АЛЕКСЕЙ ПОПОВ
р. 1959, Харьков
Харьковский журналист-политолог, в конце восьмидесятых и в начале девяностых годов отдавший дань поэтическому переводу. Много времени уделил
переложениям из Георга Гейма, «немецкого Рембо» — эти переводы пользуются популярностью и неоднократно перепечатаны. Переводы же
из Ауробиндо Гхоша (более известного, грубо говоря, как идеолога терроризма) и его старшего брата выполнены мастерски, дают представление о том, к
какой именно поэтической школе тяготели братья (понятно, что к школе Суинберна). Для человечества было бы большой удачей, если бы Ауробиндо Гхош
так в своей деятельности и ограничился, скажем, писанием сонетов.
МАНМОХАН ГХОШ
(1869—1924)
ВСАДНИК НА БЕЛОМ КОНЕ
Как потерял тебя,
Я не пойму.
Ветры неслись, трубя
И ширя тьму.
Тебя собой укрыв,
Я отражал порыв
Неумолимый.
Не мог я хоть чуть-чуть
Объятья разомкнуть.
Был многотруден путь,
Но вместе шли мы.
Я тусклый взор поймал
(Его ль забуду?)
И, пряча страх, сказал:
«Здесь камни всюду…»
Ты улыбнулась вдруг —
Усталости и мук
Не видно стало.
Но буря в вышине
Завыла вновь, и мне,
Дрожа, как в жутком сне,
Ты руку сжала.
И полетел с полей
Звериный крик,
И сделался белей
Любимый лик,
Печально мне легло
На грудь твое чело.
Но шли мы вместе.
«Смотри!» — сказал сквозь гул
И пристальней взглянул…
И с ужасом вздохнул,
Застыв на месте.
Там всадник мчал на нас
Во весь опор.
Тотчас от темных глаз
Отвел я взор.
Но, несказанно бел,
Беззвучно конь летел
И окрыленно.
Был в плащ одет ездок,
Был плащ —
времен итог.
И ни Плутон не мог,
Ни челн Харона
Сравниться с чернотой
Его плаща.
Я слушал глас глухой,
Весь трепеща.
«Ведь ей идти невмочь.
Позволь тебе помочь».
Он наклонился.
Не мог разжать я губ,
А он тебя как труп
Взвалил коню на круп
И сразу скрылся.
«Вернись, вернись назад!»
Лишь ветр в ответ.
Стремится слезный взгляд
Коню вослед.
Мой голос изнемог,
Лишь слабый тает вздох
Во тьме бездонной.
Стою средь пустоты,
А где исчезла ты —
Лишь черные кусты
Да ветра стоны.
АУРОБИНДО ГХОШ
(1872—1950)
ТАНЕЦ КОСМОСА
(Танец Кришны, танец Кали)
Два ритма в танце космоса. Всегда
Нам Кали поступь быстрая слышна.
В ней боли и надежды череда,
В ней жизнь —
игра, что сладостно страшна,
Миг Посвящения, что так жесток,
Герой, с которым Смерть сошлась грудь в грудь,
Гимнасий, где с атлетом спорит Рок,
И жертва —
к счастью одинокий путь,
Страдания, что к Тайнам путь торят,
Тропинка Истины сквозь сны Времен,
Из склепа Плоти для Души семь врат —
Все ритм ее включают испокон.
Но что же смеха звонкого не слышно
И в маске счастья не танцует Кришна?
ЗАГАДКА ЧЕЛОВЕКА
О человек — загадки нет темней.
Сознанию —
инстинкт дает закон,
Восторг — в науке горя обретен,
И в сердце с хаосом слит эмпирей.
Его незнанье — мудрости мудрей,
Рассудок рассекает глубь времен,
Но по грязи плетется к чуду он,
Познав и плоти власть, и мощь идей.
Все силы обретают в нем оплот,
Стремясь достичь над миром торжества,
Он —
то пигмей, то подлинно велик,
Игра природы, муки божества.
И полубог, и демон он, и скот,
Раб и творец судьбы в единый миг.
* * *
В непонятом не молкнет Божий зов.
И на полях судьбы, где мир уснул,
Шуршащего безмолвия покров
Лежит, сокрыв немыслимого гул.
Но задрожат лазурные врата,
И красота вблизи очам видна.
Коснулись рая руки и уста,
И неземная участь нам дана.
И в нас сияние из горней тьмы,
Та недостигнутая благодать,
И как наследье обретаем мы
Мир, чьей бескрайности не передать.
Немыслимое —
новый дней намек,
А смерть сама — бессмертия залог.
ГЕОРГ ГЕЙМ
(1887—1912)
* * *
В постели смятой распластаться сонно…
Заснуть, покуда стынет страсти чад,
Заснуть, пусть несколько минут
назад
Звучали крики, шепоты и стоны.
Как сон ее спокоен, как глубок!
Спадают локоны волною зыбкой,
И на губах едва
дрожит улыбка,
Как странный белокрылый мотылек.
Но ты глядишь в страну весны, на юг,
Там облачные мчатся каравеллы.
Труба вечерних бурь вдали пропела,
И жадно ловишь ты тяжелый звук.
Кто сдержит, кто скует твое стремленье?
Твоя душа
пространству отдана.
Печаль в полях. Печаль в полях одна,
И сердце понимает ветра пенье.
Ужель всегда так будет:
пробудиться
И осознать, что счастья снова нет,
И лишь улыбки первой слабый след —
Твоих владений крайняя граница.
Скользящий сумрак был широк и хмур,
И тьма с пустых полей вползла в покой.
И тихо усмехались над тобой
Со шкафчика Психея и
Амур.
* * *
Скользящий парус. Сумеречный свет.
Река чернеет, словно глубь колодца.
Закат сгорел, и только бледный
след
От всех воспоминаний остается.
Вот отблеск фонаря из челнока
Пал на ладонь твою, слегка дрожа,
И, взмыв вдоль
жилок, замер у виска,
Где чутко спит и видит сны душа.
Что ты молчишь? Что ищешь ты во мгле?
Что твои пальцы сжаты и
желты?
В сентябрьских туч трагической игре
Ужель умрешь, ужель умрешь и ты?