артур:
"А, жалкий, недостойный маловер,
Предатель малодушный! Горе мне!
Бессилен умирающий король,
Чей взор, умевший волю подчинять,
Померк! Я вижу, кто передо мной:
Последний из соратников моих,
Кому пристало мне служить за всех,
Готов предать за дорогой эфес;
Ты алчешь злата, или же, под стать
Девице, суетной красой пленен!
Но дважды согрешивший, в третий раз
Порой являет стойкость. Так ступай:
Но если пожалеешь бросить меч,
Своей рукою я тебя убью!"
Вскочил сэр Бедивер и побежал,
Легко преодолел скалистый кряж,
Извлек из камышей заветный меч
И с силой размахнулся. Острие
Черкнуло молнией в лучах луны,
Вращаясь, описало полукруг,
Тьму рассекло предвестником зари
Над бурным морем северных краев,
Где горы льда сшибаются в ночи.
Сверкнув, пал вниз клинок Эскалибур:
Но над водою поднялась рука,
Одета в белоснежную парчу,
Поймала меч, им трижды потрясла
За рукоять, и увлекла на дно.
А рыцарь возвратился к Королю.
Тут молвил, задыхаясь, лорд Артур:
"Исполнено; я вижу по глазам.
Так говори: что видел, что слыхал?"
Ответствовал отважный Бедивер:
"Зажмурил я глаза, чтоб блеск камней
Не ослепил меня (таких чудес,
Как эта рукоять, я не видал
И не увижу впредь, хотя б прожить
Три жизни довелось мне, не одну!),
И меч двумя руками бросил вдаль.
Когда ж взглянул опять, смотрю – рука,
Одета в белоснежную парчу,
Поймала меч за рукоять и, им
Потрясши трижды, под воду ушла".
Промолвил, тяжело дыша, Артур:
"Конец мой близится; пора мне в путь.
На плечи бремя тяжкое прими
И к озеру снеси меня: боюсь,
Проник мне в рану хлад, и я умру".
Сказав, он приподнялся над землей,
С трудом, на локоть тяжко опершись;
Был скорбен взор глубоких синих глаз –
Как на картине. Храбрый Бедивер
Сквозь слезы сокрушенно поглядел –
И отозвался б, да слова не шли.
Встав на колено, ослабевших рук
Кольцо он на плечах своих сомкнул
И раненого меж могил понес.
Он шел, Артур дышал все тяжелей,
Как ощутивший гнет дурного сна
В ночном безмолвии. Вздыхал Король
И повторял в бреду: "Скорей, скорей!
Боюсь, что слишком поздно: я умру".
Но Бедивер спешил через хребты:
В туманном облаке, слетавшем с губ,
Он мнился исполином мерзлых гор.
Вздох моря – за спиной, плач – перед ним;
Стрекалом мысль гнала его вперед,
Доспех бряцал в пещерах ледяных
И в гулких впадинах; сколь хватит глаз,
Лязг отзывался в скалах, только он
Ступал на скользкий склон, и тот звенел
Под поступью окованной стопы.
И вдруг – ло! – гладь озерная пред ним
В величественном зареве луны.
Глядь: в смутных сумерках плывет ладья,
Темна, как креп, от носа до кормы;
Сойдя же вниз, сумел он различить
Фигуры величавые у мачт,
Все – в черных столах, как во сне. Меж них
Три Королевы в золотых венцах.
К звенящим звездам устремился крик:
То в неизбывной муке голоса
Слились, подобно ветру, что поет
Над пустошью ночной, где не ступал
Никто с тех пор, как сотворен был мир.
Шепнул Артур: "Снеси меня в ладью".
Простерли руки Трое Королев
И приняли, рыдая, Короля.
А та, что выше прочих и милей,
Над раненым склонилась в полумгле,
Растерла руки, расстегнула шлем,
По имени, стеная, позвала,
Роняя слезы скорби на чело
В запекшейся крови. Был бледен лик
Артура, словно тусклая луна,
Пронзенная лучом с восточных гор.
Сочились влагой сеч оплечье лат
И наручи. Блеск золотых кудрей,
Лоб осенявших солнцем, что встает
Над троном сфер, запорошила пыль;
Обвисли пряди, сбились колтуном,
Мешаясь с пышным обрамленьем уст.
Так рухнувшим столпом Король лежал –
Артур, что встарь, с копьем наперевес, –
Звезда турнира, от пера до шпор, –
Через арену Камелота мчал
Перед глазами дам и королей!
Тогда воскликнул громко Бедивер:
"Милорд Артур, куда податься мне?
Где преклоню я голову теперь?
Я вижу ясно: прошлое мертво.
Встарь каждый день путь к подвигу являл,
И каждый подвиг выдвигал вперед
Достойного, – впервые с той поры,
Как луч звезды путь указал Волхвам.
Но ныне уничтожен Круглый Стол –
Зерцало чести, доблести оплот;
А я, последний, обречен блуждать
Затерянным во тьме годов и дней,
Средь чуждых мне людей, умов и лиц".
И медленно изрек с ладьи Артур:
"Былой уклад сменяется иным;
Неисчислимы Господа пути –
Дабы привычка не сгубила мир.
Утешься; что за утешенье – я?
Я прожил жизнь; деяния мои
Да освятит Всевышний! Ну а ты, –
Ты, если боле не узришь мой лик,
Молись за душу. Больше сил в молитве,
Чем мыслит этот мир. Пусть голос твой
Возносится всечастно за меня.
Чем лучше человек овец и коз,
Чья жизнь в слепом бездумии течет,
Коль, зная Бога, не возносит слов
Молитвы за себя и за друзей?
Так золотыми узами земля
С престолом Божьим скреплена навек.
Теперь прощай. Я отправляюсь в путь
Средь тех, кого ты зришь, – коль это явь,
(Сомненья затемняют разум мой), –
К долинам острова Авилион,
Что ни снегов не ведают, ни гроз,
Ни даже рева ветра; дивный край
Тенистых кущ и заливных лугов,
Где летним морем венчан вешний сад.
Там я от смертной раны исцелюсь".
Умолк Король, и отошла ладья –
Так полногрудый лебедь в смертный час
Взлетает, гимн неистовый трубя,
Ерошит белоснежное перо
И на воду садится. Бедивер
Стоял, в воспоминанья погружен;
Ладья ж растаяла в лучах зари,
И скорбный стон над озером угас.

*   *   *

Чтец замолчал, и наш последний свет,
Давно мигавший, вспыхнул и померк.
Тут Пастор, мерным гулом усыплен
И тишиной разбужен, молвил: "Так!"
Мы ж замерли, дыханье затая:
Быть может, современности штрихи
Словам пустым придали скрытый смысл,
Иль, автора любя, превознесли
Мы труд. Не знаю. Так сидели мы;
Петух пропел; в ту пору всякий час
Прилежной птице чудится рассвет.
Вдруг Фрэнсис недовольно проворчал:
"Пустое, вздор!" – откинулся назад
И каблуком полено подтолкнул,
Каскады искр взметнув над очагом.
Мы разошлись по спальням – но во сне
Я плыл с Артуром мимо грозных скал,
Все дальше, дальше... позже, на заре,
Когда сквозь сон все громче отзвук дня,
Помстилось мне, что жду среди толпы,
А к берегу скользит ладья; на ней –
Король Артур, всем – современник наш,
Но величавей; и народ воззвал:
"Артур вернулся; отступила смерть".
И подхватили те, что на холмах,
"Вернулся – трижды краше, чем был встарь".
И отозвались голоса с земли:
"Вернулся с благом, и вражде – конец".
Тут зазвонили сто колоколов,
И я проснулся – слыша наяву
Рождественский церковный перезвон.

СМЕРТЬ СВЯТОГО БРЕНДАНА

И вот из бездн безбрежных вод,
Под грохот гулких волн,
К подлунной мгле у низких дюн
Принес скитальца челн –
В ирландский край сырых полян,
И к башне крепостной,
Где Клонферта печальный звон
Будил Голуэй лесной.
Где Шаннон к Лох-Дергу в туман
Сквозь мелкий дождь спешил –
Святой Брендан свой путь земной
Вернувшись, завершил.

"Отец, поведай, наконец,
Коль отрок стоит слов –
О том, что видел, вдаль влеком,
Путем морских валов,
Об островах волшебных грез,
Где жив эльфийский свет:
Путь в Край Бессмертных или в Рай
Сыскал ли – за семь лет?"

"Немало див, что я видал
Угасло навсегда;
Ясны лишь три – мне вновь видны
Дым, Древо и Звезда.
Мы год и день по лону вод,
Вдали от берегов,
Все шли, не встретив ни земли,
Ни птиц, ни челноков.
Закат, восход – не видел взгляд;
Мир тусклый дым застлал –
Гул рос во мгле, как рокот гроз,
И алый свет мерцал.

Скала свой гребень вознесла
От вод до облаков;
Черна у дюн, где бьет волна,
Клобук ее – багров.
Ни туч гряда, ни дым, летуч,
Ни плащ буранной тьмы
В земле людей не ровня мгле,
Что миновали мы.
Мы – прочь, подземный гул и ночь
Оставив за кормой,
И чад поблек, и видит взгляд
Столп Рока над водой:
Венчал главу, багряно-ал,
Венец, огнем объят.
Высок, как Вышних Сфер чертог,
Ушел корнями в Ад, –
Над мглой глубин, что под волной
Лежат с начала дней,
В забытых землях он хранит
Прах первых королей.

Мы шли вперед, ветра легли,
На весла сели мы.
Томила жажда, глад язвил,
Оборвались псалмы.
Земли лучистый плес нашли
Мы на исходе сил:
Волна звенела в скалах дна,
Песок жемчужным был.
Зелено-золоченый склон
Ввысь от откоса вел,
Ручей, рожденный средь полей,
Бежал сквозь темный дол.

Портал из камня нам предстал,
Ладья вошла в затон.
Покой на остров пал росой –
Священным мнился он.
Зеленый кубок, напоен
Лучами до краев, –
Таким предстал нам край, а с ним,
В распадке меж холмов
Открылось древо – не таил
Подобных райский сад;
Подножье – крепости равно,
Крон – не охватит взгляд.
Как гор снега, густой убор
Ввысь ветви вознесли:
Одной достанет, чтобы зной
Не выжег акр земли.
Зимы белей признали мы
На дереве листы:
Застыли, взмахом белых крыл,
Долги, нежны, чисты.

И мне казалось: как во сне
Прервался счет минут;
Про дом забыв, всяк об одном
Мечтал – остаться тут.
Безмолвный растревожив дол,
Запели мы хорал:
Негромко – звук же над холмом
Органом прозвучал.
И дрогнул ствол, могуч, высок
От кроны до корней;
И листьев вихрь взметнулся ввысь,
Как стая лебедей.
От свода хлынул вниз с высот
Напев – не птичья трель,
Не смертных глас, не песня сфер, –
Но, может быть, досель
Живет в сем мире третий род –
За твердью под волной.
Но злы ветра, круты валы
За благостной землей.

Отец! Рассказу не конец:
Я окончанья жду.
Дым, Древо: три в пути узрев,
Ты помнишь ли Звезду?
Звезда? Лучи я видел, да –
Над прерванным путем
Светлы, на грани Внешней Мглы
Пылают серебром.
Где круглый мир уходит вдруг
Вниз, древний путь ведет,
Как мост, невидимый средь звезд,
К земле за гранью вод.

"Но я слыхал, что в те края,
Где не был человек,
Ты плавал; скажешь ли слова
Про самый дальний брег?"

"Звезду я в памяти найду,
Разомкнутую твердь,
Дыханье ветра, словно грань
Блаженства, или смерть.
Но если о земле чудес,
Что те хранит цветы,
Суть слов, мне данных вне миров
Узнать желаешь ты, –
Тогда, о брат, плыви туда,
Где скрыта даль от глаз,
И сам сыщи ответ мечтам –
Мой завершен рассказ".

В Ирландии среди полян,
Над башней крепостной,
Звон Клонферта, печальный звон
Будил Голуэй лесной.
Святой Брендан свой путь земной
Окончил, и, отпет,
Уплыл туда, где для ветрил
Назад возврата нет.

ПРИКЛЮЧЕНИЯ ТОМА БОМБАДИЛА

Вступительная глава

Старый Том Бомбадил – нрав неугомонный;
Голубой на нем жилет, и кушак зеленый,
Башмаки желтей желтка и штаны из драпа,
Лебединое перо, фетровая шляпа.
Жил он в доме под Холмом, где река Ивлинка
Бьет ключом из-под земли в травяной лощинке.

Славный Том погожим днем шел лесным овражком:
Бегал с тенью взапуски, собирал ромашки,
Щекотал брюшко шмеля с пышными усами,
Отдыхал на бережку целыми часами.

Замечтался – борода свесилась пониже;
Златеника, Дочь Реки, подплыла поближе –
Хвать за бороду его! Том скатился в воду,
Забарахтался, чихнул, вынырнул у брода.

"Эй, Том Бомбадил! Вздумалось поплавать? –
Златеника говорит. – Замутил мне заводь,
Всех рыбешек распугал, наступил на лапу
Бедной выдре, утопил собственную шляпу!"

"Так подай ее сюда – я скажу спасибо! –
Отвечает славный Том. – Плыть – так я ж не рыба!
Возвращайся вновь на дно, где недвижны тени,
Милая хозяйка вод в серебристой пене!"

В терем матушки родной, в сонные затоны
Златеника уплыла. Том, сбежав по склону,
Грелся в солнечных лучах, сидя на суглинке,
Шляпу мокрую сушил, желтые ботинки.

Вот проснулся старый Бук, зашумел ветвями,
Песней Тома усыпил, ухватил корнями,
Заглотил, сомкнул дупло – словно дверцы шкапа:
Крак! – попались в западню Том, жилет и шляпа!

"Ха, Том Бомбадил! Что с тобой такое?
Спрятался внутри ствола – подглядеть за мною?
Угнездился в глубине – и пером щекочешь!
Сам промок насквозь – глядишь, и меня промочишь!"

"Ну-ка, ну-ка, старый Бук, отпускай без спора!
Тесно, жестко средь корней – тут уснешь нескоро!
Шелести себе листвой, воду рек вбирая!
Погружайся снова в сон, словно Дочь Речная!"

Старый Бук тотчас пустил на свободу Тома,
Заскрипел, зашелестел, запер двери дома,
Зашептал, забормотал. Выйдя из лощинки,
Том опять пустился в путь вдоль реки Ивлинки.
На опушке посидел под зеленой сенью:
Слушал птичий разговор, щебет, свист и пенье;
Мотыльки над ним вились разноцветным роем.
Солнце скрылось. В вышине тучи встали строем.

Славный Том ускорил шаг. Дождь полил ручьями,
Расчертил речную гладь мелкими кругами.
Ветер дунул, отряхнул с мокрых крон водицу.
Тотчас в нору старый Том поспешил укрыться.

Вышел старина Барсук, глаз подслеповатый,
Белый лоб и острый зуб, с ним же – барсучата.
Бомбадила за жилет ухватили живо,
Потащили в глубь норы, по ходам-извивам.

В тайном логове Барсук фыркнул, рассмеялся:
"Хо, Том Бомбадил! Ты откуда взялся?
Шел через парадный вход – к нам попался в лапы!
Ох, пропали ни за грош Том, жилет и шляпа!"

"Вот что, старина Барсук, брось-ка эти шутки!
Мне пора пускаться в путь! Не отпустишь? Дудки!
Проводи меня к дверям у корней малины,
Отряхни пушистый мех от песка и глины,
И ложись-ка отдыхай на подстилке с краю,
Засыпай, как старый Бук, словно Дочь Речная!"

"Извиняйте!" – Барсуки отвечали хором;
Тома к двери потайной проводили споро,
И запрятались в норе, и хвосты поджали,
Входы-выходы землей дружно забросали.

Дождь прошел и засиял свет. Путем знакомым
Славный Том, смеясь, спешил-возвращался к дому.
Отпер двери, приподнял ставни расписные;
Запорхали над огнем мотыльки ночные;
В чистом небе за окном замерцали звезды,
Вышел месяц молодой, был прозрачен воздух.
Над Холмом сгустилась Тьма. Том затеплил свечку;
Повернулся ключ в замке, скрипнуло крылечко:
"У-у, Том Бомбадил! Ночь гостей сзывает!
Вот и я – не ждал, родной? В дрожь, никак, бросает?
Ты про Нежить не забыл, что гнездится в скалах,
В древних склепах под Холмом, в каменных завалах?
Унесу во мрак могил, в холод и забвенье –
Бедный Том истает там, станет бледной тенью!"

"Ну-ка прочь! Захлопни дверь – и не возвращайся!
Погаси горящий взгляд, зло не усмехайся!
Убирайся вновь во мрак, в темные глубины,
Засыпай, как старый Бук у речной стремнины,
Как семейство Барсуков, словно Златеника –
Охраняй забытый клад, боль тоски великой!"

И умчалась Нежить прочь – еле ускользнула! –
Через двор, через забор тенью промелькнула,
Завывая, пронеслась между валунами,
Возвратилась в темный склеп, грохоча костями.

Том улегся, теплый плед подложив под руку, –
Водной Дочери милей, благодушней Бука,
Безмятежней, чем Барсук или Нежить злая,
Как кузнечный мех, сопел, спал, забот не зная.

Том проснулся поутру, засвистел синицей:
"Трень-брень, скройся, тень, день поет-искрится!"
Распахнул окно лучам, сдул с пера пылинки,
Натянул опять жилет, шляпу и ботинки.

Хитрый старый Бомбадил – ловкий да смышленый;
Голубой на нем жилет, и кушак зеленый.
Тома в жизни не словить – в роще ли, в низинке,
На нехоженой тропе, у реки Ивлинки,
Или в лодке, на воде, где прозрачны струи.
Там-то Том однажды днем Дочь словил Речную:
Косы распустив, она в камыше зеленом
Пела песнь текучих вод птицам и затонам.

Он поймал ее, надел на руку колечко.
Зашептались тростники, дрогнуло сердечко.
И воскликнул Бомбадил:"Вот моя невеста!
Ждет тебя мой старый дом – на столе нет места:
Сливки, масло, белый хлеб, мед желтее солнца;
Розы ставни оплели и глядят в оконце.
Там и жить нам! Позабудь о речном жилище!
В темной, илистой воде милого не сыщешь!"

Свадьбу справил славный Том Бомбадил на диво –
Серебристо-голубым, как речные ивы,
Был наряд невесты; Том укрепил в петлице
Желтых лютиков букет. Том свистел синицей,
Скрипке звонко подпевал, рокотал, как пчелы,
И кружил Речную Дочь в пляске развеселой.

В окнах свет горел всю ночь; спать постлали рано.
В лунном свете Барсуки вышли на поляну,
Поплясать вокруг Холма; грозно ветки Бука
Бились об окно с глухим, неумолчным стуком.
В тростниках густых Река слушала, вздыхая,
Как в пещерах под Холмом стонет Нежить злая.

Славный Том Бомбадил ничего не слышал:
Топот, рокот, стук и пляс, шорохи на крыше.
До рассвета он проспал; встал, запел, сияя:
"Трень-брень, ясный день, милая, родная!"
Загляделся от крыльца, как на зорьке алой
Златеника у окна косу заплетала.

НАКАЗ МЕНЕСТРЕЛЮ

“Спой о путях Эаренделя заново,
В песне прославь беловесельный челн,
Образ нездешний резца филигранного,
Явленный в пенной мелодии волн.
Спой о тоске по открытому морю,
Созданной эльдар до света луны:
Силой заклятий соткались в узор ее
Ночи дыханье и чудо волны.
Спой, как сквозь сумерки заговоренные
Челн к островам запредельным скользил,
Как колыхались буруны бессонные
Как ураган паруса оживил.
Вспенив каскадами брызги искристые
Гордый форштевень волну рассекал;
Тысячи миль отделяли от пристани
Птицу морей, белокрылый кристалл.
Дерзким путем без конца и начала
Сквозь расстоянья ветрами влеком,
Доблестный странник вернулся к причалу
Гостем нежданным, во мраке ночном”.

“Музыка смолкла, а слово – утрачено,
Солнце зашло, на ущербе луна,
Стылым унынием сердце охвачено,
Эльфов челны поглотила волна.
Кто же споет вам, в лад арфе певучей
Вторя нездешнему отзвуку струн,
Призрачным чарам волшебных созвучий,
Смутной мелодии гротов и дюн,
Кто же опишет ладьи очертания,
Гордую мачту, серебряный киль,
Парус, омытый в лучистом сиянии,
Борт, рассекающий водную пыль?
Песнь, что пою я – лишь эхо невнятное
Грез золотых, порождения снов,
Сказ, нашептáнный в часы предзакатные,
Избранным душам завещанный зов”.

ДОРОГИ В ВАЛИНОР

Кто из вас взыскует возврата
В светлый край за моря и горы,
Знайте – в мире есть три дороги,
Три пути ведут от Эндорэ.

Первый путь – над сонной пучиной,
На закат – над морем угрюмым, –
Мост блаженный от края к краю,
Путь, открытый душам и думам.
А на море – ходят буруны
В переливчатом покрывале.
Этот путь – и древний, и юный,
Он зовется Олорэ Маллэ.

Путь второй – для благостных Валар,
Меж утраченных врат сквозь годы,
Славь же ясную Илуквингу,
Славь Хэльянвэ, радугу свода.

Третий путь – уводит беследно
В царство сумрачной круговерти;
Он – кратчайший, и он – последний,
То – Квалванда, Дорога Смерти.
В Вышнем небе – падают звезды,
В Среднем небе – птичьи хоромы,
Время сна заткало покровом
Вечный путь, открытый любому.