МИХАИЛ НОВОЖИЛОВ (КРАСИНСКИЙ)

Что вереница наших лет?
Они - лишь суета сует;
Лишь ветром разносимый прах;
Лишь снег, что тает на полях;
Лишь пузыри на глади рек;
Лишь радуга, чей краток век;
Мгла, что рассеял солнца луч;
Закат, что гаснет среди туч;
Роса, что сгинет поутру;
Листок, что гибнет на ветру;
Стекло, что разобьется вмиг;
Цветок, что, лишь расцвел, поник;
Лед, что растаял от огня;
Тень, что исчезла в свете дня;
Блеск молнии, что вдруг погас;
Луч света, озаривший нас;
Иль эха звук, что смолк вдали;
Иль век недолгий на земли;
Иль на заре короткий сон;
Иль дым, что ветром унесен...
Пошли же, Господи, скорей
Нам радость вечности Tвоей!

Тысячелетие пред Богом - день вчерашний;
Пусть кто-то прожил век, вкушая жизни брашна, -
Сочти лишь, сколько он пред Богом прожил лет,
И годы те, увы, средь скольких прожил бед!

Вдали ты - все, вблизи - ничто, мой соловей:
Для слуха волшебство - насмешка для очей.
Ты - как наш мир, а мир - как ты, ночной певец!
Вначале весь ты - блеск; лишь звук ты под конец.

Коль брачный документ и купленный диплом
К дворянам тех причтут, кто в званье был простом,
Могла б себя и мышь почесть в роду высоком,
Когда б такой диплом изгрызла ненароком.

Снег кожи молодой, седин почтенных снег
Союз между собой задумали навек;
Когда ж они сошлись, недолго длилась нега:
Растаял снег седин в пылу другого снега.

Врач, проповедник, адвокат отлично знают дело -
Как людям ловко очищать карманы, душу, тело.

Вральман лжет всегда, везде, снова лжет и снова:
Он не хочет быть рабом собственного слова.

Дева Богу предана свыше всякой меры,
А для ближнего она - пострашней холеры.

Сон служит на таможне, велик его доход:
Он жизни половину как пошлину берет.

В древнем мире на земле извратила путь свой плоть,
И за то, послав потоп, истребил ее Господь.
Только рыбы уцелели; потому мы счесть могли бы:
Не грешит плотояденьем тот, кто в пост наестся рыбы.

Мир полон грабежа. Честь Господа Живого
Присваивает он; Его ученье, Слово,
Порядок и Закон крадет он, - а взамен
То дарит, чем живот несытый ублажен.
И дьявол грабит жизнь и счастье наше ныне,
И возбуждает в нас лишь тяжкое унынье;
Он отнимает мир, и благо он берет;
Он отнимает стыд, жизнь вечную крадет.
И люди грабят днесь друг друга без стесненья,
Крадут здоровье, честь, жизнь, славу и именье;
Последний наш кусок у власти на счету,
И оставляет нам она лишь нищету.
А подданный крадет долг, верность, послушанье,
Стесненье пред грехом и страх пред наказаньем;
Христова же любовь, завещанная нам,
Похищена давно, отброшена, как хлам.
А что творит солдат (все эти волчьи стаи,
Которых и людьми едва ли кто считает!)?
Давно бы он уже - когда бы в силах был -
И сами небеса, и Бога разорил.
Грабительствует мир! Но здраво всяк рассудит:
Кто грабит без конца, тот сам ограблен будет;
И пусть бы целый свет опустошить он мог,
Но только ад и смерть - таков его итог.

Привет тебе, о луг! Привет тебе, о поле!
Слезами горькими вас окроплю я вволю.
Моя отчизна, ты - не то, чем ты была:
Бог смерти, дерзкий Марс, все разорил дотла.
И все ж - привет тебе! И пусть тобой заменит
Душа моя все то, что город днесь так ценит.
Ты ждешь моей любви. О, милые края!
Пусть изменились вы - не изменился я.
Я - тот, кем был всегда. И пусть вы в разоренье, -
Отныне вам дарю свое благоволенье,
Покуда я живу. Когда ж прейдет мой век,
То муза пусть меня заменит вам навек.
       Прощай же, город мой! Хоть тело мне до боли
Ты вволю истерзал, - душа была на воле.
Прощай же! Для меня настал свободы час;
Все, от чего страдал, отринул я тотчас.
       Наследие отцов пусть вновь меня встречает;
Пусть в очаге родном огонь мой запылает.
Хожу, стою, сажусь, сплю, просыпаюсь я:
Все, что за плату - там, здесь - даром для меня
По милости ко мне кормилицы-природы
За мой здоровый пот. Зато корысти, моды,
Обмана, и интриг, и зависти не знать -
Обычаев людских - чего еще желать?
Блаженный хлеб я ем, что пoтом сам приправил,
И пекарь городской опары мне не ставил;
Пусть он не тешит взгляд - но ублажит живот;
Пусть прибыли не даст - но сытость он дает.
Пью честное питье; не нужно мне и даром
Того, что сварено корчмой и пивоваром.
Мне сладок чистый сок, полн влаги той бокал,
Которой не нужны ни бочка, ни подвал,
И ссорить не хочу с Церерой нереиду
Из-за воды простой, что пиво - только с виду;
Ведь серой моему напитку не дан цвет,
Он всем бесплатно дан, и не устроят бед
Все те, кто вкус его смакуют с восхищеньем.
Торговцев хитростям и лживым увереньям
Не дамся я в обман. Ношу я грубый лен,
И вместо шелка мне отныне служит он.
Движенье - лекарь мой. В лесах, лугах на воле
Довольно мне лекарств. Коль злато всходит в поле -
Что нужно нам еще? Кому Господь дает
Своей земли клочок, тот в город не уйдет,
В корыстный город тот, где, ради прокормленья,
Пускают хитрость в ход, интриги, угожденье…
       Прощай же, город, вновь! Коль ты, мой край, со мной,
Ты - жизнь моя и кров, здоровье и покой.

Ты, Геликонский люд, не будь на нас в обиде,
Что не поверили, вовек того не видя,
Рассказам, как была Ликийская страна
Химерой сожжена и опустошена.
Львом - спереди была, козой - спиной и брюхом,
Драконий сзади хвост; огонь единым духом
Из пасти вылетал; был зверь тот ядовит, -
Но палицей своей смирил его Алкид.
И долго в забытье Химера пребывала, -
Но днесь, с немецкою войной, опять восстала
И буйствует средь нас, все та же, что была,
Но с новой силою и небывало зла.
       То буйная война, в припадке беснованья,
Свою же колыбель крушит до основанья;
То глупая война, которой слаще нет,
Чем гордой пребывать от собственных побед.
       Вначале львом была и подвиги свершала,
Не подлой хитростью, а силой побеждала;
Германия тогда могла немецкой быть
И мыслила войну закончить, а не длить.
       Когда же отбирать решились, вместо платы,
У Бога и людей имущество солдаты,
То брюхо отросло тотчас же у войны, -
И вот, как от козы, проплешины видны
В лесах и на полях. Довольству истребленье,
И кислому труду быков нет возмещенья;
Чужой их отобрал; хозяин бросил дом,
Навек покинув все, что нажито трудом…
И мысль там родилась - пути войны исправить,
И меч не на врагов, а на друзей направить,
Живущих без забот в нетронутой земле,
Едящих сытный хлеб в покое и тепле.
И ринулись туда, едва Титан поднялся,
Отвсюду, где огонь из пасти изрыгался;
А было то зимой, жилье солдат искал,
И все, что там нашел, себе в добычу взял.
А хищная коза, как будто листьев мало,
Зубами острыми кору там обдирала;
Ей недостаточен весь наш достаток был, -
Она хотела пить и кровь из наших жил.
Остался враг, где был; и коль не соглашался
На месте он стоять, пока здесь истреблялся
Четвероногий род, - то в самый краткий срок
И в нашу, и в свою страну идти он мог.
Ведь он же - кавалер: пришел для совращенья,
Для выигрыша он и для обогащенья.
Он грабил там, где мог; здесь грабил стар и млад,
Чтоб что-то получил и здесь, и там солдат.
       Явился вслед дракон, змеиный хвост во прахе:
Война, что целый свет держала в смертном страхе,
Стократно стала злей, ярится, словно бес,
Что род людской не весь с лица земли исчез.
На Бога, веру, честь и правду устремилась,
Желая, чтоб в живых таких не находилось,
Кто сам не из солдат, кто зло не рад чинить, -
И все людское мнит изгнать и упразднить.
Льет яд на дружбу, честь, на должность, сан и званье,
И тщится жизни всей пресечь существованье,
Чтоб истребилось все, чтоб нищ остался всяк, -
Всю силу собрала для этого в кулак.
Столь страшен этот яд - ее же отравляет;
Свой собственный конец той злобой приближает;
Она, как скорпион, саму себя язвит,
Когда вокруг нее стеной огонь стоит, -
Иль мерзкая змея, чьи собственные дети,
Для мести сладостной рожденные на свете,
Ей брюхо разорвут, чтоб плод войны сполна
Был матери палач. А выживет она, -
Защититель Алкид сойдет с высот надмирных,
Пред коим целый свет, в страданиях безмерных,
О помощи вопит, - и гада он скует
И в бездну жаркую и темную швырнет.
Там, там лишь сможет он кусать и гадить вволю,
Быть смертью поселян, грозой домам и полю;
Там грабит пусть и жжет, пусть там покажет он,
На что способны лев, коза, и с ней - дракон.

У турок дочки - загляденье,
У дочек - строгие дуэньи;
Там можно многих жен любить:
О, я хотел бы турком быть!

Ах, как бы я любви предался!
Ах, как бы жизнью наслаждался!
Но… не в обычае там пить:
Нет, не желаю турком быть.

Пускай, как никогда, искусно лгать ты станешь -
Меня ты все же не обманешь.
Я только раз тобой обманут был -
Когда ты правду говорил.

Здесь павиан лежит; он так забавен был,
Он так искусно всех дразнил!
Держу пари, что, поздно или рано,
Все передразним мы беднягу павиана.