На главную страницу

КОНСТАНТИН МАНАСЕНКО

р. 1988, Львов

В Подмосковье (в Красногорск) переехал с матерью и дедом в раннем детстве, закончил школу, после чего поступил в МГУ на факультет государственного управления, который уже заканчивает. В области поэтического перевода избрал для себя сферой деятельности английское барокко и классицизм.


ДЖОН ДРАЙДЕН

(1631-1700)

ПАСТОРАЛЬНАЯ ЭЛЕГИЯ НА СМЕРТЬ АМИНТЫ

Се был рассветный час - безрадостен и мрачен,
Росисты травы перл отягощал, прозрачен,
Когда Дамон, взалкав, войдя в лесную сень
С трубой и гончими зверье травить весь день,
Вдруг разом увидал, с одра поднявшись скоро,
Древа слезящися, восточный ветер, споро
По небу сумрачны стремивший облака, -
Он замер с песнею, узрев издалека
Поля, прокляв в душе грядущий день постылый;
С тем зрит Меналка он, влачаща шаг унылый -
То горем шаг его отягощен пребыл,
Несчастье превозмочь не доставало сил:
Безрадостно чело, полнятся очи влагой,
Он длани в горести ломал в сей час неблагой,
Он возвышал свой глас на то, сколь горек рок.
"Вернись, - рыдал, - вернись, несчастный пастушок!
Туч мрачные чрева готовы разверзаться,
Посулам светлым дня не суждено сбываться,
Но даже и весна не может к нам притечь.
Аминта - ах! - ему нет мочи дале речь,
Но нет нужды гадать об оном у Дамона -
Он мальчика взлюбил, что небо благосклонно,
Природы перл, венец родительских отрад,
Поднесь его черты в душе объемлет взгляд.
Душа была добра, а мысль вельми велика!
Так днесь мы можем зрить, он правду рек колико:
Он зависти небес познал тяжелый гнет:
Коль расточать дары земным оно начнет,
Любимцам казнь оно дает затем уделом.
Аминта ж удался в родительницу телом,
Душой - в отца; как Бог мог в смерть тебя низвесть?"
Так он рыдал; зане летит полями весть,
И утро, что досель с небес лучи струило,
Дождем из чрева туч ненастну влагу лило,
И на поля от туч упала мрачна тень, -
Так вместе с пастухом скорбел ненастный день.
Аминта! Ровно так вся жизнь твоя свершалась:
Сама натура нам в Аминте улыбалась,
Не смертный - более - в ребенке послан был,
От самых нежных лет он время упредил:
Уж в детские года он пребывал в расцвете, -
Почто ж Податель Благ скорей, чем обозрети
Мы дивный перл смогли, дары похитил прочь?
Цветок, дитя зари, встречает мертвым ночь.

Меналк:
Мать любяща его, в безумии от горя,
Кладет его главу на грудь. Друг другу вторя,
Семья печальная спешит свой круг сомкнуть:
Единым вздохом их тогда разверзлась грудь,
Их слезы разлились до бурного потока,
Когда кляли они злотворну волю рока.
Скорбь бесконечная, бескрайни токи слез -
И каждый вздох печаль в себе безмерну нес.
И даже смерть свою возмог ты сокрушати -
Ей горестно, что рок ей должно исполняти,
Но длить твой тщилась час для тех, кто был с тобой:
Так мать, сестра твои, разжалобив слезой
Судьбу твою, твой срок продлили и смягчили;
Сурового отца как будто не тягчили
Несчастия сии - он властен над судьбой,
Меж тем час от часу страшней не быть с тобой.
Ушло его дитя, ушло, - но сердце живо,
Он горе, что Иов, выносит терпеливо:
До седины живи - живи, дабы узреть,
Как новый на глазах успеет род созреть.

Дамон:
О, тако алчу я и тако я пророчу.
Созреет новый плод - и мы узрим воочью;
Он долго будет зреть, красив, витиеват!
Но, ах! пусть наделен он будет и стократ
Счастливою судьбой и красотою равной -
Ему не превзойти красы сей достославной.
Пускай сравнится с ним в красотах новый род -
Он вышней красоты его не превзойдет.
Аминта всё вобрал из горнего в сем мире.

Меналк:
Меж тем, Дамон, гляди! Пурпурное всё шире
Разверзлось облако - льет горние слова!
Аминта мчит превыспрь; младые божества,
Богоподобный лик поют там херувимы,
Взрывает воздух он, его движенья зримы,
И каждый миг его есть миг движенья в Рай!
Новоприбывшему дивится вышний край,
Сапфировый портал красы многопреславной,
Гость мигом допущен предстать пред Властью главной.
Свидетельство, что смел он взнесть на Небеса:
Суть добродетель, суть божественна краса -
Она известна всем, кто полнит эти страны.
Так пойте, ангелы! Хоры Небес пространны
Собрата вашего украсит ныне глас,
Воспойте ж в радости, пока внизу сейчас
Утишить ни на миг не в силах мы рыданья:
На свете боле нет столь дивного созданья!

САТИРА НА ГОЛЛАНДЦЕВ, ПИСАННАЯ В ГОДУ 1662

В деснице пристава сподобясь захудалым
Пройдохам, служащим изряднейшим нахалам,
Что к землям закладным дрожащу тянут длань,
Тучнея от всего - хотя б какая дрянь,
Тем сыты, что они в почете у патрона, -
Иной из англичан закрыл глаза на оно
И валится к стопам голландских супостат;
Лишь не было б войны - он всё отдать им рад:
Проливы, купно сельдь, а с тем - Гвинеи злато;
Сам сельдью обернись - задобришь супостата.
Иной бежит того, чтоб обличить плута,
Что рогача язвит его чужа пята.
Уж сколько бед на нас ни слало Провиденье -
У веры для всего готово разъясненье.
Не буди простаком, услышь правдивый глас:
Не лучше вера их, чем та, что есть у нас, -
К чреде гражданских смут дорогу пролагая,
Лиет английску кровь, голландцев пощажая.
Что волю Божеску они в стране блюдут,
Излишеством у нас в единый глас почтут.
Пусть праведный монарх бразды взял высшей веры,
Все государства ввек есть только и безверы.
То вовсе не секрет, что доля власти - грех,
Сей помысел, что смрад, стремит от власти всех.
Подумай же: дела жестокости, обмана -
С рождения творит она их неустанно.
Ужаснее беды не знает дворянин,
Когда его попрал пятой мужицкий сын.
Не тщась того сокрыть, голландцы сеют злобу,
Поганым всем набив поганую утробу.
Пусть хвастают они, каков их древний род,
Их скотство всё и впрямь от древности идет.
И государство их, лишь чтоб учтивым быти,
Зря попустило, чтоб им руки распустити.
Не режет далее венецианец вод,
Чем растопырилась сия страна-урод,
И государство их, как и голландцы сами,
Погрязло до ушей в помоях с потрохами.
Живот, смотря на них, не диво надорвать,
Лишь два владыки то способны врачевать.
Как Африку Катон склонил к основам Рима,
Увидим мы, сколь власть в двух Индиях их зрима,
Единодушно все британцы заключат:
Нет места Цезарю, коль Карфаген не взят!

ОДА НА СМЕРТЬ ГОСПОДИНА ГЕНРИ ПЕРСЕЛЛА,
покойного слуги Его Величества и органиста Шапель-Рояля и собора Св. Петра в Вестминстере

I
Как реполов и жавронок звенят
       В мятежном хоре,
       Разлившись трелью в споре,
Приветствовать весну они хотят,
       Но под ночным покровом
Вдруг Филомела, песнью разливаясь,
Их мирит в состязании суровом:
Они, блаженством упиваясь новым,
И молча слушают и, слушая, молчат
И молча слушают, пред ней склоняясь -

II
Так Перселл в музыке расстроил мятежи:
Ему поют хвалы или молчат мужи
Безгласные: се муж богоподобный тот,
       Богоподобный тот,
       Ушедший слишком скоро,
Как слишком поздно в высь он начал ход.
Мы б не просили за Орфея своего,
       Сокройся он от взора:
       Ведь сам Аид и Кора
       Отдали бы его.
Несокрушима им гармонии отрада,
Лишь сферы горние запели под него -
       И на земле не стало ада.

III
И вот хор ангелов, его музыку слыша,
Гармонию свою не мнит поставить выше,
       И, восприяв певца,
Учится у него, как волновать сердца.
Соратники божественного дела
Тебя жалеют, но душа взлетела
Твоя туда, где вечно длятся дни,
Твою музыку днесь пьют божества одни,
       Не зная лучшего удела.

АЛЕКСАНДР ПОУП

(1688-1744)

МЕССИЯ
Священная эклога в подражание Вергилиеву "Поллиону"

Предуведомление
Читая некоторые места пророка Исаии, в коих предсказывается пришествие Христа и блаженство, коим оное будет сопровождаться, я не мог не заметить знаменательное сходство между многими из этих мыслей и теми, что открываются нам в "Поллиону" Вергилия. Это, однако, по некотором размышлении не покажется нам удивительным ничуть, поскольку эклога была заимствована из Сивиллиных пророчеств на тот же предмет. Иной может заявить, что Вергилий не следовал пророчествам строка в строку, но избрал лишь те идеи, которые наилучшим образом согласуются с природой пасторальной поэзии, расположив их в таком порядке, дабы они служили к украшению сей пьесы. Я постарался сделать то же самое в этом подражании Вергилию, хотя и без добавления чего-либо от себя; все это было писано с тем особым умыслом, чтобы читатель, сравнивая некоторые мысли, мог бы видеть, насколько образы и описания пророка вошли ему в ум. Однако поскольку я опасаюсь, что своими предубеждениями я нанес им некоторый вред, я принужден присовокупить отрывки Исаии и соответствующие стихи из Вергилия, вместе с дословным переводом.


Для песнопений час настал, Солима девы!
Возвышенный предмет объемлют днесь напевы,
Лесная тень, ручей, что среди мха журчит,
Премноговажный Пинд и сонмы Аонид
Не услаждают нас - Ты, глас наш вдохновляя,
Зажег глагол, чтоб петь, как древле пел Исаия!
Грядущим увлечен, речет поэт с высот,
Что дева понесет и даст нам славный плод,
Твой корень, Иессей, ствол вознесет нетленный,
Заполнит небеса чей аромат священный,
Предвечный Дух взлетит над оного листвой,
И Голубь низойдет, предел оставив свой.
Разверзни, Небо, высь божественным нектаром,
В молчании делясь блаженства оным даром,
Ничтожество и мощь, сойдясь, взрастят побег -
Отдохновенье в жар, в ненастный час - ночлег,
С оливковым жезлом воссядет мир на троне,
Невинность вниз сойдет в сияющем хитоне,
Злодейства кончатся, падет обман веков,
Се Правосудие зрим с чашами весов,
Легко пойдут года зажжется вновь денница!
Дитя блаженное, наш свет, пора родиться!
Се зри: Натура в дар спешит Ему принесть
Венец, что лишь едва успел весной зацвесть,
Вот юная Весна, едва открыв дыханье,
За оным шлет венцом свое благоуханье.
Ливана важного склоняется глава,
На взгорьях в хоровод смыкаются древа,
Благоухания Кармила и Сарона -
Град кроткий! - Небеса приемлю благосклонно.
Чу! Радостный летит через пустыню глас:
"Готовьте путь! Господь, Господь уже средь нас!"
"Господь, Господь!" - холмы гласят во общем хоре,
Уж камни божество спешат величить вскоре.
И вот Он сходит вниз с отверстой высоты!
Долина, поднимись! Склонитесь, гор хребты!
С почтением главу, о кедры, соклоните!
В ручьях зрим быстрый ход, изящество - в граните.
Спаситель низошел, певец как древле пел:
Се слух обрел глухой, незрячий се прозрел!
Он посылает луч из тьмы неясной ночи -
И проясняются невидящие очи;
Глухой в ушах своих лишается препон -
Музыку дивную в восторге слышит он!
Немые воспоют, хромой костыль отбросит -
Блаженство оное всяк смертный превозносит.
Престанут возносить роптанья до небес,
На горестном челе утрет Он токи слез.
Закрыта в адамант, Им будет Смерть попранна,
На теле адовом откроется вновь рана.
Как добрый пастырь век радеет о руне
И пажить лучшую он ищет во стране,
Днем стадо сторожит, а ночью защищает,
И трепетных ягнят растит и согревает,
Так стражу Неба будь покорен, человек!
Се Предреченного Отца грядущий век!
Народы более к вражде уж не восстанут,
И воинства в полях встречаться перестанут,
Поля булат войны не скроет под собой,
Не заревут гонцы неистовой трубой,
И в косу прекуют копье, не нужно боле,
И лемехом клинок бразды проложит в поле.
Взнесутся ввысь дворцы - их дети возведут
Недолговечных тех, кто начал оный труд,
И лозы тень дадут, вознесшись торопливо,
И будет сеятелем сжата снова нива,
В пустынях пагубных пастух в восторге зрит
Цветенье лилии и буйных красок вид,
И вот объемлет слух средь жаждущей пустыни
Журчание воды от водопадов ныне.
В расщелинах скалы, где прежде жил дракон,
Тростник теперь шумит, главой кивает он;
Долины голые, поросши пестрым сором,
Одеты елями предстали перед взоров,
И дополняется витым самшитом ель,
Оделся вайей куст, безлиственный досель,
А вредоносный сор стал мирт благоуханный,
Ягнята с хищником обжили дол пространный,
Вот тигра отроки цветочною уздой
Взнуздали; лев и бык идут на водопой,
Змея свернулася в круг подле пилигрима,
Ребенок радостный берет неколебимо
Змею пятнистую в объятия свои -
Прельщает юный взор и зелень чешуи,
И острый гребень - то примета василиска,
Он с жалом этих змей в игре спознался близко!
Иерусалим, восстань! Венчанный светом град,
Ввысь башни вознеси, ввысь возведи свой взгляд,
Зри в украшение твоих потомков роды,
В утробах сыновей несут тебе народы
И дочерей своих. Народы там и тут
В почтенье к Небесам во сретенье текут
Тебе, Иерусалим! И варварские даже
Приходят племена стать у ворот на страже.
Они восходят в храм, встают пред алтари,
Где раболепствуют простертые цари.
Тебе - из Савы дар и пряность идумея,
И злато, что Офир хранит в себе, лелея.
Зри, Небеса спешат порталы разверзать
И изливать оттоль на землю благодать.
Не будет красить дол денница золотая
И Цинтия, свой рог сребряный поднимая, -
Их растворит твой свет, твой луч от горних стран,
Незатененный блеск, что славой осиян.
Померкнет небосвод, затихнут вод глубины,
Сотрутся в пыль гранит и горы-исполины.
Богаты житницы твои; поправши тень,
Твой воссияет свет - взойдет Господень день!
Тебе его слова, Его дела благие,
Сей твой зажегся век, се царствие Мессии!

ЗИГМУНД ФОН БИРКЕН

(1616-1681)

(или же –
ИОГАНН РИСТ?
1607-1667)

ПРИЯТСТВЕННАЯ ПЕСНЬ ВОЗЛЮБЛЕННОГО ФЛОРИДАНА,
В КАКОВОЙ СКАЗЫВАЕТСЯ ОБ ОСЕНИ И О ЛЮБВИ

Славно, в телеге кочуя по полю,
Теллус сбирать плодоносную долю,
Любо для зрака золото злака,
Все, что лелеяла тучна земля,
Днесь Флоридану приносят поля.

Славно по лесу с пальбою и криком
Мчаться погоней в стремлении диком.
Метким прицелом, выстрелом смелым
Зверь поражен – Флориданова длань
Нежно ласкает охотничью дань.

Славно, усевшись на древе высоком,
Фрукты стрясать, изобильные соком
В короб ли, в кадку – все по порядку.
У Флоридана особая страсть –
Нынче орешков нащелкает всласть.

Славно тихонько сидеть над водою,
Карпов и щук поддевая удою,
Музыка брюха скорбна для слуха –
Свежие раки отменно вкусны,
Чтим Флориданом завет старины.

Славно, меж древ растянув перевеса,
Дичь сторожить, притаившись у леса,
По лесу дружно рыскать оружно,
Рад Флоридан, коль ловитва легка, –
Чудного он изловил голубка.

Славно нести виноград на точила,
Глядя, чтоб ягода влагу сочила,
Ну-ка, за мехом с песней и смехом!
Полны подвалы – и дело к концу,
Сам Флоридан – не противник винцу.

Славно в полях и в тени вертограда,
Славно в лесах и меж лоз винограда,
Славно с девицей, славно под вицей,
Славно на сено и славно в кровать,
Здравствовать славно и ввек не хворать.

Славно плясать и на сене валяться,
Славно чудачить и славно смеяться,
Славно на славу сладить забаву,
Славно булатом и славно пером,
Славно повозкой и славно одром.

Славно попьянствовать, славно покушать,
Славно всех более Господа слушать,
Славно сугубо, что душеньке любо,
Жизнь Флоридану легка и славна,
С Филис, что сердцу любезна одна.

ИОГАНН ГОТТФРИД ГЕРДЕР

(1744-1803)

ПАМЯТЬ О НЕАПОЛЕ

Ах, угасли, минули, уплыли
Краткие часы волшебной были,
Томных грез при море голубом;
Чары скал, холмов и гротов, кои
Я вкушал в божественном покое,
Позилиппо, став твоим рабом!

Где теперь безмолвная сирена,
Что меня лелеяла смиренно,
На текучем ложе возлежа?
Грудь моя тогда вздымалась чаще,
И по жилам тек поток бурлящий:
Я был юн, душа моя – свежа.

О, сколь жадно зрил я вас вначале,
Перси волн! И вы меня качали,
К берегам неспешный бег струя;
Ожерелья скал близ суши дальной,
Сонмы звезд и лик луны зеркальный
Зрил в тебе, владычица моя.

Острова, затворники морские,
Вы презрели горести мирские
В смутной дымке над водой паря;
Я молил: меня примите ныне,
Чтоб в слезах прийти пред трон богини,
Мирное молебствие творя.

А скрывалось солнце под водою,
Шла луна со спутницей-звездою,
А за ней – светил послушных строй;
Вздохи, вздорной юности кручины
Грудь мою теснили без причины
Тою безмятежною порой.

Вам вовек не стать добычей тлена,
Мне ж вовек не вырваться из плена
Ваших чар средь тяжких бед и нужд;
Где ж те дни? Уплыли, отгорели,
Только шепот слышен еле-еле:
«Я, и я Аркадии не чужд».